На воротах для нищих
И осень и зима равно суровы к нищим,
Что бродят по дорогам и кладбищам,
Напрасно пробуя разжалобить людей.
Мы стынем и дрожим от ветра и дождей,
От стужи мерзнем мы, закутавшись в лохмотья,
И лают псы на нас из каждой подворотни,
Прохожие в лесу боятся встретить нас.
А мы добры меж тем, затем, что мы не раз
Зеленых тростников слыхали в ветре пенье
И в небе стольких звезд видали пробужденье
И гибель стольких солнц тяжелых в бездне вод.
Бродя среди камней, мы не находим тот,
Что стать бы смог для нас камином иль порогом.
Шипы нас стерегут и ранят по дорогам.
Изнеможенные, идем во тьму из тьмы,
Из всех отверженных - отверженные мы.
И ты, о город злой, напыщенный и сытый,
Купцу, наложнице и воину открытый,
Нам в злобной гордости ты закрываешь вход
Железом и свинцом окованных ворот.
Будь проклят: уходя, тебе мы кинем с бранью
Хлеб твоего скупого подаянья.
Другие переводы
Из Максима Рыльского
* * *
А где-то есть певучий Лангедок,
Поля и рощи Франции веселой,
Где в солнце тонет каждый городок
И в виноградниках зеленых села.И есть Марсель, где воздух чист морской,
И есть Париж, мудрец с душой гамена,
И Тараскон, где в день счастливый свой
Нам рассказал Додэ про Тартарена.И остров есть, что осиял Шекспир,
Где Диккенс улыбался сквозь туманы,
Пока в Сибири длился снежный пир
И в глубь Сахары плыли караваны.О, милый мир! О, виноградный сад,
Сходящие смеющиеся пары!
Благословен да будет виноград -
Осенний плод весеннего пожара!
* * *
В горах, среди утесов и снегов,
Откуда жизнь людская не видна нам,
На небе выступает из тумана
Сосновый сруб, убежище орлов.Пока метель наносит свой покров
И в черном гневе мечутся бураны,
Мы здесь играем в кости, варим плов
И допиваем не спеша стаканы.Когда-то, - так нам говорит поэт, -
В такую ночь здесь отдыхал Манфред,
Чтоб снова в бой вступить с Непобедимым.Так мы, - лишь день проснется молодой, -
Уйдем в свой путь по пропастям и льдинам,
Чтоб в кости перекинуться с судьбой.
* * *
В полдневный час, в день сбора винограда
Ее он встретил. Торопя мула,
Она обратно ехала из сада,
Свежа, как сад, как счастье - весела.И он спросил: "Какая бы награда
Тебя приворожить ко мне могла?"
Она ж в ответ: "Свети с утра лампаду
Киприде доброй". - Хлыст свой подняла,Ударила мула с веселым криком,
И тот, смешно прижавши уши, мигом
Умчал ее. Лишь вьется пыль, как дым.А он стоял, - лишь сердце билось, радо, -
И молвил: "Хорошо быть молодым
В полдневный час, в день сбора винограда".
* * *
Розы покрыли, как снег, наше брачное ложе. Киприда
С цоколя радостный наш благословляет союз.
Мы принесем ей дары: золотистые, сладкие смоквы,
Спелый, сквозной виноград и молодых голубей.
Солнце утонет в волнах. Лепестки ароматнее станут.
Руки касаются рук, уст ожидают уста.
Дай же, богиня, нам быть совершенными в нежности нашей,
В благословенную ночь мудрого сына зачать.
Из Анри де Ренье
* * *
И день окончился той желтою луною,
Что медленно плывет меж тонких тополей,
В то время как еще доносится порою
Шуршанье тростника и запах трав с полей.Могли ли думать мы, когда дорогой длинной
Изнеможенные, брели рука в руке,
Могли ли думать мы, когда в степи пустынной
Мы оставляли след кровавый на песке,Могли ли думать мы, когда любовь, как пламя,
Нас обреченностью мучительною жгла,
Когда погас в руках огонь, хранимый нами,
Что станет к вечеру легка его зола?!И этот долгий день, что отошел к покою
И веет шорохом и запахом с полей,
Окончится для нас той желтою луною,
Что медленно плывет меж тонких тополей…
О вечной тайне бытия
Безумно сказочно, мучительно светло
Мне кажется всегда все то, что мной любимо.
Д. Кленовский
"Последний акмеист", "последний царскосел", "последний поэт серебряного века" - так называли Д.И.Кленовского современники, собратья по перу. Говоря о его поэзии, критики прежде всего отмечали ее глубину и цельность миросозерцания, некоторые даже упрекали в приверженности одной теме. Сам Кленовский считал это скорее достоинством и с явной обидой писал Маркову 12 мая 1959 года:
"Вы называете меня поэтом одной темы и делаете это словно бы и не в порицание, но все-таки слегка в укор. Так же высказался и Моршен, которому хочется от меня "большего разнообразия". При оценке поэзии (именно поэзии!) это очень распространенный критический упрек, который меня всегда удручает. Как будто большинство наших поэтов не были поэтами одной темы! А если тема так объемиста, что она охватывает все то, чем дышит человек - его отношение к жизни, смерти, Богу, вселенной, - то чем же плоха эта "одна" тема?".
Этой теме Кленовский остался верен до последних дней своей жизни. Любовь ко всему сущему на земле и на небе, радость жизни и противостояние всем невзгодам, терпение и терпимость, удивление и восхищение тайнами бытия и желание познать эти тайны - вот самое главное в поэзии Кленовского. Все это он хотел донести до своих читателей, желая, чтобы и они горячо полюбили все сущее и за краткий срок, отпущенный нам на земле, насладились всеми богатствами прекрасного мира.
Надо успеть насмотреться, налюбоваться, наслушаться и надышаться, пока мы "здесь", а "там" все таинственно и не ясно, что нас ждет.
Мы стоим перед загадкой:
Что свершится с нами "там"?
Горько будет или сладко
После нашей смерти нам?
Может попросту не будет
После смерти ничего
И напрасно снится людям
Неземное торжество!..
Любите мир, каждую былинку в нем, каждую секунду бытия, как я, горячо и нежно, - как бы говорит в своей поэзии Кленовский:
Нежность душная сердце жмет
Ко всему, что живет и дышит
Норы роет и гнезда вьет,
Плод лелеет и лист колышет
Так и взял бы весь мир себе
Крепко к сердцу прижал ликуя!..
Любовь ко всему сущему на земле привили ему, наверное, родители, в первую очередь мать, Вера Николаевна, дочь архитектора Николая Федоровича Беккера, художница-акварелистка, но также и отец, художник-пейзажист, академик живописи Иосиф Евстафьевич Крачковский. Дмитрий родился 24 сентября 1892 года в Петербурге и был единственным ребенком в семье. Его, конечно, баловали и потакали ему во всех затеях. Мать писала стихи и детские повести, сама же их иллюстрировала и развлекала сына. "В такой обстановке во мне рано развился интерес к искусству вообще и к поэзии в особенности", - вспоминал Д.Кленовский. В пять лет он уже начал писать стихи. С 6–7 лет "издавал" свои рукописные журналы, которые заполнялись стихами, повестями, рисунками - все собственного сочинения. Мать умело поощряла это занятие, не надоедавшее Дмитрию до 16–17 лет. Не по годам развитой ребенок очень рано начал читать Жуковского, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Грибоедова. "Страстную любовь к Пушкину и Лермонтову я пронес с детских лет через всю мою жизнь" - говорил он. К 10–12 годам он познакомился с творчеством Апухтина, Надсона, Гончарова, Тургенева, Льва Толстого, Ал.К.Толстого, Фета, Бунина. Стихи Бальмонта, Брюсова, Блока узнал позже, уже в студенческие годы, тут сказались консервативные взгляды родителей. Большую роль в литературном воспитании Кленовского сыграла и Франция, куда они часто и надолго уезжали всей семьей. В совершенстве зная французский язык, он зачитывался французской литературой, самым любимым поэтом был Анри де Ренье.
Поездки за границу, знакомство с природой Нормандии, культурой Франции, Италии, будоражили поэтическое воображение мальчика.
В 1904 г. Дмитрий перенес воспаление легких, и после выздоровления по совету врачей семья переехала на жительство в Царское Село, где мальчик поступил учиться в Царскосельскую гимназию. "Город муз" сыграл огромную роль в его биографии и формировании художественного вкуса. Директором гимназии в то время был Иннокентий Анненский, а в выпускном классе учился Николай Гумилев, с юношескими стихами которого Кленовский познакомился тут же, в гимназии, и с тех пор всю жизнь считал его своим учителем. Сама атмосфера "Города муз", его парки, пейзажи очаровали поэтическую душу, новые ощущения и образы выливались в стихи. "Царское Село я полюбил любовью, не угасшею до сих пор, когда оно мне снится - я плачу во сне".
О, призраки! О, царкосельский сон,
Пронизанный и радостью и мукой!
Кто зрит его, того связует он
Безмолвной и торжественной порукой.
Частые поездки за границу не способствовали завязыванию дружеских отношений с другими гимназистами. "Чтение, творчество - заполняли и все мои досуги, и насыщали до отказа всю мою душу. Я поэтому ни с кем не дружил". Тесной дружбы не было, по-видимому, и оттого, что он духовно перерос своих сверстников.
В 1911 году Кленовский окончил Царскосельскую гимназию с золотой медалью. После окончания гимназии родители увезли его в Швейцарию (врачи подозревали болезнь легких), на горный курорт Montana sur Sierre в долине Роны. Здесь ему была предоставлена полная свобода. Дмитрий занимался спортом, много читал, писал, переводил Ренье, не раз ездил в Италию, очаровавшись ее природой и архитектурой, - побывал в Риме, Венеции, Флоренции, Неаполе, на о.Капри, две весны провел с отцом на итальянских озерах Lugano и Como. В 1913 году, совершенно здоровый, Дмитрий вернулся в Россию и поступил на юридический факультет Петербургского университета. Впрочем, юриспруденция не пришлась ему по вкусу, и в университете Дмитрий гораздо чаще посещал лекции профессоров филфака, а позже всю жизнь жалел, что не решился переменить факультет.
Весной 1914 года, незадолго до начала мировой войны, умер горячо любимый Кленовским отец. Потеря была очень тяжелой. И материально жить стало труднее, пришлось учиться, одновременно зарабатывая на жизнь. Студенческие годы оказались очень насыщенными. Помимо нелюбимой юриспруденции и любимой филологии, Кленовский интересовался живописью, много времени отдавал театру - как драме, так и балету, но поэзия все-таки занимала центральное место. "К любимым именам Ахматовой и Гумилева прибавились постепенно Мандельштам, Георгий Иванов и другие акмеисты - меня привлекали их поэтический такт и лирическая сдержанность". В 1916 году Кленовский начал печатать свои стихи в "Русской мысли", "Солнце России". К концу 1916 года он выпустил первую книгу стихов "Палитра" (еще под своей фамилией, не под псевдонимом), посвятив ее памяти отца. Книга была тепло принята критикой и публикой. В зрелом возрасте поэт, как это нередко бывает, не очень высоко ценил свою первую книгу, считая, что "она была определенно слаба, по-детски еще беспомощна…". Думается, к своим ранним стихам он был излишне строг, взирая на них с высоты своего зрелого творчества.
Незадолго до выхода в свет "Палитры" в мировоззрении Кленовского произошел перелом. "Я стал писать иначе, темы стали напряженнее и значительнее… Решающую роль в этой перемене сыграло мое знакомство с антропософическим учением, а также некоторые личные переживания". Стихи нового периода были объединены в книгу "Предгорье", принятую издательством "Петрополис". Михаил Кузмин, ознакомившись с рукописью, прислал Кленовскому лестное письмо. "Петрополис" планировал выпустить и сделанный Кленовским перевод лучшей книги Анри де Ренье "Сельские и божественные игры" (свыше 100 стихотворений). Но ни тому, ни другому не суждено было тогда увидеть свет.
В 1917 г. Кленовского призвали на военную службу, он был определен "военным чиновником" в Главное Артиллерийское Управление и 1918–1920 годы провел в Москве. "Несмотря на тяжкие жизненные условия, годы эти были для меня весьма интенсивным творческим периодом. Я много писал, читал, усиленно занимался антропософией… Антропософическое миросозерцание стало тогда и осталось моим до сегодняшнего дня, во многом предопределив и мои творческие пути". В Москве Кленовский много ходил по театрам, часто посещал "Дом поэта", где впервые услышал и полюбил Марину Цветаеву, Владислава Ходасевича. В эти годы, по его собственным воспоминаниям, он оценил Есенина и Клюева, лучше, чем раньше, понял стихи Блока, а ближе всех оказался для него Максимилиан Волошин "своими антропософическими настроениями". Десятилетия спустя он признался: "с любовью вспоминаю это голодное, но насыщенное до отказа искусством время".
В 1921 году Кленовского переводят в Харьков, где после демобилизации в 1922 г. он и остался. Работал журналистом, печатал в газетах фельетоны, очерки, рецензии, переводил на русский язык украинских поэтов, позже перешел работать в Радио-Телеграфное Агентство Украины, где оставался до 1941 года. О печатании стихов не могло быть речи (с 1925 по 1942 г. собственных стихов не писал). "Это молчание длилось без малого 20 лет. Я замкнулся в чтении классиков" - говорит Кленовский в своей автобиографии. В 1942 году Кленовский эмигрировал вместе с женой, немкой по происхождению, Маргаритой Денисовной (на которой он женился в 1928 году) и два года провел в лагерях для беженцев-немцев в Австрии. Здесь, казалось бы, в совсем неподходящих для творчества условиях в нем вновь вспыхнула искра поэзии. 28 июля 1954 года он пишет В.Ф.Маркову: "Возвращение к стихам явилось совершенно непроизвольным - они просто внезапно зазвучали в душе". Здесь он создает цикл стихов "Болдинская Осень". Осенью 1944 года с лагерной жизнью было покончено, Кленовский до весны 1945 был служащим на лесопилке в Эбензее, в Зальцкаммергуте, а по окончании войны перебрался с женой в Баварию, в деревушку Зурберг, возле города Траунштейна. Природа благоприятствовала творчеству. За 1944–1946 гг. написал около ста стихотворений и вновь начал печататься - в "Гранях", "Новом журнале", "Новом русском слове", позже в "Русской мысли", "Мостах" и другой эмигрантской периодике.
Чем больше стихов печатал Кленовский, тем больше приобретал друзей своих и своей поэзии. Живя в отдалении от литературных "столиц" русской эмиграции, Кленовский общался с собратьями по перу преимущественно в эпистолярном жанре. Зато переписывался едва ли не со всеми известными и не очень известными эмигрантскими литераторами того времени: с Ириной Одоевцевой и Романом Гулем, Ниной Берберовой и Игорем Чинновым, Леонидом Ржевским и Сергеем Маковским, Геннадием Паниным и Нонной Белавиной, всех и не перечислить.
Одним из многочисленных корреспондентов Кленовского был архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Дмитрий Шаховской), публиковавший свои стихи под псевдонимом Странник. Он вспоминает: "Вскоре, после войны, меня с ним познакомило его одно из лучших религиозных стихотворений "Свет горит во мне и надо мною". В конце 40-х годов мы с ним встретились в баварской деревушке и стали переписываться; и не раз встречались во время моих приездов в Европу. Все эти три десятилетия нашего общения Кленовский болел, как человек, и рос, как поэт… Друзья Кленовского были друзьями его поэзии, с их незаметной помощью начали выходить сборники Кленовского".
У Кленовского действительно появилось много почитателей, ценителей его стихов, помогавших ему в меру сил и возможностей: Владимир Марков, Родион Березов, Глеб Струве и многие другие. Из переписки Кленовского с Шаховским видно, с каким тактом оказывал "незаметную" помощь сам Владыко. Кроме материальной помощи (он чуть ли не в каждое письмо вкладывал, по его деликатному выражению, "кленовый листик"), бескорыстный друг всегда поддерживал Кленовского морально, проявляя живейшее участие, заботу и даже нежность! Когда Кленовскому нечем было расплатиться с типографией за печатание книги "Разрозненная тайна", Шаховской незамедлительно откликнулся: "…?при сем письме пересылаю чек - символ моего духовного участия в издании новой книги Вашей…". Благодарный Кленовский 31 марта 1965 года отвечал Шаховскому: "Дорогой и глубокочтимый Владыка! До глубины души тронут и ласковым Вашим письмом и щедрой Вашей поддержкой издания моего нового сборника! Ваш чек внезапно, к великой моей радости, в корне разрешил еще весьма сомнительный вопрос об окончательной расплате с типографией".
Эта удивительная эпистолярная дружба продолжалась три десятка лет. Сам поэт, Шаховской часто писал письма в стихотворной форме, и Кленовский отвечал ему тем же. Оба делились творческими успехами и неудачами, успокаивали и подбадривали друг друга, очень деликатно, хотя и твердо, критиковали стихи и не стеснялись признать свое поражение в споре. В ответ на критику своих стихов Кленовским Шаховской писал: "Милый Дмитрий Иосифович, признаю себя побежденным Вашей поэтической эрудицией, подкрепленной вашей интуицией (и - почти - полицией!)".