В гимназии были и дети знатных, богатых родителей – и дети "захудалых" дворян. С кичливыми детьми знати Николай Гоголь не мог сойтись. Он любил их дурачить и насмехаться над ними. Многое из того, что казалось им изящным, приличным, он представлял, наоборот, безобразным. В комнате своей он расставлял мебель не так, как у других. Ходил по улицам и по аллеям сада левой стороной, постоянно сталкиваясь с прохожими. Ему посылали вслед:
– Невежа!
Но Гоголь обыкновенно этого не слышал, и на оскорбления отвечал:
– Грязное к чистому не пристаёт.
Порой Гоголь даже кричал козлом у себя в комнате, или хрюкал свиньёй, забравшись куда-нибудь в тёмный угол. Когда его спрашивали, почему он подражает крикам животных, отвечал:
– Я предпочитаю быть один в обществе свиней, чем среди людей.
В церкви Гоголь никогда не крестился перед образами и не клал поклонов, но молитвы слушал с вниманием, иногда даже повторял их нараспев, как бы служа сам себе отдельную литургию. Он не одобрял порядка, установленного в церкви, и толкал мужика вперед:
– Тебе Бог нужнее, чем другим, иди к нему ближе! Гоголь спрашивал мужика, есть ли у того деньги на свечку. Если не оказывалось, давал тому монету. Он радовался, когда видел, что мужик подошёл к алтарю, опередив все мундиры. Ему нужно было, чтобы мужик потёрся своим зипуном о блестящие мундиры и попачкал их. Будущий сочинитель часто ходил с опущенной головой и ни на кого не глядел. Бывал глубоко занят какими-то размышлениями и переживаниями. Но не мог пройти мимо нищего, чтобы не подать ему, что мог, и всегда говорил "Извините", если нечего было вложить тому в руку.
Гоголь любил ботанику. Всегда, когда у него была свободная минута, шёл в лицейский сад и беседовал с садовником о его деле.
– Ты рассаживай деревья не по линейке, как войска в строю, а так, как сама природа это делает – говорил он.
Взяв в руку несколько камешков, он бросал их на поляну, добавляя при этом:
– Вот тут и сажай дерево, где камень упал.
Безропотно Гоголь переносил все выговоры начальства. Например, ему часто ставилась в вину его причёска. Растрёпанность головы Гоголя стала в гимназии притчей во языцах. Он не любил часто стричься, как того требовало школьное начальство. Вообще Гоголь шёл наперекор всем правилам. Заставить его сделать что-нибудь, что делали другие воспитанники, было нельзя.
– Что я, попугай? – говорил он – я сам знаю, что мне нужно.
Его оставляли в покое "с предупреждением впредь этого не делать". Но он всегда делал так, как хотел. Гоголь любил ходить на Магерки, – в предместье Нежина. У него было там много знакомых крестьян. Когда у кого бывала свадьба или просто выгадывался ясный праздничный день, то Гоголь непременно был там.
В гимназии нерадивого ученика могли высечь. Однажды Гоголь провинился настолько, что на следующий день его должны были наказать. В ночь накануне наказания он заболел – и утром по всей гимназии разнеслась весть: Гоголь взбесился! Ученики сбежались и увидели, как лицо Гоголя страшно исказилось, глаза засверкали диким блеском, волосы встали дыбом; он заскрипел зубами, изо рта показалась пена…
Потом начал бить мебель.
Прибежал доктор, подошёл к Гоголю, дотронулся до плеча.
Гоголь схватил стул, взмахнул им…
Доктор ушёл.
Осталось одно средство: позвали четырёх слуг, приказали им взять Гоголя и отнести в особое отделение больницы, в которой он пробыл два месяца, отлично разыгрывая там роль бешеного.
………………………………………………………………………………….
………………………………………………………………………………….
Гоголь и шаманы
В "Вечерах на хуторе близ Диканьки" Гоголь описал сказки и предания, которые знал с детства. Сказка позволяет заглянуть в самую древнюю историю, о которой не осталось других воспоминаний.
Искусства родились из древних праздников. Заправилами на таких праздниках были шаманы, или жрецы. И сейчас человек соприкасается с искусством тоже в момент праздника, в свободное время. Стало общепринятым называть "жрецами искусства" художников и музыкантов, певцов и артистов. Гоголь веселился в кругу близких, где чувствовал себя свободно – рассказывал смешные истории, пел, порой пускался в пляс. За добрым застольем с отменным угощением, среди своих, Гоголь был душой общества. Совсем другое дело – чопорные собрания знатных особ. Здесь Гоголя как будто подменяли. Он становился нелюдимым, чурался незнакомых – и рта не хотел открыть. Иногда он прятался в глубине комнат, забирался на диван и засыпал.
Различие в поведении среди "своих" и среди "чужих" легко объяснить, если представить, что в Гоголе было что-то от шамана. Свои пляски и действия шаманы не выносят на публику – они устраивают их для своего племени. Появление незнакомцев в своём кругу шаманы воспринимают как вторжение неизвестных "нечистых духов" и относятся к ним с опаской. Любопытно, что большого труда стоило уговорить Гоголя познакомиться с неизвестными людьми. Обычно у него в таком случае быстро портилось настроение – и он старался уйти, ссылаясь на нездоровье.
Шаманы считались посредниками между миром людей и миром богов. Окружающие их люди полагали, что шаманы отправляются в "путешествия", во время которых душа покидает тело и странствует в иных мирах, в прошлом и будущем. Современные психологи установили, что возможны необычные душевные состояния, которые напоминают сон наяву. Люди, которые пребывали в этих состояниях, могли предсказывать будущее.
Во времена Гоголя ещё не были известны древние мифы шумеров. Их записи археологи обнаружили на глиняных табличках, вырытых из– под песка в Междуречье, на территории современного Ирака. Только через пятьдесят лет после смерти Гоголя были расшифрованы шумерские предания о богине Инанне. Вот бы удивился Николай Васильевич, если бы узнал, что сказание об Инанне, которая решила сойти в преисподнюю, с точностью до деталей совпадает с историей про красную свитку, которую он изложил в повести "Сорочинская ярмарка"! Тарас Бульба говорит в повести Гоголя те же самые слова, что за пять тысяч лет до него сказал герой древнейшего в мире произведения – "Сказание о Гильгамеше", дикий человек из степи Энкиду: "Без дела сижу, пропадает сила!"
Гоголь любил надевать странные облачения. Однажды Сергей Аксаков навестил Гоголя в Зимнем дворце, где тот жил в гостях у Жуковского – и был поражён его нарядом. Вместо сапог он был одет в русские шерстяные чулки, выше колен. Бархатный свитер, шея обмотана разноцветным шарфом, на голове – малиновый кокошник, шитый золотом. Казалось, что он одет в фантастический женский костюм, который можно было встретить разве что у знатных особ какого-нибудь древнего племени. Гоголь долго в упор смотрел на Жуковского и Аксакова, не узнавая их. Он был так углублён в себя, что не мог вернуться в этот мир. Гоголь нисколько не стеснялся своего костюма. Наоборот, Жуковскому и Аксакову стало неловко, что они его отвлекли – и они быстро ушли.
Известно, что шаманы облачаются в специальные шаманские одеяния, которые помогают им совершать волшебные действия. Каждый шаман переносит "шаманскую болезнь" – состояние, в котором он находится на границе между жизнью и смертью. Гоголь за границей перенёс странную болезнь. Писателя посещали видения наяву. После этого он стал очень набожным и заговорил с друзьями тоном пророка.
Шаманы, жрецы или волхвы – священнослужители были во всех древних религиях. Однако разные народы верили в разных богов, поклонялись разным стихиям. Чему поклонялся Гоголь? Все свои весёлые вещи Гоголь написал за семь лет, пока жил в Петербурге. Потом он принялся переезжать с места на место и сочинять "Мёртвые души". На это у него ушло лет пятнадцать. Работал он очень много, и почти ничего не печатал. В конце концов, принялся жечь написанное: напишет второй том "Мёртвых душ", и сожжёт, потом напишет заново – и опять сожжёт… С точки зрения древней религии огнепоклонников, действия Гоголя имели смысл. Богам надо отдавать лучшее, что у тебя есть – и то, что сгорает, попадает сразу к ним, воспаряет к небесам.
Гоголь писал: "жгу, когда нужно жечь, и видно, поступаю, как нужно – потому что без молитвы не приступаю ни к чему". Может быть, Гоголь был в глубине своей души огнепоклонником? Эта догадка показалась бы смешной сто лет назад – но в XX веке психологи открыли, что в душе человека есть пласты, связанные с древностью.
Опыт жизни наших предков длиной в тысячелетия находится в нашем сознании в "сжатом виде". Так в глубине земли хранятся подземные ископаемые, нефть или газ. Художник или писатель в своём творчестве "копают" очень глубоко – они дают выход скрытой психической энергии. Из скважины брызжет нефть или выходит с шумом горючий газ, что обладают огромной энергией. Эта энергия приводит в движение машины и поезда, согревает дома. Подобно этому, творческая энергия писателя может передаваться людям, приводить в движение их мысли, наполнять сердца чувствами, согревать их души.
В душе человека хранится огромная энергия. Так же точно, как может случиться пожар на нефтяном месторождении и сила пламени станет неуправляемой, может сгореть в творческом порыве художник или писатель. Это происходит с теми, кто не умеет рассчитать запасы своих сил.
Разговоры об искусстве
Журнал "Последняя среда" публикует заметки о современной живописи, извлеченные нами из статей, которые художник и поэт Илья Трофимов написал о творчестве своих коллег-художников. Почти все тексты опубликованы в газете "Новости МСХ".
Илья Трофимов
"Лёгкое дыхание"
"В мучительных поисках ответа на вопрос, что же такое искусство, каким оно должно быть (а, пожалуй, они именно таковы эти поиски – мучительны, несмотря на всё большую нарядность и победные шествия всего "современного" и, так сказать, "правильного"), – в мучительных и почти безнадёжных поисках живёт представление о том, что есть всё-таки где-то потаённое, скрытое, то, что обладает лёгким дыханием, а не мучает наученностью и готовностью встроиться и построиться.
Если бы не было этого не оставляющего совершенно убеждения, можно было бы давно и спокойно вздохнуть – помахать ручкой напрягшимся от неразделённой любви традиционалистам, помахать чем-нибудь другим – тем, чего они заслуживают (не подумайте, однако, чего дурного), – принципиально "современным" и так же напрягшимся, но, кажется, от принципиального отсутствия любви.
Но всё-таки, надежда иногда оправдывается. И, заставляя забывать обо всех профессионально призывающих и профессионально отвергающих любовь, позволяет пережить чистую радость от общения с настоящим живым искусством.
Практически всегда в подобном случае, когда потаённая надежда сбывается, речь не идёт о проблемах языка. Потому что, о каком языке можно говорить, когда переполняет радость?
Пожалуй, можно радостно и, как бы не веря самому себе, обмениваться впечатлениями, в дружеской беседе развивать теории, но всем при этом будет совершенно ясно: объяснения излишни, напрасны и затрагивают предмет обсуждения лишь по касательной, лишь слегка прикасаются к нему.
Вот таким прикосновением, попыткой прикосновения является и этот текст".
"…важно понять то пространство, то расстояние, на которое приглашается зритель – это расстояние дружеской, приятельской беседы с необязательностью слов, потому что и без слов всё понятно, с затяжным молчанием, с обменом впечатлениями, краткими репликами. Это расстояние домашнего, интимного, семейного со-гласия. На этом расстоянии, в этих тёплых лучах существо бытия предельно ясно, просто, освобождено от всего лишнего, но не лишено конкретного – той подлинной событийности, которая так понятна каждому, но ускользает от внимания в потоке жизни".
(из статьи об офортах Олега Соболя)
* * *
"…Возвращаясь в любимые, дорогие сердцу места, человек ищет не совсем то, что видит, и очень часто лучше не всматриваться в памятные детали, не искать знакомые черты – ничего этого уже нет – есть только неистребимая память. Именно в ней оживает и длится тот образ мира, который связывает старшие поколения с необозримо далёким бытием отечества, и о котором поколения младшие только догадываются по крупицам старого быта, по созвучиям всё тех же пока – старых – слов, по взглядам, брошенным исподлобья в глубокой провинции.
Однажды узнав, догадавшись о существовании этих суверенных территорий, мы уже не можем о них забыть – и в этом нам не способна помешать ни пошлость официального интереса к самобытному, ни сувенирная суета вокруг национального колорита, ни безмолвие древних ландшафтов, покрытых неистребимо безвкусной застройкой…
Почему часто т. н. "красивый" пейзаж, выписанный со всем тщанием, оставляет равнодушным? Потому что одной картинки недостаточно – нужно почувствовать движение воздуха, запахи земли, уловить шёпоты трав, нужно потрудиться, чтобы доехать и дойти до красивого места, нужно, наконец, движение в пространстве, нужна усталость и её преодоление, и много ещё чего, что отсутствует на квадратных километрах живописи, как тонкой, высиженной с прикушенным языком, так и размашистой, "свободной" и своевольной, увиденной, или сочинённой.
Ничего не решает ни умение, ни отсутствие оного. Только личность художника, нашедшая способ выразить себя и то странное и неопределимое, что лучше не называть, для чего не нужно подбирать слова, потому что всегда получается не так и не то".
(из статьи о живописи Валерия Бабина)
* * *
"Качество живописи – вещь труднообъяснимая, и перечисление её достоинств мало что решает. Часто всё сводится к набору средств и приёмов, не соединённых, не сплавленных воедино, а потому вызывает досаду, как любительская поэзия. При этом, живопись, заявленная современностью, как зона полного авторского произвола, становится местом эстетической неопределённости, поскольку визуальное, как наиболее доступное для восприятия, менее всего защищено от эксплуатации и посягательств со стороны внехудожественного. Здесь я имею в виду не освоение искусством, в данном случае живописью, внеположенной ему реальности, но проникновение в живопись и разрушение её языка….
Художник, стремящийся оставаться в рамках языка живописи, попадает сегодня в ситуацию почти неразрешимую: именно то, что позволяет достичь глубины содержания, маркируется современной культурой, как маргинальное, лежащее вне магистральных путей, а, следовательно, якобы, "неинтересное". Таким образом, мы видим тот самый заявленный произвол, и даже насилие, но не со стороны художника, а со стороны тех, кто распоряжается структурой, призванной соединить художника и зрителя.
Ведь не "структуре" дано свыше открывать и постигать истину. Объектом истины всегда останется единичный человек – художник, идущий путём смертного: "Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси"…
В этой ситуации от художника требуется эстетическая избирательность, аккуратность и даже аскетичность в выборе средств. Он обречён уклоняться от выполнения программы, написанной за него. Можно сказать, что пространство художественного сегодня сжимается – для живописи остаётся не так уж много места – сама живопись, чистая живопись".
(из статьи о живописи Надежды Курбанбаевой (Umit Bek)
* * *
"Для чего работает художник? В чём смысл авторского высказывания? Как это высказывание связано с действительностью? В изобразительном искусстве это не столь уж очевидные вещи. Художник вполне естественно может погрузиться в поиск формы, в решение множества других задач и перестать прислушиваться к сигналам, которые посылает ему реальность".
(из статьи о графике Владимира Фирсова)
* * *
"Живопись, переложенная на язык понятий, оторванная от материальной основы – красок, холста, грунта, техники, на мой взгляд, превращается в мёртвую конструкцию, теряет связь с реальностью. Меня лично смущает такая комбинаторика, претендующая на индивидуальность, проникновение в суть вещей, интеллектуализм.
Если в теории, касающейся создания текстов, всё выглядит убедительно, то пространство картины требует какого-то иного единства. Живопись, начинаясь со спекуляций, может так и не стать живописью. В ней самой, в присущем ей способе возникновения, в её непосредственном бытии осуществляются открытия, формируются решения. С точки зрения теории легко договориться до того, что неважно, как положен мазок, какова фактура, неважна степень подобия, и т. д., то есть всё то, что составляет существо живописи. Между тем, это далеко не так. Попытки философствования приводят представителей современного искусства в тупик.
…Художнику не всегда хватает опоры, которую создают собственные творческие импульсы. Их слабое движение по каким-то причинам потеряло энергию, и давно не нарушает тоскливую тишину выставочных залов, где очень странные люди, торгующие искусством, пытаются изобразить подобие художественной жизни. Естественная потребность выставить свои картины начинает казаться ненужной тратой времени. С другой стороны, художники, работающие в традиционных техниках и жанрах, в эти годы определились и утвердились в своём отношении к соблазнам т. н., "актуального" направления.
…Проблема состоит в том, что внутри исторически возникшей визуальной всеядности усилия по созданию некоего убедительного пластического языка практически напрасны. Но из этого не следует, что они не должны быть предприняты. И они предпринимаются – каждый раз, когда художник берёт в руки кисть и вступает в отношения с природой, готов у неё учиться, не навязывая ей заранее взятые формы и приёмы, но создавая их.
Живопись в самой своей основе – онтологична. Она продолжает прокладывать пути в мир, без какого бы то ни было посредничества. В этом её подлинная актуальность и современность. Искусство, профессионально называющее себя современным, напротив, выламывает человека из Бытия, отрывает его от смысла. Косвенным подтверждением тому служит мощная структура и строгая иерархия, призванные заменить какую бы то ни было иерархию ценностей. Без этой структуры, как без руководящей роли партии, актуальное искусство не сможет существовать. Представьте себе актуального художника, одиноко творящего знаки ни о чём. Картина, быть может, трогательная, но клиническая".
(Из текста "Разговоры с Виталием Грибковым (Интервью в форме монолога")
* * *
"…Он сам практически не в состоянии как-то объяснить происходящее в его творчестве, но, употребив некоторое усилие, можно понять, что в избранном им однообразии и повторяемости двух-трёх мотивов, странных минималистских сюжетов взывает и вопиет фундаментальная бесприютность, осознаваемая художником лишь отчасти, но данная ему в его творческом опыте.
Берусь утверждать: эта бесприютность есть ни что иное, как тоска по раю.
… Эта нарративная скудость полностью искупается щедростью самой живописной поверхности, ради которой, собственно, всё и происходит. Как известно, истинная щедрость по-своему скаредна, то есть, рачительна. Быть может поэтому, художник так кропотливо бьётся с каждым мазочком и пятнышком краски, с каждым элементом фактуры. Подобно Творцу вселенной, знающему число песчинок на морском берегу…"
(из статьи о живописи Александра Дедушева "Улитка, ползущая в рай")