Cautus incautae
Подруга, берегись фессалиянки той,
Что с флейтой звонкою вечернею порой
Склоняется, одна, над сонными струями.
Ты золото вплела небрежными перстами
В узор моих часов, но прежде, чем любить
Тебя, я должен был так долго проходить
Лесами темными и страшными, не зная,
Что встречу, яркая и нежная, тебя я.
Я, мнивший, что навек всех роз узор поблек,
Я слушал голос тот, что быть твоим не мог…
Подруга, берегись волшебницы чудесной,
Ей злые колдовства и таинства известны,
И я видал в лесу однажды, как она
Плясала с флейтою в зубах, обнажена,
И как она в хлеву, где козы спят устало,
Доила молоко тайком и украшала
Крапивой терпкой черного козла,
Который и тогда, когда она ушла,
Вдыхал ее еще нетерпеливо, словно
Любовь моя, ее вдыхавшая греховно.
Пробуждение
Со всеми птицами поющая весна,
Прохладный ветер, неба глубина
Еще неяркая, ручьев попутных пенье,
И этот шаг зимы, чей след прикосновеньем
Своих волшебных ног, Весна, стираешь ты,
Печаль, дарящая последний взгляд мечты
Любви, в объятьи с жизнию сплетенной,
Которая то плачет восхищенно,
То улыбается неясным снам своим;
Все, что из грозного рождается иным:
Ручей из диких скал, весна из зимней бури;
Надежда юная, следящая в лазури,
Как часа светлого сверкающий полет
Час в перьях ворона настигнет и убьет;
Все это: солнце, травы, воды, зори,
Прохладный ветер с легким лесом в споре -
Все это кто-то, кто проснулся жить:
Чудесный юноша, нагим смущенный быть
И на губах своих почувствовавший внятно
Природы всей как роза ароматный,
Проснувшийся с зарей, с ветрами, с пеньем струй,
Нетерпеливо-нежный поцелуй.
К Дафнису
В вечерние часы ветра свистят в дубах,
Пастух. Твой темен путь и навевает страх
На робкую овцу, барана и ягненка.
Свистящий вихрь проник в отверстья флейты тонкой.
И, некогда тобой целованный, тростник
Теперь кусаешь ты. Искривленный, поник
Корявый ствол лозы с засохшими листами.
Твой путь расходится теперь двумя путями.
И вот уж мысль твоя колеблется опять,
Как если б ты хотел свой голос услыхать
В том эхе, что его звало и воскресило
Таким испуганным, далеким и унылым,
И защищающим от двух волчиц седых
Раскаянья - овец былых часов своих…
И это - вместо тех дорог, куда с собою
Мечты твои, скользя веселой чередою,
Зовут тебя в лучах заката, уходя
К весне, сверкающей от первого дождя,
К надежде и заре, цветущей в небе звонком, -
С бараном медленным и ласковым ягненком.
Надпись на закрытой двери
Врата широкие с победным изваяньем,
Через которые мое воспоминанье
Проходит тихо в пурпурном плаще,
Гроздь, льющая свой сок в сжимающей руке,
Блеск гордости моей на бронзовой медали,
Высокая скала, с которой ясны дали,
Корабль, омытый пеною в морях,
Бег колесниц, с конями на дыбах,
Кусающими удила тугие,
Костер горящий, женщины нагие,
Меж кипарисов - стадо лебедей,
Сон золотых дворцов в конце аллей,
В воде озер - небес лазурных отраженье,
И тирсов, и мечей, и факелов сплетенье,
Шаги, водившие на берег иль в луга.
Рука с оружьем, в стремени нога,
Лаврового венка вокруг чела извивы,
И в медленных рассветов час ленивый
Крик бронзовой трубы - не стоят в жизни сей
Одной твоей улыбки прошлых дней.
Вступление
Пусть волосы твои, о странница, сомнут
Морские вихри, я на берегу
Таинственно со сном сплету воспоминанье.
О, тень любимая, тебе в моем сознаньи
Твое отсутствие - бессмертие дало.
Ты в прошлом улыбаешься светло.
И я тебя воспеть хочу пред морем шумным
В воспоминании об ожерельи чудном
Из всех каменьев блещущих твоих,
И, звук за звуком, ты увидишь их:
Рубин, топазом пламенным зажженный,
Иль, терпкий, изумруд в его волшбе зеленой,
Бриллиант и, жирный, близ него опал.
Затем, что в звуках тех, что к ним я подыскал,
Я посвящаю тайным этим пеньем
Отверстий флейты семь - семи твоим каменьям.
Неумелые подарки
Ни яркие цветы, ни тихий зов свирели,
Которой говорить мои уста умели,
Ни пряники медовые в тени
Корзины круглой, ни голубка, ни
Заманчивый венок, что для нее плету я,
Не привлекли ко мне фавнессу молодую,
Что пляшет на опушке, при луне.
Она обнажена. В волос ее волне
Оттенок рыжеватый. И мне ясно,
Что сладость пряников ей кажется опасна,
И мщенье диких пчел за мед - ее страшит.
А в памяти ее голубка воскресит
Какой-то прежний час, во мраке бывший белым,
А пенье флейты той, которая несмело
Рассказывает ей желания мои,
Напоминает ей о брошенной в пыли,
Обветренной, отеческой и славной
Сатира коже или шкуре фавна.
Мудрость любви
Пока ты не ушел навстречу ночи вечной,
О ты, что юностью покинут был беспечной
И к старческой скамье усталостью склонен,
До резких флейт зимы прислушайся сквозь сон,
Как в осени еще поют свирели лета.
И только вдалеке замолкнет песня эта,
Как больше от тебя ничто не утаит,
Что Август Сентябрю с улыбкой говорит
И радость прежняя твоя - твоей печали.
Плоды на ветках дозревать устали.
Начало бурь, увы! в себе ветра таят.
Но ветер с бурею сегодня в дружбе спят,
И зелен лес еще, и вечер гасит светы.
Губами осени еще смеется лето
И флейты в тишине сзывают голубей.
Чем радостней заря, тем долгий день теплей,
И чем нежней душа - тем мягче вечер сонный.
Улыбка - свежесть роз дает устам влюбленным.
Вода, фонтаном бывшая, чиста.
Люби! - чтоб над тобой на небе без числа
Зажглись вечерних звезд внимательные очи,
Когда придет твой час уйти навстречу ночи.
Флейты Апреля и Сентября. II
Отдохновение
Я долго оживлял свирелями моими
Веселый пеизаж кустов и влаги синей.
Мое дыхание, послушное перстам,
И водам подражало, и листам,
И перешептыванью ветерков лукавых.
Но цвет акаций горек мне, и травы
Горьки, и терпкие часы и дни,
И то, что было призраком любви;
И зреет в медленных закатах и рассветах
Жизнь золотых плодов, дающих тот же пепел.
И лица одинаково бледны,
В воде ль они в слезах отражены,
Иль в зеркалах высоких в смехе ярком.
Эмалью ламп, как медью рукояток,
И точно факелом - стеблем цветка
Утомлена и ранена рука.
И, не изведавшие труд дороги,
Уже в крови измученные ноги…
Все вечера всем душам грусть дают.
Закаты небо, точно город, жгут,
В холодных статуях еще живут богини,
Свирель из тростника тяжеле шпаги длинной,
И не венец ли тех же самых грез -
Сорвать ли ветку пальмы или роз?
Охранительница
Сон белых лебедей на дремлющей воде,
Дыханье ветерка на тростниках в пруде,
Аллея - к вечеру с опавшими листами,
Фонтан из мрамора с певучими струями,
Ступени лестницы, дверь с маленьким ключом,
Сквозящий меж больших деревьев дом,
И ты, склоненная над пряжею своею, -
Все это: сад, деревья, глубь аллеи,
Что было радостью, что было нашим днем, -
Смех ветра, сон воды, густых ветвей излом,
И золотыми ножницами, мерно,
Тобой отрезанные нити верных
Часов, - они в твоих ведь умерли руках! -
Ничто не изменилось…; ключ в дверях
Ржавеет; ветви ив застыли в ожиданьи,
Спят лебеди, фонтан медлительней в журчаньи,
И в мраморе листвой заметена вода…
Но меж деревьев дом светлеет, как тогда,
Затем, что прежде чем покинуть для скитанья
Крыльцо, которое ведет в Воспоминанье,
И навсегда уйти во мрак лесных дорог -
Я лампу близ тебя вечернюю зажег.
Пасторальный медальон
Усталый ветер дал свою свирель фонтанам,
Что медленно поют в густой тени каштанов
Сегодня вечером. Под ними лето спит.
Его блестящий серп о жатве говорит,
Им не оконченной, и о созревшем хлебе.
Безмолвная луна взошла на ясном небе,
И, тенью белою склонясь у тихих вод,
Тростинки тонкие неслышно Нимфа рвет.
И я видал Тебя, одну из них, которой
Известно, как сомкнуть навстречу ночи скорой,
Чтоб тенью мирною рожденный день был тих,
Свирели серебро с зарею уст своих.
Верные тени
С тобой, любимая, вошедшей в сновиденья
Неясным обликом, что мог назваться б тенью,
Когда б уже во мне не умер голос твой,
Неразлучимые, всегда, везде со мной,
Родные, близкие, друг перед другом стоя,
Одно - с улыбкою, в слезах еще - другое,
И говорящие друг с другом в тишине, -
В сплетеньи дружных рук еще живут во мне
Желанье Смерти и желанье Счастья…
Свидетели, чью не избегну власть я,
Во сне и наяву они всегда за мной
Крадутся… И один из них стучит клюкой
По плитам сумрачным, что кроются цветами,
Как только лишь другой коснется их ногами.
Осенний час
Мой дом недалеко, за небольшим холмом.
Тростинки смотрятся в мой тихий водоем,
В час утра - голубой, и желтый - в час заката.
Задета заступом, светло звенит лопата.
День кончен трудовой, и заступ между плеч
Горит, как добрый и прохладный меч.
И капли светлые стекают с лейки мшистой.
Моя дремота - тот цветок душистый,
Которым в тишине сама собой она
За горечь или сладость названа.
Ложится тень. Тропа белеет меж кустами.
Деревья клонятся, тяжелые плодами.
Под гроздьями - лозы сгибается излом.
А осень уж вблизи, за небольшим холмом.
Она идет, и с ней придется над куртиной
Лопату с лейкою сменить серпом с корзиной,
И грозди срезывать, и стряхивать плоды,
И видеть в зеркале чернеющей воды
Спор ветра гневного с листами золотыми
И ласточки отлет, бегущей вслед за ними.
Ярмо
Я гнев твой догоню и гордость побежу:
В фонтан, поющий мне, в который я гляжу,
Улыбку глаз моих во встречном видя взоре,
Я руки опускал, а ноги вымыл в море,
И ветер мне лицо овеял, и я так
Спокоен, как заря, что победила мрак,
И чист ветрами, морем и фонтаном.
Я догоню тебя и гнев сломлю упрямый.
И, несмотря на медь твоих волос, на глаз
Надменность, пламя уст и грудь, что быть могла б
Достойным образцом для статуи Победы,
Все древние труды у ног моих изведав,
Певучей прялкою своей утомлена,
Рукой, узнавшею укол веретена,
Ты будешь на полу играть смиренно, днями,
Из яшмы разноцветными камнями.
Призыв прошлого
Рука, коснувшись вас, как судорогой сжата,
О, вазы из оникса и агата,
В которых пепел свой таит любовь моя!
О, урны скорбные, что взвешиваю я,
Орнамент и узор улыбкой не встречая,
О, прошлое мое, с которым я вдыхаю
Все яды старые, чей сладостный бальзам
Воспоминание вливает в вены нам,
За каплей каплю медленно считая…
И только их одних с ним вместе ощущая,
Гляжу и вижу, там, в высоких окнах,
Тень кипариса черного на розах.
Аллегория
Я в круглом зеркале, лицом к лицу с собой,
Встречала, бронзовой гирляндой обвитой,
Смех радости моей и смех моей печали,
И так же я нашла ту, что мечты искали
В словах моих, в шагах по вянущим листам -
Во всем, что память повторяет нам
И тишина внушает нашей тени.
И вот уже опять меж бронзовых плетений
Моими же глядит в мои глаза она.
О, тайна странная - быть двое и одна,
Испуганная я с испуганною тою!
О, одиночество, где каждая одною
Была, и чтоб себя увидеть подошла,
И чтобы ближе быть одежды все сняла.
И знаю я теперь, Сестра фонтанов чистых
Улыбку навсегда моих очей лучистых,
Вокруг которых слава уж сплела
Гирлянду, что венком замкнется вкруг чела,
И стоя пред собой, познавшею другую,
Все дни мои судьбе как жертву приношу я.
После леса и моря
Мой дом - он так же тих, как в те былые дни,
Когда желания и молодость мои
Его покинули, но вот и возвращенье
Мое уже зажгло сегодня лампу, тенью
Обрисовавшую мой образ близ меня,
Склоненный у камина без огня,
В раздумьи тягостном и без привета старым
Богам. Неверящий - я не взываю к ларам,
Во мне уж умерли улыбки ваших уст,
Богини, и очаг мой омертвелый пуст.
И знаю я, видав все страны в мире целом,
Что нимфа - женщина своим холодным телом,
Что фавны - маски лишь, которыми смешат
Нас карлики с копытами ослят,
А в день, когда в ладье я плыл навстречу пенью
Наяд, чья тихая судьба среди смятенья
Казалась мне такой желанною судьбой,
Я видел, как они кусались меж собой.
Реликвии
От жизни всей моей, от всей судьбы бездонной, -
Душистой связки трав, судьбою расплетенной,
Чья пыль и семена в годов грядущих тьму
Развеяны уже ветрами, - ничему
Не сохраниться здесь; и будущее лето
Не будет даже знать, кто был на ниве этой
Жнецом, которого сменяет жнец другой.
Другой! Которому уж осень под лозой
Тяжелый виноград румянит равнодушно,
Который, вечеру своей судьбы послушный.
Найдет среди травы, где лишь фонтан звенит,
Ту урну скорбную, где серый пепел спит,
Рукой, рассыпавшей его, не ощущенный,
Да флейты две, лежащие скрещенно
На маске восковой, чей взор угасший пуст
Со стершейся почти улыбкой тонких уст.
Метаморфоза
Жизнь розой алою до губ твоих дошла.
О, будь движеньем тем, чьей статуей была!
Цветы сплетаются на плитах пьедестала,
Заря улыбкою зажгла порыв металла,
И бронза, что твоим желает телом быть,
Светлеет. О, сойдем, восставшая, испить
К реке таинственной со светлыми струями!
Весна душистая воркует голубями
Вокруг того изображенья, в ком,
Съедаемом и ржавчиной и мхом,
Утомлена печалью жизни целой,
Судьба твоя себя запечатлела.
Но вот разрушено немое колдовство.
В движеньи трепетном порыва своего
Ты в упоении касаешься губами
Тех роз, что до тебя поднялись, с лепестками,
Которым жизнь сама свой алый цвет дает.
И вот ты просыпаешься, и вот
Встаешь и голубей к себе сзываешь скорых
Под звуки золотых свирелей, на которых
В тени душистой жизнь поет вдали
Губами цвета розовой зари.
Сожаленья
В лиловом сумраке, за изгородью мшистой,
Где колкие шипы сменили цвет душистый,
Надменный, с факелом горящим и мечом,
Сегодня Гнев прошел, и вслед за ним, вдвоем,
Шли Гордость с Ненавистью, и, тропой одною,
Любовь, мне сделавшая знак рукою:
Я видел и я мог последовать за ней.
Звон медленных часов из комнаты моей
Сквозь дверь открытую мне слышен. Все чернее
Тень кипариса на песке аллеи;
И вся прохлада тихих вечеров
Пришла ко мне опять с благоуханьем мхов;
И думал я в тиши душистой и покорной
О флейте золотой моей и флейте черной
И о хрустальном кубке, чьи края
Фонтана серебрит студеная струя,
И видел вкруг себя все то, что так знакомо:
Аллею узкую, дверь маленького дома,
Однообразность жизни…, - и о том,
Что лишь любовь одна в мой не входила дом,
Я плакал, потому что даже флейты сами
Печальны иногда тому, кто вечерами
Идет в безмолвьи тех покинутых садов,
Где смолк фонтана плеск меж вянущих кустов.
Героида
Когда, сорвав цветок на золотом стебле,
Что должен тот вдыхать, кто, все вернув земле,
Спуститься поклялся в Эреб за Эвридикой,
Не устрашась опять меж скал пещеры дикой
Увидеть женщиной ту тень, что он любил, -
Я реку переплыл и голубей вскормил,
К надежде звавших и к любви летевших,
Остановился я в лесу, уже темневшем,
И ждал, чтоб встала ночь перед судьбой моей,
Не давшей ни цветов, ни белых голубей
Желанью рук моих, ни даже этой тени,
Что, не ответив мне, спустилась по ступеням,
Надежду и любовь с собою уведя.
Уже настала ночь, когда сквозь ветви я
Увидел кузницы мигающее пламя,
Где в искрах и дыму, взвивавшемся клубами,
Ковали на огне певучие мечи.
И я схватил один, и ветвь, что им в ночи
Отсек я, золотом вспоенная и снами,
Уж больше никогда не расцветет цветами.
И белых голубей убил я и потом
Все тем же, в темноте сверкающим, мечом
Таинственную тень пронзил я, сам не зная
За что, и с этих пор душа моя немая -
Та одержимая, что здесь по берегам
Блуждает, пагубна цветам и голубям.
Странник
В мой дом покинутый, чья дверь закрыта мною,
Где лампа умерла и спит камин с золою,
Когда устану я бродить среди равнин,
Вернусь я, чтоб зажечь и лампу и камин.
Леса вокруг него так дики и огромны,
Что время к осени клониться будет темной,
Когда мои шаги разбудят у ворот
То эхо легкое, что им ответ дает.
Но я боюсь узнать, что, растоптав куртины,
Сатиры выпили хранившиеся вина,
Что фавны пьяные в саду, где Май отцвел,
Украли сладкий мед и разогнали пчел,
И, вместе с розами увядшими, в фонтаны
Каменья побросали и каштаны.
Метафорическая эклога
Уж осень в глубине лиловых вечеров
От плуга отпрягла своих немых волов.
Спят воды и поля, дымящиеся мерно…
О, первые костры дают и пепел первый.
И если яркий тирс в руке сломаешь ты,
То догорят на нем и грозди и цветы,
Которыми он был овит в часы безумий,
И осень в глубине твоих ночных раздумий
Тех медленных волов от плуга отпряжет,
Которых твой порыв в него запряг… Но вот
И тень спускается, и на душе впервые
И пепел тающий, и воды золотые,
Зовущие тебя с усталых рук отмыть
Минувшее и тирс забытый превратить,
Лишенный навсегда цветов и гроздий алых,
В дорожный посох, нужный для усталых.