Полное собрание стихотворений - Дмитрий Кленовский 20 стр.


Дана простая заповедь Господня:
Любить других, как самого себя.
И, может быть, кратчайший путь сегодня -
Прожить свой век, не зная, но любя.

И, может быть, придет к Последней Двери
Тот, кто любил, куда быстрей, чем тот,
Кто сосчитал, и взвесил, и измерил,
Но сохранил в душе покой и лед.

Не торопись! Быть может, просто надо,
Не выбирая дальнего пути,
Открыть калитку своего же сада,
Чтоб до всего дойти и все найти.

507

Еще страдать мы не умеем,
Боимся есть земную соль,
И, получив в подарок боль,
Не знаем, что нам делать с нею.

В сосуде скрытого вина
Боимся мы изведать сладость,
И разрушительная радость
Нам соблазнительна одна.

А созидающих обид
И благотворных испытаний,
Не доверяя им, заране
Наш ум испуганный бежит.

А между тем, как много сот
Таит гудящий гневом улей,
И тучи молнии метнули
С каких прозрачнейших высот!

Не укрывайся же от бури,
Не бойся пасеки своей
И через них себе пробей
Дорогу к меду и лазури!

508

Работай только на вечность -
Над камнем и над стихом.
Заманчивая беспечность
Всегда отомстит потом!

И пусть твоя вечность станет,
Как молния, коротка:
Рассыпется в прах твой камень,
Истлеет твоя строка…

Но что хорошо построишь,
И миг проживет, как век.
Довольно, что до него лишь
Дотронулся человек.

Твой камень ему был домом,
Причастьем - твоя строка.
Не зная того, ведом он
Тобою издалека.

И в вечность возьмет с собою
Для новых и слов и дел
Тот дом, что ты здесь построил,
И песню, что здесь пропел.
1950

509. Истина

Валялось тело. Уже не дыша.
Скорчившись беспомощно и убого.
Тело было трупом. А его душа
На своей звезде говорила с Богом.

Враги вытирали окровавленные ножи,
Друзья, закрывая лицо, рыдали.
А того, что убитый не мертв, а жив -
Ни те, ни другие не понимали.

И это хорошо. Нам смерть нужна,
Как нужна зерну, чтобы стать злаком.
И скорбь нужна, - как дождь для зерна.
И если бы человек это только знал -
Никто бы не убивал и никто не плакал.

510. Перед осенью

Геннадию Панину

Усталостью первой уже тяжелеет природа:
Цветы догорают, тускнеет и никнет трава,
Умолкшие реки несут равнодушные воды,
И тронута пеплом остывших небес синева.

Но не был напрасен торжественный путь к умиранью:
Колосья сухие о хлебе тугом шелестят,
На ветке поблекшей плоды наливаются тканью,
И, кроясь загаром, вино бережет виноград.

…И нас уже тоже сковала земная усталость…
Беднее становятся мысли, скупее - дела…
И вот уже сердце томит безнадежная жалость
К единственной жизни, что так ни к чему отцвела.

О, если бы стать виноградником, рощею, нивой,
И к осени горькой, к зиме равнодушной придти
Тяжелою гроздью, зерном, ароматною сливой,
Кому-то глоток подарить и ломоть принести!

Но нет! Нам одни лишь овраги, холмы, перелески, -
Задворки забвенья, где молча наш путь изнемог…
А небо скудеет, и ветер, холодный и резкий,
Нас жесткой метлою с чужих выметает дорог.

511

Нет, конечно, это не пророчество,
Это лишь подслушанная весть,
Та, что боль земного одиночества
Помогает легче перенесть.

Ангелы ко мне не наклонялися
И созвездия меня не жгли.
Как и всем, мне зори улыбалися,
Пели ветры и поля цвели.

Но из этой каждодневной малости,
Этой скудной милостыни я
Сделал песню - пригорошню радости -
Песню о бессмертьи бытия.

Хорошо в моей вечерней комнате.
Всем, когда открою дверь мою,
И, быть может, обо мне вы вспомните
В мною вам подсказанном краю.

512

Тяжело, конечно, здесь и горько,
Ничего не удержать в руке…
И одно освобождает только -
Холодящий иней на виске.
Вот уйду и звездному глаголу
Научусь (в который раз!) опять,
Чтобы все, что было здесь тяжелым,
Самым легким именем назвать.

513

Тот день? Он мне давно не нужен.
Он просто стал каким-то днем,
Затерянным средь многих дюжин,
И скучно вспоминать о нем.

А между тем, в какой-то связи
С вмешательством недобрых сил,
Подобно медленной заразе
Он все другие иссушил.

Я это чувствую, когда я,
И неохотно, и с трудом,
Бессонной ночью вспоминаю
Тот город, улицу и дом.

Там совершилось преступленье:
Тот легкий и веселый грех,
В котором только искаженье
Нездешних, неземных утех.

И с той поры в любой улыбке,
В любом прикосновенье губ
Мертвящий привкус той ошибки
Я не заметить не могу.
1956

514

Я с давних пор в моих мечтах
Желанье это сохранил:
Чтоб на моих похоронах
Хотя б один ребенок был.

Чтоб он глядел по сторонам,
Обрядом строгим не смущен.
И то, что огорченье нам,
Как некий праздник принял он.

И этим бы, один из всех,
В прощание со мной принес
Улыбку, радость - даже смех! -
И никаких ненужных слез.
1956

515. Стихи о Петербурге

1

Среди всего, чего не надо
Перечислять (не перечтешь!),
Был оснеженным Летним Садом
Наш Город Северный хорош.

Там, за оградою ажурной,
Легка, по-девичьи стройна,
Встречала мраморная урна,
…Стоит ли и сейчас она?

А сад? Его сожгли, конечно.
В те безысходные года,
А от ограды (мнилось - вечной!)
Наверно, нету и следа.

И все же, все же верить надо
В освобождающую ложь:
В то, что давно сожженным садом,
Давно разрушенной оградой
И урной, той, что не найдешь,
По-прежнему и всем в усладу
Наш Город Северный хорош.

516

Три часа на ближней церкви пробило.
Ночь, конечно, комната, кровать.
Почему я никогда не пробовал
В ночь такую ангела позвать?

Но позвать не плача и не сетуя,
Не томясь, как до сих пор я звал
(Может быть, он именно поэтому
Никогда мне и не отвечал!),

А позвать спокойно, тихо, бережно,
Зная, что ему ведь не легко
Уверять людей, что он всамделишный
И что он совсем недалеко.

И всех тех, что жаждут утешения,
Утешать, кривя душой, хотя
Их судьба давно уже решением
Мечена, хотят иль не хотят.

Ангел мой, со мною будь иначе ты,
Говори со мною напрямик,
Назови все то, что мне назначено,
Не жалей, как ты жалеть привык!

Подойдет ли он ко мне? Завяжется ль
С детством развязавшаяся нить?
Как мне знать! Но почему-то кажется,
Что вот так с ним надо говорить.

Приложение. Предгорье

517

Неумолимы ангелы в ночи,
Какое б им ни приносили пенье,
И зажигают первые лучи
Ненагражденное изнеможенье.

Следившим золота и серебра
Торжественно распахнутые крылья
И распятым до самого утра -
Я говорю о подвиге бессилья.

В нем боль, и глубина, и тишина,
И женщина, которой страшно имя,
И утешенье лишь одно: она
Нас всех нежней целует меж другими.
1918

518

Нет мира дому моему,
Бедны и черны ночи эти…
Я рук моих не разожму
Для приходящей на рассвете.

Боюсь, она увидит в них -
А их не должен оправдать я -
Следы от двух гвоздей тупых
Тобой решенного распятья.

И как сказать сумею ей,
Что я еще скитаюсь тенью,
Что это первый день из дней,
Трех долгих, перед воскресеньем?
1918

519

Мой дорогой! Ты помнишь давних дней
Неизгладимо сладкую усталость
И царство неоплаканных теней,
Где слишком много светлого осталось?

Ты помнишь край, где пели берега,
Страну, где нежно обнимались рощи?
Мы вместе выбегали на луга,
Молились вместе, радостней и проще.

Теперь мы только слушаем. Зовет
Какой-то голос… Розовеют крылья…
И только смерти нам недостает, -
Последнего, щемящего усилья.
1918

520

Я ездил вот в этом вагоне,
Я входил вот в эти сады.
Все прошлое - в стуке и звоне,
В шуме листьев и плеске воды.

Ты не знала (ведь нет на свете
Незаметнее нищеты),
Как стучали колеса эти
И желтели эти листы.

Я был гостем в любимом доме,
Только раз пришел за тобой
И вернулся в пустом вагоне
С желтой веткой - моей судьбой.
Царское Село
1918

521. Васильевский Остров

Зеленые, малиновые, синие -
Но каждое едва, едва, едва -
Уходят здания до Первой Линии,
И тихо рядом плещется Нева.

И небо нежными полно туманами,
И металлическая трость Петра
Вслед за собой таинственными странами
Поэтов бледных водит до утра.
1918

522

Моей любви в твоей судьбе
Не отзвучать!
Я верю, ты таишь в себе
Мою печать.

Как тот, кто был в краю алоэ
И узких глаз,
На коже пороха с иглой
Хранит рассказ,

Узор, где между якорей
И тонких пчел
Цветок из Розовых Морей,
Большой, расцвел:

Все то, чем канувший навек,
Забытый им,
Далекий бредил человек,
Чужой - живым.
1918

523

Не будет башен, и не станет нас,
И звезды смогут плыть, как плыть хотели,
И пастухи опять начнут рассказ,
Неприхотливый, на своей свирели.

Я их люблю. Им будут вручены
Крушеньем судьб и грохотом трагедий
И мурава и зори той страны,
Где плуг прошел по пажитям наследий.

И, бережно держа свирель в руках,
Они повторят песни… - наши песни,
Незримо крепнущие в голосах,
Неспешно становящихся чудесней.
1918

524

Я прохожу вдоль стен монастыря.
Он на холмах недаром был построен,
И Князь сказал, доспехи мне даря:
"Сегодня инок, завтра будешь - воин!"

С высоких стен гляжу я. Вдалеке
Дымит, гудит татарское становье,
И странный парус виден на реке,
И даль красна пожарами и кровью.

А завтра утром - запоет стрела,
Кривой кинжал мою отыщет келью,
И в старый храм, где тишина и мгла,
Влетит верхом Татарское Веселье.

Лишь Книга Книг останется лежать
Раскрытой на неконченой странице,
Чтоб, возвратясь, сумел бы я опять
По Ней молиться и у Ней учиться.
1918

525

Не с теми, что дрожащими руками
Перебирают переплеты книг,
Не с теми, что склоняют вечерами
Истерзанный и искушенный лик,

Не с теми, что обмануты борьбою
И золотым, бродячим огоньком -
Ты говоришь, о небо голубое,
Внимательным и добрым языком.

А если с теми, кто ломают соты,
И рассыпают жаркое пшено,
И засыпают, воротясь с работы,
И спят без снов, - не все ль тогда равно!?

Пускай мы только ангелы Эреба,
Таим ключи и молимся во мгле,
Но если на земле бывает небо, -
То в наших крыльях небо на земле!
1918

526

Я мог сидеть у запертых дверей,
Смотреть вперед, на горы и дорогу,
Просить у тех, кто кажется добрей,
Немного хлеба и вина немного.

Меня любили б звери, вкруг меня
Летали б птицы и играли б дети,
И девушкам рассказывал бы я
О юношах, которых нет на свете.

А вместо этого я сам иду,
Жалею нищих, что меня богаче,
И девушки - я знаю - не найду,
Что, полюбив мой голос, не заплачет.
1918

527

Мы никуда не уходили
От этой медленной земли,
Хотя созвездья нас будили
И принимали корабли.

Мы возвращались с темных башен,
Мы подчинялись якорям,
И равнодушен и вчерашен
Наш путь по небу и морям.

Немного золотистой пыли,
Немного пены за кормой, -
Вот все, что было, где мы были,
Венчало жребий твой и мой.

Мы только исповедь усталых,
Забредших в звездные поля,
Матрос, поющий о кораллах
С высокой мачты корабля.
1918

528

Не осыпались розы в корзине,
Не распахла трава на лугу,
И на небе прозрачном и синем
Журавли не рисуют дугу.

Но приходят покорные сроки.
Грею руки на слабом огне,
И лукавый, холодный, жестокий
Острый месяц колдует в окне.

И, тая неземную обиду,
Что не мне, а другим суждено,
Я уеду обратно в Колхиду
Возвращать Золотое Руно.
1918

529

Когда я вижу женщин на крыльце,
Сквозь хлопья снега - желтые закаты,
Я думаю о тайне, о конце,
О смерти, перед жизнью виноватой.

Пускай я знаю: эта смерть не нам,
Нас ангелы и сторожат, и любят,
И, как детей, разучат по складам
Богов бояться и скучать по людям.

Но сердце, сердце, что любило так
Всю эту землю, нежную и злую, -
Оно не знает, друг она иль враг,
Но к остающимся ее ревнует.

А хлопья снега падают кругом,
Бледнея, гаснут желтые закаты,
И женщина стучит в холодный дом
С усмешкой грустною и виноватой…
1918

530

Ломает полночь черный сук,
Неумолимо пахнет тленьем,
И обегает злой паук
Свое напрасное плетенье.

В тот час, когда стучат в окно
Нездешние и неживые,
А в тихой комнате темно,
И лают псы сторожевые -

Зачем приходишь ты одна
Столь обольстительно влюбленной,
Что на рассвете у окна
Я каждый день окровавлённый…
1918

531

В те дни, когда такого счастья
Ничто не обещало мне,
И только призрак сладострастья
Мелькал на огненном коне, -

Одна, одна среди томлений
И отречений ты была
Царицей нежных преступлений
И обаятельного зла.

Я не прощу, что ты сумела,
Убив мой нежный, светлый страх,
В глазах оставить образ тела
И клятву страсти - на губах.

Но страшно думать, что за муки
Сладчайшие в моей судьбе,
За нежно вскинутые руки -
Мой смертный приговор тебе!
1918

532. Posthume

Их было двое, утром, на снегу -
Неисцелимым утром! - надо мною.
Мне думалось: я их узнать смогу,
Хотя в глазах лишь небо голубое.

Но голос женщины был странно тих,
И так тревожен голос отвечавший,
Что понял я, что я пугаю их,
Невидевших, неверивших, незнавших.

Но не было ни холодно, ни жаль.
Звонили где-то… Шелестела хвоя…
И застывала синяя эмаль
В глазах раскрытых, прямо надо мною.
1918

533

Я руки грел горячими каштанами
И равнодушным золотом лучей,
И навсегда они остались странными
От этой ласки, жаркой и ничьей.

Кидаю ли их в небо золотистое,
Роняю ли в зеркальный сумрак вод -
Все та же лень, и грешная и чистая,
Ни умереть, ни жить им не дает.

Они дружны с грядущей неизбежностью,
Они покорны медленной судьбе,
И только раз дрожали всею нежностью -
Когда я их протягивал тебе.
1918

534

Я повторю: я верен жизни этой.
В руке она
Как спелый плод, июлями согретый,
Как горсть зерна.

Я уронить боюсь ее на землю,
Когда я сплю.
Я говорю, я вижу и я внемлю,
И я люблю.

Люблю деревья с длинными ветвями,
И облака,
И камни, подружившиеся с нами
На все века.

И кожи цвет, и мягкий шелест ткани,
И тихий смех,
И ту, которой столько есть названий -
Нежнее всех…

Я сплю, я сплю и не могу проснуться,
Разрезать нить.
Уйду напрасно. Обречен вернуться,
Чтоб разлюбить.
1918

535

Ветрами сорваны все листья, колеи
Легли морщинами по пройденным дорогам,
Но мы еще идем к приснившимся вдали
Певучим берегам и дремлющим чертогам.

Наш пламенный обет кощунствен иль велик?
Своею верностью грешны мы или святы?
Об этом скажет нам, но лишь в последний миг,
Наш спутник ласковый и навсегда крылатый.
1919

536

Еще черемуха цвела,
И было холодно немного,
И свечка тонкая была
В часовне зажжена для Бога.

И были дороги Ему
И мы, и небо голубое,
И тонкий луч, томивший тьму
У маленького аналоя.

И Он являлся нам порой,
Ночами, меркнувшими рано,
В короне бледно-золотой,
С улыбкой и свирелью Пана.

Теперь приходит Он ко мне
Другим, карающим и строгим,
С глазами, ставшими темней,
В венце, дарованном Немногим.

Ведет таинственную речь,
Персты берет и держит в ранах,
И требует огромных свеч
В торжественных и дымных храмах.
1920

537

Неизреченна радость бытия,
И лишь тоска по ней многоголоса.
И звон волны о кузов корабля,
И пение наяд рыжеволосых,

И плач дриады в спеющем саду,
И грохот молота в каменоломне -
Все говорит: - твоя земля в бреду,
Еще не верит и уже не помнит!

И я склоняюсь ближе и нежней,
И слышу тяжкие нагроможденья,
И, чувствую, могу лишь вторить ей
Скучающим и однозвучным пеньем.

Любимая! - забудься, затая
Свою тоску: он близок, миг покоя,
Когда расплещешь полные края
И замолчишь звездою голубою.
1919

538

Я помню розовые скалы
И перистые облака
И ткань шатра, что поднимала
Нагая, смуглая рука.

Мы говорили на гортанном
И равнодушном языке
И проходящим караванам
Циновки стлали на песке.

И я ушел однажды с ними
И, нашу дружбу оскорбя,
Переменил простое имя
И больше - не люблю тебя.

И в белом храме, где служу я,
Синеет море меж колонн
И мирт роняет тень сквозную
На мрамор плит и мой хитон.

И говорит о мире целом
На языке священных слов
Душа, прижавшаяся телом
К подножью радостных богов.
1919

539

"На зубах моих хрустит крыжовник,
В волосах запуталась пчела,
Много раз гонял меня садовник,
И не раз ушла я и пришла.

Знаю, ждешь меня ты с каждой ночью,
В снах твоих пою я и живу,
Почему же, увидав воочью,
Ты меня гоняешь наяву?

Назад Дальше