Типичное лицо
типичных обстоятельств,
Как он попал на этот кастинг?
Сегодня так нужны
безумцы-бунтари,
Чьи идеи
потрясали мир,
И чьи дела
вводили в трепет,
И леденили души
всех народов…
А этот так себе…
Поэт неактуальный…
А как себя он любит
и жалеет,
Винит в своих страданиях
других,
И даже мертвых
беспокоит
Шумами в сердце…
Нет, он не Фауст,
далеко не Фауст…
Моя оценка:
Он – пирог ни с чем.
Аморфный весь: то согрешит,
то кается,
Потом опять грешит…
Он не способен
на Поступок инфернальный,
Типичный кандидат
В самосожженцы.
Он нам неинтересен.
Пусть живет…
...........................................
Здесь я не выдержал,
сел на кровать,
На пол спустил
босые ноги,
спросил:
– А вы, ребята, кто?
Вы из "Пен-клуба",
Или ЛИТО
при банке "Легион",
или оценщики
подпольного ломбарда?
Оценки ваши
в духе дилетантов:
Нет на свете "коренных людей",
А были только Коренные Расы,
Их было Пять,
Шестой же – не бывать.
Разоблачен дешевый ваш
глобальный лохотрон.
Вы, видимо, ребята
из Давоса?
– Что за вопрос!
Какой Давос?
Мы – перестройщики
дряхлеющего мира,
Мы – из шестого Круга.
Один из нас недавно
с Пушкиным гулял,
Другой беседовал
с Сократом…
Теперь твою
судьбу решаем.
Скажи, ты с нами,
или против нас?
– Я свой себе.
Не "наш",
не "ваш",
Я презираю
воровские шайки
Из всех кругов,
и вас, "шестерок",
из шестого круга.
А посему идите оба…
в круг девятый,
где бесов – целый легион,
Где Люцифер сидит
у озера Коцит,
Вода его черней,
чем антрацит…
– Иди ты сам,
парнокопытный,
Живи, как кабарга,
Ни богу свечка,
ни черту кочерга, –
со злом сказал Рогатый.
И я пошел
в чем был,
В халате, в тапочках
на босу ногу,
Остановился у дверей
и заорал:
– Христос воскрес!
– Он опять воскрес, –
вздохнул Рогатый:
И что из этого?
Он каждый год
напрасно воскресает:
Из года в год
становится все хуже
Для тех, кто верит
в эту ерунду…
– Воистину воскрес!
Без доказательств и гипотез! –
ответил Бородатый
и веером метнул
колоду карт.
Вариация на электромагнитную тему
– Когда и как меня убили
Помню смутно:
В цветущем мае это было…
Стена щербатая
От слов и пуль…
И лютый лай людей,
Пригнавших нас, покорных, на убой…
Потом хлопок
Пастушьего кнута,
Потом удар под левую лопатку
И темнота…
Потом, когда меня добили
Конвоиры,
Я очнулся…
Сорок дней витал я
Над могилой братской,
Жалел друзей,
Родных и близких,
За слабодушие корил себя,
Что перед смертью я,
Довольно крепкий,
Не выгрыз горло конвоиру…
……………………………..
– Довольно!
Перестаньте плакать,
Умерьте амплитуду колебаний.
Все позади. Все будет хорошо.
Развеются как дым земные страсти,
И беды и обиды,
Все будет по-иному
В мире новом…
Слезу сотрите
И посмотрите
На звезду Эвтерпу –
Нашу Музу –
Мы все, коллега, спутники ее!
За нею, видите,
Краснеет Клио,
Ей стыдно за людей,
А Талия мигает и смеется.
В зените плачет Мельпомена.
Смотрите, о любви поют Эрато
С Каллиопой,
А Полигимния
Слагает гимны нам,
Танцует Терпсихора,
А на парад планет и звезд
Внимательно взирает Урания…
………………………………….
– Простите, мэтр, новичка,
Скажите, Вы – философ?
– Нет! Скорее я – поэт.
Мой код: "D. К.",
А имя – Дмитрий,
Я – электрон с устойчивой орбитой…
– Вы узнаваемы за тысячу парсеков:
Вы – автор драмы "Рембрандт"
И поэмы "Конь",
Убиты были в сорок пятом
Агентами НКВД
Под маской хулиганов…
– Я все забыл. Я ничего не помню…
Мне все равно: когда, за что и где…
Забудем все. Себе оставим опыт
Перевоплощений и метаморфоз.
Отныне будет хорошо:
Подует скоро звездный ветер,
Поток стремительных нейтрино
Нас понесет за горизонт событий
В иную жизнь, в иные времена.
У каждого из нас теперь своя орбита,
Ее никто не сможет изменить –
Мы все здесь с отрицательным зарядом!
Нам хватит места всем –
Художникам, поэтам и певцам,
Зодчим, музыкантам и актерам.
Мы друг от друга, как бы далеко,
И в то же время мы, коллега, рядом.
……………………………………………………..
……………………………………………………..
У нас у всех свой срок полураспада
И распада. Забудем органоидов.
Они хрупки, их связи быстро рвутся;
По мировым часам их жизнь мгновенна,
А память их чрезмерно коротка.
И участь органоидов, увы, печальна,
Она предсказана была в сатире Свифта
И в книге бытия – "Корабль дураков".
Благодарной публике
И вот я взошел на эстраду,
Я весь перед вами, я рад,
Что вы мне даны, как награда,
Иных мне не нужно наград.
Награда моя – ваши души
И стук ваших добрых сердец,
Который мой мир не разрушил,
А новый создал наконец.
Ах, благодать то какая,
А я уже думал: один
Я здесь, как букашка пустая,
На холоде русских равнин.
Я думал наивно, что снится
Мне этот печальный распев
Над пляжем изнеженной Ниццы,
В угрюмой пустыне Негев,
Где птицы волшебные смолкли,
Где втуне все песни небес,
Где жалкие духа осколки
Распроданы бесам на вес…
Но вот ваши светлые лица
В неслышный вплелись диалог…
Такое не может присниться,
Я это предвидеть не мог.
Конец
Alles es zu Ende!
Все кончено.
Всему конец.
Вот главные слова,
И сердцу бы пора угомониться,
Остановиться…
Не нужно лишних слов,
Которые нигде не смогут проясниться
Ни здесь, ни "там",
Где нет ни горечи, ни счастья,
А лишь покой, шалаш, шатер, вигвам…
Когда мы выпьем на двоих по двести грамм
Нам нужно больше не общаться…
Не нужно лишних слов.
Давай в тиши смотреть на жизнь муравьев:
Учась у них не думать о грядущем,
Забыв о том, что есть всему конец.
* * *
Задумались озера отражая
Глубины чувств в наивной тишине -
Бездумие любви в начале мая
И зрелость плода в стылом сентябре,
Страстей излишних душное томленье,
Немой укор и затаенный вздох
И резкий спад капризных настроений
Прекрасных роз запыленных эпох.
В туманах млеют мрачные трясины
Под слоем торфа прошлое храня -
Подбитый танк, армейские машины,
Нетленный труп Хранителя Огня,
Наследного жреца из неолита,
Из пластика помойное ведро,
Священное кольцо из хризолита
И пушечное черное ядро…
Архив Небес хранит людские чувства.
Земной запасник – вещи и тела,
Изящные безделицы искусства
И тирании грубой удила.
Но кто поймет язык вещей и страсти,
Культурный код народов и племен?
Пожалуй, только кошка рыжей масти
Да у ворот в наряде желтом клен…
* * *
Истории конвейерная лента
На выходе дает досадный сбой,
Меняя суть и цель эксперимента,
Где здравый ум проигрывает бой
С безумием похаба-декадента…
Но кто просчет Алхимика исправит
На фабрике фантазии больной,
Которая чудовищ выпускает
Нелепых, и бессмысленных порой,
Таких, как плод соития вампиров,
Как труп сакральный вечный и живой,
Как херувим, похожий на сатира,
Как плоский болт с обратною резьбой?
Мы были рождены для совершенства
Материи, рождающей Кристалл,
Где принцип абсолютного главенства
В бионике главенствующим стал.
Но на пути тернистом к Идеалу,
В притонах содомитов Азраил
Использовал гермесовы лекала
И Г о лема из ангела скроил…
Сто тысяч лет для разума немало,
Но кто пустил безумца на постой
В эпоху Смуты, Мокоши и Нави,
Где нищий духом бодро правит нами,
Где скоро зомби… станет мудрецом,
Гермафродит заботливым отцом, –
И оба будут диктовать свои уставы…
Не подсчитать величину урона
Эпохи криминальной и пустой,
Где в беспредельных сумерках закона
Мыслители с античною тоской
Дописывают скорбные романы
И радостно уходят на покой…
Где жизнь клянут угрюмые Иваны,
Где девы приглашают на постой
Развратников… к себе под одеяло,
Где хлещут водку юноши устало,
Где навсегда отвергнут Домострой…
* * *
Взвесь мое сердце, угрюмый Анубис,
Усталое сердце, вместилище
страстного чувства,
Сердце, творившее мыслью и Словом.
Мучилось долго оно, всходило,
росло, созревало,
Как дозревает зерно в дни
виноградной лозы,
В дни наполнения Нила,
в час просветления духа…
Взвесь мое сердце больное, Анубис,
И пусть чаровница Исида излечит
от скорби его.
Я ей назову свое тайное имя,
когда после жатвы
Осирис на барке плывет по звездному
Нилу
К вратам преисподней со свитой своей
В час закатный…
Взвесь мое сердце, колдунья Геката,
Иду я на пиршество мертвых,
Где стол изобильный – алтарь,
а занавес – скатерть,
Где повар искусный – кудесник и жрец,
А тризна – мистерия жизни
на перекрестках дорог…
Взвесь мое сердце, святой Инквизитор!
Знаю, найдешь его слабым и грешным.
Но я не в костеле и не в коморке
менялы –
Давай без торговли, без индульгенций,
Без раскаленных щипцов и без дыбы –
Будь человечным как подобает святому.
Не рая прошу я, а света, свободы полета
и воли.
Хочу быть стабильной частицей,
мюонной нейтрино,
Летящей беспечно в Мгновенную
Вечность.
Пусть будет, как было, святой Инквизитор.
Пусть древнее будет вино на ужине
тайном твоем,
А жертвою станет ранимое сердце мое…
Памяти историка Эгидиюса баниониса
"История не терпит оптимизма" –
Сказал царю однажды Карамзин.
"Всему виной идеи солипсизма
И демиург – властительный кретин,
Всему виной природа человека" –
Нам говорил на лекциях Зимин
И Александр Зиновьев на исходе века
Нам эту мысль еще раз повторил.
Конец всему, когда мельчают люди,
У нищих духом в жизни все не так!
Угас в потомках голяди и жмуди
Инвентор мысли, Зодчий и Мастак.
Я помню, Эгис, то шальное лето,
Музей науки, рядом старый сквер…
Тогда Малдонис, ромом перегретый,
Ругал, как мог, прогнивший СССР.
Но ты сказал: "Увы, ушла Эпоха,
Мы скажем ей: спасибо и прощай
Без громких слов и лицемерных вздохов.
Она в себя вместила ад и рай –
Нам от нее отвлечься бы неплохо…
Давай со мной поедем… в Зарасай!
Там есть одна пивная неплохая,
Там пиво пьют на старых жерновах,
Там мирно спит История живая…
Там хорошо…
И там неведом страх…
Когда еще представится…
не знаю…
Чего таить…
Я умираю…
Пока не поздно – едем
в Зарасай!"
Дело акмеиста
Грустное дело.
Печальное дело…
Громкое имя и злая судьба:
Лучше не будет,
не будет, как было,
А будет беспамятство,
бред и могила…
Пропащее дело. Труба…
И вещие сны как густые туманы
Навязчивой лжи
и большого Обмана,
И тени героев,
и тени былинок
Ложатся угрюмо на мерзлый суглинок…
Как тесно живется,
как мыслится глухо
В жилищах неволи,
где люди так грубы…
Отсохло от голода левое ухо,
И в глотку втянулись
бескровные губы,
Грустное дело.
Печальное дело.
Был человек, а в итоге – Никто.
И наглое Лихо
по праву одело
На голое тело чужое пальто.
Обычное дело.
Остывшее тело.
Никто похоронен в исподнем белье.
Четыре доски
из бракованной ели,
Картонная бирка на левой ноге…
Светлые мысли.
Свинцовые вежды.
Уже наготове кирка и носилки.
Легкий полет
над убогой коптилкой…
Разбросаны письма от Нади-Надежды,
Клочки переводов и телеграмм…
Так умер в неволе
Поэт Мандельштам.
Знак вопроса
Кто воспоет блаженство паразитов
Из новых финансистов и бандитов,
Кто очернит трудягу муравья?
Найдется ли такой из трансвеститов,
Кому не люба русская земля,
Кому чужды законы жития
И чья душа обычаю не рада?
О, как мы отвратительно смешны,
Какие все же мы дегенераты.
Не нами ли давно осквернены
Озера Жизни доблестных приматов?
Мы жили для статистики, болваны,
Носители безвидной пустоты,
Достойные кладбищенской нирваны,
Заклепки, шестеренки и болты
Идущего ко дну Левиафана.
В абсурд и бред уходят прозелиты,
Никто не ищет истин неубитых,
Никто себе не задает вопрос:
Когда сожгут великого бандита,
Когда отцом захочет быть Персей,
Когда рожать захочет Афродита
На белый свет породистых детей?
Уже ячмень лишайником порос,
Гермафродит в Сбербанке взял кредиты,
В полях белеет плесень вместо проса,
И в точку превратился знак вопроса.
Никто не ищет истин неубитых…
III. Философия Вечности
Если не я, то кто же? Кто скажет о них, совсем недавно ушедших от нас в Вечность, этих замечательных людях? Скромны были их похороны, и скупыми были прощальные слова тех, кто провожал их в последний путь по Черной дороге.
О чем говорили оставшиеся в живых люди на краю свежевырытых могил? В основном, о лучших сторонах души усопших, о житейских невзгодах на их тернистом, жизненном пути и стойко пережитых ими страданиях – о чем угодно, но только не о их творческих поисках и достижениях.
Прошло почти три года, как их нет с нами. Река Времени продолжает намывать на нашу память мутный ил суетной повседневности с ее заботами, ожиданиями, страхами и надеждами.
Бледнеют и теряют черты лица усопших, детей жертв геноцида, жертв большевистской системы насилия. Лежат в чуланах их книги, выбрасываются на помойку их рукописи и дневники, любимые книги, дорогие сердцу предметы трудного и славного прошлого.
Как быстро мы забываем имена своих вчерашних кумиров, героев, моральных и нравственных авторитетов. Уже почти не слышатся в эфире слова "Никто не забыт, ничто не забыто". Только в памятные дни звучат дежурные слова в честь доблестных предков, но с каждым годом скудеет число тех, кто может добавить к словам официозной благодарности крупицу искренней признательности.
Никто уже не проводит в Российском Университете дружбы народов "Мамонтовские" и "Никитинские чтения", ученикам некогда ворошить благородную и благодарную память о своих Учителях. Иногда смерть учеников опережает уход в мир иной их учителей. И все чаще и чаще начинает мельтешить в мозгу подленькая мысль: а жили ли эти люди вообще? Может быть, эта очередная урна с пеплом мне снится?
Все реже вспоминают ушедших в Вечность, все реже приходят на их могилы…
Неужели все напрасно? Неужели напрасной была их жизнь, их труды, помыслы и чаяния? Неужели напрасной была жизнь трех поколений миллионов советских граждан?
Кто вспомнит неустанную работу страдавших душ усопших, плоды их ума и сердца, их мировоззрение, изложенное когда-то ими в своих книгах и рукописях? Что должно случиться в жизни нашего общества, какая должна быть оказия, чтобы кто-то смог воспользоваться ею, заодно вспомнить добрым словом дела и помыслы ушедших от нас?
Может быть, я? Благо, что такая оказия представилась. Здесь. За Храмовой стеной…
1. Бим-Бад Макар Михайлович (1945-2010): вечное Колесо
Его единственный сборник рассказов и эссе "НО.." (М. Изд-во УРАО, 2003) изобилует множеством философских озарений-переживаний, идей и гипотез, и рассчитан он на читателей, интересующихся высшей социологией и высшей философией, у кого давно проявилась эта непонятная тяга к бескомпромиссному познанию.
Автор этой необычной, странной книги был скромным человеком и в последние годы вел уединенный образ жизни. Себя он называл полушутливо "Свидетелем МАКАРОМ", а в выходных данных своей книги вместо полной фамилии автора указал только свое имя: "МАКАР".
Меня всегда восхищали люди, чьи души и умы ярко проявляются в своем неустанном поиске Истины, в своей неизменной пытливости, в стремлении видеть и понимать мир на грани понимания и под особым онтологическим углом зрения.
В Макаре Михайловиче меня всегда поражали интеллектуальная честность и мужество его интеллекта, его способность мыслить, как в понятиях, так и в образах.