И говорить не буду я о встрече,
О темной тайне наших двух сердец.
Томительных и злых противоречий
Еще для нас не наступил конец.
От сердца к сердцу огненный гонец
Еще стучит. Я зажигаю свечи
И до земли склоняюсь перед ним,
Благословенным палачом моим.Молчи, душа! И ты лишь вспомни, тело,
И расскажи, счастливое, о том,
Как радовалось ты, как жить хотело,
Как ты любило с нею быть вдвоем.
Как на весеннем празднике твоем,
Она, смеясь, в руках твоих хмелела,
Как драгоценных губ ее и глаз
Был сладок мед и пламенен топаз.Не в этом ли и даже только в этом
Земные достижения любви?
Не наклоняйся к милой за ответом,
В ее глазах свой жребий не лови.
Твоя любовь, звезда в твоей крови,
Ей будет только черным амулетом.
И душной ночью на ее груди
Будь только им и звездных встреч не жди.
593
Не слышишь, как сердце бьется,
Как в окна стучит тоска,
Один лишь тебя коснется
Мой голос издалека.И станет он вдруг знакомым
Тебе и таким родным,
Как будто ты снова дома,
Где Ангелом сон храним.И скажешь ты: милый, милый,
Взгляни мне опять в глаза!
Ты видишь: я не забыла,
Я скоро вернусь назад!Но ты не вернешься, знаю,
И только на миг, слегка,
Тебя обожжет, сгорая,
Мой голос издалека.
594
Я тебя удерживать не буду,
Потому что я тебя люблю.
Я смешной, не правда ли? Я чуду
Поручаю всю любовь мою.Разве можно быть насильно милым,
Целовать холодные уста?
Разве может быть дана бескрылым
Крыльями творимая мечта?Надо верить в горькие утраты
И послушно мертвых хоронить.
Мертвые совсем не виноваты,
Что хотим мы с ними дальше жить…Если не забвенье, то разлука,
И безмолвье - если не покой.
Разве я твою не тронул руку
Все, навек, простившею рукой?Снова дни торжественны и строги,
Воздух в поле сладок и глубок,
И опять уходят две дороги
С перекрестка встречных двух дорог.
595
Они! Как солнце золотые
Несбыточные берега!
Пускай через моря пустые
Была дорога к ним долга.Тем слаще после тьмы безбрежной
И палубы на корабле
Припасть к сухой, душистой, нежной,
Теплом пронизанной земле!И радостью неповторимой
Горя впервые наяву,
У ней учиться, у любимой,
И кротости и торжеству.
596
Моей земле напрасно веря снова,
На роковом водоразделе дней,
Зачем опять к священным снам былого
Я прихожу от праздности моей?Их больше нет, моих былых величий,
Сжигавших мозг и выпивавших кровь.
В хмельной игре земных многообличий
Истлевший мир мне не предстанет вновь!Вот мне остались - Мудрость и Безмолвье,
Спокойный день и мирные труды.
И этой верной шкурою воловьей
Себе отмерю райские сады.Зачем же я не верю увяданью
Последних роз и радости земной,
И вновь иду искать за новой гранью
Далекий мир, не обретенный мной?Не потому ль, что жаркими устами
Меня подруга нежная томит,
И розовеет облако над нами,
И белый голубь в облаке парит;И осмугленных рук прикосновенье
Мне говорит о небе и огне,
О том, что дольней жизни озаренья,
Сияв другим, не просияли мне.И должен я от ласкового плена
Моих тепло отяжелевших лет
Вернуться вновь к бичам, вожжам и пенам
На роковом ристалище побед.
597
Придет ли кто в мой край, неосвященный
Ни криками эпических забав,
Ни речью окрыленной и влюбленной,
Ни запахом хмельных вечерних трав?Тому - поля и длинные дороги
Вдоль берегов мелеющей реки,
Сиянья зорь, медлительны и строги,
Прикосновение моей руки.
598
О пристани на острове забвенья,
Где легче ждать вечернюю зарю,
О нежных днях, легко кующих звенья,
Я не мечтаю и не говорю.Смотри: вдали, за кряжами предгорий,
Встает и ждет огромная страна,
Где черен злак, где чахлый корень горек
И неживая влага солона.Туда мой путь. Не потому, что сладок
Великим самоуниженьем он,
Иль жадный ум последней из загадок -
Загадкой страшной гибели - пленен.Но потому, что вот и мне, отныне,
Дана судьба, светла и высока,
Пройти свой путь по ледяной пустыне
И причаститься ветра и песка.Чтоб в сердце все сожглось и отшумело
Ко дню тому, когда на гранях гор
Качнется твердь, взметнется пламень белый
И голубой заговорит простор.
599
Я, может быть, дарю народам и векам
Твое, моим резцом отточенное имя,
А ты, безумная, мой забываешь храм,
На шумных площадях встречаешься с другими.И нет награды мне за мой священный бред,
За ночи темные и песни золотые.
И алых губ твоих неповторимый цвет
Сберут ослепшие и назовут немые.
Анри де Ренье. Сельские и божественные игры (1922)
Аретуза
Флейты Апреля и Сентября. I
Коня среди болот провел я под уздцы -
Сказал он. Осени увядшие листы
Дороги замели и занесли фонтаны.
Копыта щелкали по сорванным каштанам.
Деревьев в темноте я различить не мог,
И путь казался мне и труден и далек,
И было страшно мне, что я вошел в ворота
Жилища Вечера, и я бродил с заботой
Скорее отыскать простор дорог иных.
И вдруг заметил я, как пальцы рук моих
Во тьме таинственной внезапно побелели,
И, будто бы заря в его проснулась теле,
Крылатый конь светлел, и крыльев двух излом,
Как лира яркая, бросал лучи кругом.
Везде, где он ступал, земля ключи дарила,
Как радость от него сиянье исходило,
И, власть его зари не смея превозмочь,
Лес пастями пещер проглатывает ночь.
Деянира
Я выпил из мехов кровавое вино
Той осенью, и мне казалося равно
И время ласковым, и небо - цвета рая.
Но радость от меня, как в танце исчезая,
Уходит и с собой Апрель уводит мой.
И тень моя ушла за ними, и порой
Я слышу, как они, втроем, смеются где-то,
И этот смех похож на мой, когда я летом
С тобою розы рвал и ты старалась быть
Усталой, чтобы путь до вечера продлить.
Утраченные сны! Ведь осень уж успела
Козлов озлобленных и черных к овцам белым
Наивных наших грез незримо примешать.
Сатиры пьяные успели осмеять
Сплетенные в такой хорошей ласке руки.
Ветра - любимых слов перехватили звуки.
И вместе, но уже чужие навсегда,
Мы шли, не говоря, куда-то вдаль, туда,
Где лес окончился и где сверкнуло море.
На шумном берегу, где волны плещут, споря,
Касаясь ног моих мольбой напрасных пен,
Я вслушивался в песнь таинственных сирен.
А ты, безмолвная, а ты, о Деянира,
Через плечо мое с улыбкою следила
За тем, как на пустом песчаном берегу,
На грудь морских валов бросаясь на бегу,
Омытые волной, оттенка мокрой стали,
Кентавры дикие брыкалися и ржали.
Намек о Нарцисс
Фонтан! К тебе пришел ребенок и в томленьи
Он умер, своему поверив отраженью,
Когда губами он твоих коснулся вод.
В вечернем воздухе еще свирель поет…
Там, где-то, девушка, одна, срывала розы
И вдруг заплакала… Идти устал прохожий…
Темнеет… Крылья птиц махают тяжелей…
В покинутом саду плоды с густых ветвей
Неслышно падают… И я в воде бездонной
Себе явился вдруг так странно отраженный…
Не потому ль, фонтан, что в этот самый час,
Быть может, навсегда в тебе самом угас,
Дерзнув до губ своих дотронуться губами,
Волшебный юноша, любимый зеркалами?
Траурная эпитафия
У мраморной плиты склонясь в немой мольбе,
Скажи, сестра, какие осени тебе
Прибавили к кудрям оттенок золотистый?
Какие вечера в глазах твоих лучистых
Своих далеких звезд оставили огни?
От тех венков, что ты плела в былые дни,
Ты сохранила ритм красивого движенья.
И это жизнь твоя былая в отдаленьи
На флейтах золотой и черной, - слышишь ты? -
Смеется меж цветов и плачет у воды.
Ведь каждой радости, что в памяти рыдает,
Наверное, печаль улыбкой отвечает:
Скажи мне, были ли душисты или нет
Плоды, которые ты столько долгих лет
К губам своим, на них похожим, подносила,
И стоило бы быть всему тому, что было?
О ты, которая, не смея превозмочь
Желанья тенью быть, уже познала ночь,
Скажи мне, пред какой склонилась ты судьбою
У мраморной плиты, где ты стоишь с мольбою?
Надгробный камень
Надгробный камень мой судьбе я посвящаю.
Ни тихие поля, ни серп, что мы меняем
На якорь странствия и злобный шум валов,
Ни сказочная сень душистых островов -
Мне не дали того, что я еще желаю.
Простой судьбе моей его я посвящаю.
Не вырежу на нем искусством рук моих
Ни тирсов, ни плодов, ни раковин морских,
Ни фавнов, что шутя бодаются с козлами:
Мой лес пустынен был, и, странствуя морями,
На вырезном носу родного корабля
Я бога не имел, чтоб защитить меня.
Улыбкой мне никто не отвечал в фонтанах,
Замолкли все ветра, что плакали в каштанах,
И никогда еще я не встречал судьбу
Ребенком обнаженным, что в саду
Играет розами, которых, ими пьяны,
Жуют козлы и обрывают фавны.
Бык
Ты медленно ведешь в полях широких Крита
Волов, чьей силою упорною разрыта
Земля, покорная под блещущей сохой.
Их упряжь пеною покрыта, и порой
Другую пену та напоминает пена…
Холмистые поля - как волн застывших смена,
И птицы, медленно спускаясь с высоты,
Над дальнею межой проносятся…, - а ты,
Ты грезишь, как на руль, на посох опираясь.
Дыханье вечера, щеки твоей касаясь,
Проносится, и у сохи, что пред тобой
Горит, как корабля морского нос стальной,
Ты грезишь, и волы мычат в нестройном хоре
О сказочном Быке, переплывавшем море…
Возвращенье
Слышнее, чем любовь, и тише, чем досада,
Был слышен разговор весь день в аллеях сада.
То Прошлое с своей Печалью говорит.
Она, склонивши голову, стоит,
В руках ее цветок темнеет черный,
Цветок, что сорван был в пыли дороги торной,
Которой Прошлое вчера ее вело:
Там время быстрое следы с песком слило,
И словно эхо утомленным душам
Воспоминание о медленном минувшем…
И осенью, в тот час, когда погас закат,
Они вернулись навсегда, и черный сад
Затрепетал, в своей услышав сени, -
Судьбу перед своим изображеньем, -
Кого-то, кто вещал, и ждал, и вторил вновь,
Досады - тише, громче - чем любовь.
Фонтан с кипарисами
Фонтан рыдал весь день в лесу моей мечты.
О, знал ли я, душа, что будешь плакать ты?
Но вот вернулся я, и скоро вечер. Розы
Не обвивают кипарисов, что как слезы
Ночные - отражаются в воде.
... Та нимфа, что ловила в темноте
Оленя стройного с рогами золотыми,
От фавна скрылась здесь под ветками густыми,
И раненый олень пришел попить к воде,
В которой я порой кажусь себе
Чужим, и я в твоих свои рыданья слышу,
Фонтан, и этот лес, где ветер лист колышет,
Был жизнью, где я дал охотиться Мечтам
По трижды окровавленным шипам
За нимфой, гнавшейся за сказочным оленем.
И ты, фонтан, сквозь плач смеялся нашим пеням,
Меж кипарисов, на которых нет
Тех роз, что посвятить могли бы свой букет
Воде, где кровь свою таинственно смешали
И нимфа, и олень, и пилигрим печали.
Посетительницы
Я прославляю здесь, дорогой сновиденья
Ко мне пришедшую, с моей неясной тенью
Ту, что смеется мне и что в руке своей
Приносит урну скорбную и в ней
Золу и славы и любви далекой.
Счастливая своей победою жестокой,
Из глуби прошлого она идет ко мне,
Пройдя его всего, от медленных камней
До рек извилистых, бегущих на просторе,
И радостных лесов, зеленых словно море.
Из цветника души ко мне идет она:
Там около плода сладчайшего видна
Плода кровавого алеющая рана.
Смеясь, она пила, склонившись у фонтана
Моих былых часов, и ни опасный фавн,
Ни ядовитые цветы болотных трав,
Ни поцелуи, ни укусы, ни со смехом
Вода бегущая, ни ласковое эхо,
Зовущее ее в свою пещеру, ни
Кентавра ржание в густой лесной тени
Не потревожили - путям ее на благо! -
Ее спокойных рук и медленного шага…
Подруга странная, дорогою одной
Она уводит тень мою же за собой
И входят медленно они во мрак из света,
Та - с урной скорбною, и с горлицею - эта.
Прием
Чтоб этим вечером тебя я принял дома -
Брось вянущий цветок, чья милая истома
Еще удвоит скорбь сознанья моего,
И не смотри назад, в былое, оттого
Что я тебя хочу забывшей лес, и море,
И ветер медленный, и эхо - все, что вторит,
Как голос или плач, безмолвью твоему,
Но с тению своей прошедшей через тьму,
И бледной на пороге и смущенной,
Как если б был я мертв иль ты бы - обнаженной.
Фавн перед зеркалом
Я выстроил твой дом, Печаль. Деревья в парке
С узором мрамора сплели узор свой яркий.
Я выстроил твой дом, Печаль, где между плит
Кротегус траурный с веселым миртом свит,
Где отражаются в окне, как в четкой раме,
Сады с террасами и тихими прудами
На фоне дали ярко-голубой.
Здесь эхо говорит с вечерней тишиной,
Что самую себя меж кипарисов ищет.
Там, дальше, - спящий лес, где злобный ветер свищет,
И жизнь ненастная, и мурава лугов,
Где виден след копыт неведомых богов,
А дальше - дикие сатиры и сильваны,
И нимфа, что живет в густой тени фонтана,
Одна и обнаженная, близь вод,
Где радостный Кентавр, брыкаясь, камни бьет.
А дальше - страшный край чудовищ зла и горя,
Чудовищ похоти, а дальше, - дальше море,
Сменяющее грусть бесплодных берегов.
Я выстроил твой дом, Печаль. Узор кустов
Дал жилки мрамора бассейнам онемелым,
В воде их черным зрит свой облик лебедь белый:
Так Радость бледная в пруду былого зрит,
Как крыльев блеск ее вечерний час чернит.
И как ее лицо, в туманной влаге тая,
Дает себе самой понять, что умирает.
И я, что за собой, войдя, не запер дверь,
Я так мучительно к ключу боюсь теперь
Услышать чьей-нибудь руки прикосновенье.
И покрываю я забвеньем сновиденья,
Чтоб самого себя в них снова не найти,
Но все же чувствую, как сзади, по пути
Идут еще за мной таинственные тени.
Шум звонов медленных и всех прикосновений
Испугу моему забыться не дает.
И слышу ясно я в спокойном плеске вод
Смех струй серебряных меж лилий золотистых
И медленную смерть иных фонтанов чистых,
Чью влагу пил Нарцисс, касаясь губ своих,
Которыми фонтан смеялся страху их.
И проклял я тогда свои глаза и губы.
И если я теперь коснусь материй грубых,
То прошлое мое болтливое опять
Дает мне леса шум и шелест услыхать.
И я иду один сквозь комнаты пустые,
В которых голоса мне слышатся чужие,
Что не хотят услышанными быть.
И я боюсь, когда я должен дверь открыть,
Увидеть некого таинственного фавна,
Который дальними лесами пах бы славно,
Который бы занес копытами в мой дом
И листья, и траву, и грязный чернозем,
И в комнате пустой, где мне ответа нету,
Смеялся б зеркалам и прыгал по паркету.
Эпилог
Я бросил, озеро, в струи спокойных вод
Мою свирель. Пускай ее другой найдет
В побегах от нее поднявшегося всхода,
Вспоенною весной прекраснейшего года!
Пускай над водами, что вздох ее таят,
Наклонит спящий лес осенний свой наряд.
Над ним проносятся, со встречным ветром споря,
И птицы и листы по направленью к морю.
И я хочу, волна, чтоб горечь пен седых
Посеребрила бы изгиб волос моих,
И я хочу, один, стоять в лучах рассвета,
Хочу схватить ту песнь, что быстрым вихрем спета
На тонких струнах лиры золотой,
И наблюдать, - корабль спасающего мой
От тех сирен, что бег его влекут к затонам, -
Дельфина, верного спокойным Арионам.
В винограднике
Сегодня, Осень, я про грусть твою спою.
В корзинах из ветвей я жатву зрю твою
И грозди на руке ценю прикосновенье
Тяжелое, как жизнь и как судьбы довленье.
Фонтаны долгий дождь слезами напоил…
Звук флейты замирающей уныл
Уже, и медленен, и весь - воспоминанье.
И первый признак старости - сознанье,
Что за полями, за рекой и за холмом
Есть отражающий былое водоем,
И тени скорбные, что нашей тенью стали,
И годы, что, рука в руке, в немой печали
По скошенным часам проходят, и пути,
Которыми легко умели мы идти…
А вечер, между тем, прекрасен, - словно Боги
Проходят, медленно танцуя, по дороге
Неясных наших снов… Лежат плоды, цветы
В корзинах из ветвей… И только плачешь ты
О лете золотом, чей луч твой жребий бросил,
О, Ариадна вечная, о, Осень…
Эпиграмма
Как лебедей в реке иль цапель средь болот,
Я стрелами пронзил часов моих полет,
Весна ль цвела кругом иль осень догорала.
И время властное их перья разбросало
По влаге радостных или печальных вод.
Раскрыты крылья - новый час встает,
Закрыты - прежний вычеркнут из счета.
И переменно, против спуска или взлета
Моих блестящих стрел я направляю бег
И - плачущий стрелок! - я нахожу в воде,
Куда глядит вопрос моих надежд неспелых,
Меж перьев черных трепет перьев белых.