Без такой бескорыстной помощи пожилому поэту пришлось бы очень трудно. О том, в каких условиях ему приходилось существовать, видно из письма Д.Шаховскому от 30 января 1954 года: "…в хибарке нашей утром не более 3-х градусов тепла. Окна все заросли льдом…". Лишь в ноябре 1954 года Кленовские переехали из деревни в Траунштейн, где бытовые условия были получше. Этот переезд оказался в судьбе Кленовского последним, здесь, в баварском городке, он и провел остаток жизни.
Несмотря на хронические болезни, постоянно преследовавшие самого поэта и его жену, тяжелые хирургические операции, которые им делали в Мюнхене, бедность и неустроенный быт, Кленовский все отпущенные ему 30 лет эмиграции продолжал плодотворно работать и опубликовал одиннадцать поэтических книг: "След жизни" (1950), "Навстречу небу" (1952), "Неуловимый спутник" (1956), "Прикосновенье" (1959), "Уходящие паруса" (1962), "Разрозненная тайна" (1965), "Стихи. Избранное из шести книг и новые стихи" (1967), "Певучая ноша" (1969), "Почерком поэта" (1971), "Теплый вечер" (1975), "Последнее" (1977; вышла уже после смерти поэта).
Критики в подавляющем большинстве отзывались о его новых книгах доброжелательно и даже с восхищением.
Странник (Шаховской) писал: "Творчество Кленовского свободно от словесных перегрузок. Его поэзия безупречно соразмерна, у него нет столпотворения ни вещей, ни звуков… Слова точны и прозрачны. Поэту достаточно малого, чтобы явилась поэзия!..". Ему вторил Михаил Каратеев: "Люблю и высоко ценю этого замечательного поэта, который за всю свою долгую творческую жизнь ни разу не изменил: ни тонкому художественному вкусу, ни принципам классической поэзии. Кленовский явно шел против современных течений в искусстве, но едва ли кто-нибудь осмелится обвинить его в литературной отсталости или банальности. Всем своим творчеством он доказал, что можно быть нисколько не старомодным и поэтически свежим, не сбиваясь на сомнительный путь модернистских "исканий", которые уводят нашу современную поэзию в дебри заумной безвкусицы". Г.Месняев в статье "Последний царскосельский лебедь" говорил: "Поэзия Д.Кленовского отличается не только совершенной и чеканной формой, ясностью и прозрачностью, но и своей глубиной, серьезностью, благородством и пытливым стремлением разгадать те великие тайны жизни, которые издавна волновали человеческие сердца. Поэзия Кленовского, если можно так сказать - поэзия высокого и чистого тона".
С каждой новой книгой поэтическая репутация Кленовского все крепла, все больше читателей и критиков отводили ему одно из самых почетных мест на тогдашнем эмигрантском Олимпе. Борис Зайцев писал Кленовскому: "Лира у Вас знатная! Я давно это знал, давно считал Вас в самом первом ряду, а сейчас и вовсе первым! Дорогой поэт, приветствую Вас! Дай Вам Бог сил для долгого еще творчества".
Не сложились отношения только с Юрием Терапиано, который принял целиком на свой счет затеянное Кленовским и Марковым в пятидесятые годы восстание против литературного засилья "парижан". После того как Кленовский в "Новом русском слове" выступил в защиту новоэмигрантских поэтов, упрекнув в их замалчивании парижскую критику, в частности Терапиано, отношения окончательно испортились, и 10 июля 1959 года Кленовский написал Маркову: "Терапиано не пропускает теперь ни одного случая меня лягнуть".
С В.Ф.Марковым Кленовский вел оживленную переписку на протяжении десяти лет, пока оба не разошлись во взглядах на поэзию. О стихах сборника "Уходящие паруса" Марков отозвался в письме весьма критично, и Кленовский, обидевшись, корректно, но жестко ответил: "Замечания Ваши показались мне на этот раз как-то особенно неубедительными. Мне представляется, что Вы лишь наскоро пробежали книгу, в стихи не вникли и во многом не разобрались. По-видимому, все из области эзотерики Вам глубоко чуждо и такие стихи до Вас не доходят…".
Почти все остальные критики, в том числе и парижские, относились к стихам Кленовского доброжелательно. После выхода сборника "Прикосновенье" Кленовский не без тайной гордости писал Маркову: "Получил много хороших откликов на мою книгу, в том числе и от "парижан", среди этих откликов - от Адамовича, Бориса Зайцева, Берберовой, Чиннова, Присмановой, Прегель, С.Маковского, Вейдле, Биска и др.".
Уже по одному этому далеко не полному перечню можно судить, насколько популярен был в то время Кленовский у критиков, и как многих интересовала его поэзия. В одном из писем Шаховскому он сообщает: "На книгу мою продолжаю получать теплые отзывы, как от малых, так и от великих мира сего". Что касается "малых", то есть рядовых читателей, то их у поэзии Кленовского было гораздо больше, чем у многих его эмигрантских поэтов-современников. Книги Кленовского - случай для эмиграции крайне нетипичный - довольно быстро расходились и даже окупались, несмотря на то, что он выпускал их несколько большими тиражами, чем это было принято для поэтических сборников того времени. 18 февраля 1955 года Кленовский написал С. Маковскому: "Обе мои книги ("След жизни" и "Навстречу небу"), изданные в 1950 и 1952 г., разошлись каждая в двухгодичный срок".
Чем же так привлекала поэзия Кленовского читателей? Одно из писем самого Кленовского к Шаховскому дает частичный ответ на этот вопрос: "Человек простой, не очень грамотный, а написал мне так, что взволновал до слез. И он, и его жена (тоже русская) буквально живут и дышат стихами. И как тонко и чутко в них разбираются - диву даешься! О моих стихах пишет: "Что мне особенно нравится в Ваших стихах - это доступная простота высокой мысли. Ваши стихи могут любить и крестьянин и ученый - они каждому дойдут до сознания". Это впервые, что я получил отклик от неискушенного, сугубо-рядового читателя, и это порадовало меня больше всякой хвалебной рецензии".
Игорь Чиннов в одном из обзоров тогдашней поэзии написал о целом поколении: "Кленовский многих духовно питает".
Не соглашаясь с мнением, что главной в его творчестве является тема смерти, Кленовский писал Панину, что существенна вовсе не тема смерти, а преодоление смерти, т.е. тема жизни, и именно она-то больше всего и привлекает читателей: "…я получил письмо от совершенно не известного мне читателя, сообщившего мне, что по прочтении моей книги ему "стало легче жить". Именно жить, а не умереть!". О других подобных случаях Кленовский писал Шаховскому, добавляя: "Убеждаюсь, что главный смысл поэзии? – помогать людям".
Многие критики находили общие черты в поэзии Кленовского и Гумилева, в первую очередь, гармоническое начало и религиозность как основу его. Кленовский прямо называл Гумилева своим учителем. Оба петербуржцы, оба закончили Царскосельскую гимназию, дышали одним воздухом "Города муз". Многое их сближает и в творчестве, хотя, по признанию Кленовского, "его воинствующие "конквистадорские" настроения были мне всегда чужды". Ю.Крузенштерн-Петерец в своей статье о сборнике "Певучая ноша" пишет: "В книге этой <…> Кленовский сильнее, чем где-либо подчеркивает свою неразрывную связь с Гумилевым.
И умру я не на постели
При нотариусе и враче…
Эти гумилевские строки Кленовский как бы продолжает в своем стихотворении "Поэты":
С перерезанным горлом пели
и сейчас еще так поют…
Стихотворение это - паспорт книги. Ни эпиграфа к нему из Гумилева нет, ни имени его в стихах нет. Но все ясно. Имеющий уши, да услышит. Петь с перерезанным горлом - удел современного русского поэта, где бы он ни жил, у себя ли на родине, или за рубежом. Разница лишь в условиях. Там - требование служить "линии", здесь - отсутствие издателей и равнодушие читателей. И все же песни, что льется из горла, остановить нельзя".
По мнению Л.Ржевского, поэзию Кленовского и Гумилева роднит "принадлежность к так называемому Серебряному веку русской поэзии, именно - к поэтическим заветам и традициям акмеизма <…> Последний акмеист - Дмитрий Кленовский - через многие годы и мимо многих влияний пронес совершенную ясность поэтического слова! <…> Он несомненно самый гармоничный поэт нашего времени. Я имею в виду гармоничность мироощущения, выраженную в его лирике и перекликающуюся с пушкинской "светлой печалью" <…> Гармоническое ощущение мира, как оно пролито на поэтические строки <…> у Кленовского полней и совершеннее, чем у Гумилева".
Гибель Гумилева Кленовский переживал очень тяжело, отозвавшись на нее стихотворением: "Не забытое, непрощенное":
Все, чем согрела жизнь меня,
Я растерял - и пусть!
Вот даже Блока больше я
Не помню наизусть.И стало тесно от могил
На дальнем берегу.
…Я всех, я все похоронил,
А это - не могу!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда я вспомню, что поэт,
Что всех дороже мне,
Убит, забыт - пропал и след! -
В своей родной стране;Что тот, кто нам стихи сложил
О чувстве, о шестом, -
И холмика не заслужил
С некрашеным крестом;Что даже в эти, в наши дни
На невском берегу
Его и мертвого они
Как волка стерегут -Тогда я из последних сил
Кричу его врагу:
Я всем простил, я все простил,
Но это - не могу!
Вся поэзия Кленовского наполнена глубокими философскими размышлениями о жизни и смерти, о "второй" жизни, о любви к женщине и о любви ко всему сущему в мире. Вся его философия пронизана светом, теплом и радостью. Лирический герой стихов почти всегда автор, который делится своими впечатлениями и переживаниями, но читая его удивительные стихи, ощущаешь себя героем этих стихов: это ты страдаешь, радуешься и сомневаешься, это ты возносишься над землей, любуешься ею и говоришь со Вселенной и с Богом! Хотя к Божьей тайне можно прикоснуться и, не отрываясь от земли, потому что:
В каждой капле, камешке, листе
Шумный космос дремлет изначален,
Оттолкнулся - и, глядишь, причален
К самой невозможной высоте!
Душа в стихах Кленовского имеет постоянную связь с космосом:
Мы потому смотреть на небо любим,
Что поиски пространства - наш удел,
И навсегда дано в дорогу людям
Томленье душ и нетерпенье тел.
Душа - это неизведанное огромное пространство, которое невозможно познать и выразить, и дойти до этой души, по словам Кленовского,
Нам дальше и труднее
Чем до Америк и до Андромед.
Даже в поэзии не всем и не всегда удается раскрыть и выразить свою душу, разве только какую-то часть ее:
Не вся душа заключена
Вот в эти строфы, эти строки
Способ выражения души в поэзии для Кленовского - это русский язык:
Есть в русском языке опушки и веснушки,
Речушки, башмачки, девчушки и волнушки
И множество других таких же милых слов.
Я вслушиваться в них, как в музыку готов.
Казалось бы, отрыв от родины и все жизненные перипетии должны отозваться горечью в его стихах, однако поэт не потерял любовь к жизни и не перестал удивляться и радоваться всем чудесам, которые он находил даже в повседневности:
От чего сегодня оттолкнуться
Отлетающим моим стихам?
Над какой мне лужицей нагнуться,
Чтобы в ней увидеть звездный храм?
Неизменная природа, вечный круг жизни на земле - суть миропонимания поэта:
Ты говоришь: все это преходяще!
И ты не прав! Ведь будущей весной
Опять прыжок в зазеленевшей чаще,
Опять подснежник свежий под ногой!
Сила жизни побеждает все преграды и все препятствия на своем пути:
Но в мире нет разрушенного здания,
В котором бы не проросла трава.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Подснежник узкой льдинкою в горсти,
Как та, через которую прошел он…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Который лишь терпеньем превозмог
Всю невозможность своего рожденья.
Взгляд на жизнь у Кленовского светлый и благодарный, это хрупкое чудо надо беречь именно потому, что оно слишком хрупко:
Жизнь
А она?.. Для нее названья,
Как ни бейся, не подберешь!
В ней и вечности замиранье
И мгновенья живая дрожь.С ней бы надо как с самой хрупкой,
Самой кроткой и чистой быть…
Переход в иной мир волнует поэта, но не повергает его в отчаяние. Прощанье с телом, прощанье с жизнью, т.е. тема смерти - не редкая тема в лирике Кленовского, но решается она удивительно гармонично. У него нет внутреннего ужаса перед ней. Он и в читателя своего вселяет спокойствие перед неотвратимым уходом из "этой" жизни, переходом в мир иной. Поэту хочется верить, что уйдет он не совсем, что он вернется:
Смерть придет, так непременно надо
Не страшись ее прикосновенья!
В ней не наказанье, - в ней награда
Не исчезновенье, - возвращенье.
Иногда он шутит в своих стихах над страхами человеческими перед смертью:
В смерти страшен переход
В неизвестность
Как понять нам наперед
Эту местность?Как туда перешагнуть,
Все нарушив?
Как туда нащупать путь
Не по суше?
И все же как бы хотелось отодвинуть этот "переход в неизвестность". Кленовский в это время был уже очень болен, на счету был не только каждый год, но и месяц, даже день.
Когда приходит день осенний
Приходит с ним и мысль тогда:
До первой бы дожить сирени.
До первого б дожить дрозда!Глядишь - и дожил! Но ревниво
Опять томят тебя мечты
И первым яблоком и сливой
Полакомиться хочешь ты.
Но больше всех красот природы на земле удерживала жена, самый близкий для него человек, любимая подруга, с которой они прожили жизнь в любви и согласии, став почти одним целым. По выражению одного из критиков, "любовь у него, если можно так сказать, старомодно-романтическая, целомудренная, стыдливая".
В стихотворении "Помнишь встречу наших двух дорог" Кленовский говорит, что их дороги слились в одну и "дорога превратилась в путь", которым они идут уже почти полвека:
Мы жизнь прошли, как поле, рядом
По узкой и прямой меже,
И вот белеет дом за садом
И ужинать пора уже…
Соломенную шляпку скинув,
Прическу поправляешь ты,
Я расставляю по камину
Неприхотливые цветы
И это все, ни клятв, ни бдений,
Ни патетических сонат
Лишь голова в твои колени,
Притихший дом и спящий сад
И тонкий серп над ближней рощей
Нам говорит из полутьмы,
Что нет прекраснее и проще
Того, что пережили мы.
8 января 1954 г. Кленовский писал Шаховскому, что Христово Рождество совпало с их серебряной свадьбой. "Вспомнили весь наш совместный путь и возблагодарили Господа за то, что Он дал нам пройти его в нерушимой любви, дружбе и согласии.
Много было разных бед на этом пути, и только милости Господней обязаны мы тем, что ни одна из них не погубила и не разлучила нас. Потеряли мы, конечно, все, что имели, но сохранили самое дорогое: друг друга, и за это безмерно Ему благодарны!".
Как в плотной грозди виноградной
Две виноградинки порой
Теснятся бережно и жадно
Так в этой жизни мы с тобой.
На восьмом десятке лет он в стихах объяснялся жене в любви, открыто и просто:
Мой друг! Люблю тебя я
Светло и горячо,
А вот за что, - не знаю,
Не распознал еще.И так ли важно это?
Люблю тебя! - и в том
Вся правда, все ответы,
Все сложное - в простом!