История. Я с этой бабой в ссоре.
Куда ни глянь – то пудра, то подвох.
С ней даже Пушкин нахлебался горя
и про Петра закончить в срок не смог.
…………………………………………
История. Она на всех одна.
Но каждый видит только то, что хочет,
что выгодно, что не достать со дна
(не донырнуть). И страстный почерк прочит
забвение, венчающее смерть.
Зачем нам знать, что правых нет и битых,
что зло с добром, как зеркало с лицом.
И кто кому на самом деле корчит
какие роли, кто кого венцом
или колечком нимба наделяет?
Чем лучше бить, началом иль концом,
ведь что из них есть что – никто не знает.
Порой мне кажется, что серое пятно
умеет думать. Масса, как одно
живое существо. И, с точки зренья массы,
пусть черепашьим ходом – миг за век -
добро и зло меняются местами.
И полумесяцы становятся крестами,
кресты растут до сатанинских звёзд.
Чревоугодия сменяются на пост,
а пост на тост. Священными местами
меняется буддистский храм любви
с аскетами; рубцуют до крови́ себя плетьми
по обнажённым спинам.
И вновь отец соперничает с сыном
за первенство. И кто ж из них первей?
Тот был вчера, а этот стал сегодня.
Кто впереди? И если преисподня
страшнее неба, то зачем пути,
из праха начинаясь, в нём же вянут…
И вечный поиск признаков души,
напутствие: ступай и не греши,
и тяжесть черепа на руку оперши,
в сомнениях теряться не устанут,
как мячик теннисный, пока не канет в аут,
за ту черту, где правды нет и лжи.
За ту мечту, где будут хороши
и ласковы встречающие предки?
Невыносимее, чем жить в грудинной клетке,
помыслить о бессмертии людском.
Тут пульса стук сродни секундной стрелке,
таинственней летающей тарелки
удары рифмы по роялю вен.
Календари, долготы и широты -
когда бы Моцарт положил на ноты,
сорвались бы с линеек и орбит.
И прошлое Иванушкой из лука
пустилось бы в неведомую даль.
И хронологий круговая скука
развеялась как пьяная печаль.Нет ничего в божественном порядке
загадочного. Мы играем в прятки
и видим прошлое линованным в квадрат.
На будущее хмуримся сердито,
так, словно там яйцо с иглой зарыто.
Кому-то – ад кромешный. А кому-то -
любой каприз и золота два пуда.
Как шулера заламываем карты,
помеченные праведной рукой,
лишь бы не видеть крап: никто другой
земной судьбой давно не управляет.
Историю тасуем, как хотим,
чтоб завтра сдать в угоду аппетита.
Сердечный тик и так неотвратим,
и дверь наверх по-прежнему открыта.
200 лет спустя
Солнце в сметане.
Сияньем востока – на Снежеть.
В русском стакане,
гранёном петровской прямой,
кружится медленно мелкая снежная нежить,
волны седые играют когтистой кормой.
Топи засохнут когда-нибудь, выцветет хвоя,
жёлтым песком захлебнётся глазастая Русь.
В пёстром кафтане восточносибирского кроя,
с уткой пекинской под ручку какой-нибудь гусь
выйдет на дюну вальяжно и, щурясь, заметит:
– Где тут те реки, леса те, поля те, теля?
Жизнь продолжается.
Люди как малые дети
на карусели
косели, русели, смуглели,
как на планете,
названье которой Земля.
Капуста
Может быть, не туда я пускаю жизнь?
Может быть, не так расплетаю сети?
Если время ползёт, как прозрачный слизень,
истекая нежностью в белом свете,
по листу капусты, в росе зарниц,
в перепонках слуха, как тот хрусталик,
зародившийся в красном тепле глазниц
и увидевший мир расписным как Палех.Лопоухий глобус, за ним другой.
По шеренге длинной – носами в темя.
И ряды, прогнувшиеся дугой,
огибая землю, смыкают время.
Разорвать бы мне тот капустный круг,
землянично-солнечный и зелёный,
на один единственный сердца стук.
Так подсолнух мысли глядит на звук,
им самим когда-то произнесённый.
Иероглиф
вставьте мне древки в глаза
ваших знамён полосатых
поднимите мне веки
как некогда целину
наколите мне карту
своих континентов
вождей усатых
так чтобы мог я вместить
сто эпох
в один блик
в один миг
в иероглиф
ушедший ко дну
Прогулка с Данте
Когда тебя какой-нибудь Вергилий,
или Дуранте,
или Моисей,
однажды поведёт по той дороге,
где встретишь всех, кто мыслил, как живых.
Живых настолько, что обратно "как"
вернёт тебя к тому, где жил, не зная
о вечной жизни.Вот когда тебя,
за руку взяв иль буквой зацепив
за лацкан уха, поведут туда -
ты будешь видеть и себя другого,
живущего в пустых календарях,
насущный хлеб свой добывая всуе
и растворяя мысли в словарях.Ты будешь видеть всё, и знать, и ведать,
и править тем, что где-то вдалеке,
в пыли межзвёздной мыслимо едва ли…Но ни дай Бог, вернувшись в бренный мир,
в угоду страсти что-нибудь поправить
в том бесконечном зареве любви.
Стража
Не слишком ли притихли дикари?
Вкуснее стали свиньи и коровы,
чем человечинка? И, что ни говори,
войн стало меньше…
Может быть, готовы
они познать основы бытия
и, колыбель земную пересилив,
помыслить дальше, чем могла своя
живая плоть вести, глаза разинув
на всё, что можно взять, отнять, скопить,
сглотнув слюну и навострив ладони,
и поняли, что мыслить – значит жить
не по строке, записанной в законе
земном ли, Божьем? Мыслить – значит жить,
сверяясь с камертонами гармоний,
где ты лишь луч, которому творить
доверено. И нет задачи кроме,
как видя свет – вливаться в этот свет.
Но лишь едва заметив непроглядность -
лететь туда. Единственный завет.
Любовь, дарящая тот самый рай, ту радость,
в которой наши детские грехи
смешны, как двойки, вырванные с корнем,
как те низы, прослойки и верхи,
и что ещё из прошлого мы помним…Так думал рыцарь, глядя на людей,
устав смирять их остриями взгляда.
Он был готов вступиться за детей
против других таких же, воровато
крадущихся вдоль призрачных границ,
мечтающих дорваться и добиться
земных наград и славы, чтобы ниц
пред ними все изволили склониться.
Он понимал, затишье – новый стиль
всё тех же игрищ, только нынче сила
переместилась из упругих мышц
в текучесть хитрости и склизколживость ила.
Он мог одним крылом весь этот сброд
смести с лица измученной планеты,
но твёрдо знал – борьба с животным злом
бессмысленна и не сулит победы.
Так кто же я? Зачем я так силён?
Когда не вправе изменить теченье
полков, царей, обветренных знамён
и прочих прелестей земного очертенья?Что теплится тревожно за спиной?
Какое слово и какое дело?
Я здесь поставлен каменной стеной,
чтоб эта жизнь в ту жизнь войти не смела.
Чародей
Созревшие звёзды истекают соком,
к рукам винодела – чернильная сладость.
Как вены на белом зрачке – из-под скатерти,
где не осталось
ни нас, ни стола, ни земли, ни Вселенной.
Как здорово всё, что здесь было, мечталось!
Как время над вечностью – тлен над нетленным
величьем мгновений живых поднималось.
Как звёзды, созревшие, капали соком
в кувшин чародея, прослывшего Богом,
все сказки, все сны воплощавшего в яви.
Созвездья качаются в сточной канаве
и ядом искрятся на лезвие бритвы,
кроящей шинельную нежность молитвы.
Потом на заплаты не хватит зарплаты,
на нитку с иголкой, напёрсток с брильянтом,
на рыцаря в стали и женщину с бантом.
Голый король
Прозрев от крика детского
толпа вопила: гол!
На короля, одетого
в невидимый камзол.И никуда не деться мне
от правоты людской,
вживаясь в стены фресками,
сливаясь с их тоской.Но я храню молчание
и, слыша детский крик,
немею от отчаянья,
к которому привык.
Демон
А если всё что есть -
он самое и есть?
Он сам себя и ест.
Он сам себя и дышит.
Он сам себе поёт
и письма ночью пишет
о том, что он сидит
один, не зная гдемо.
Сердит и нелюдим,
как лермонтовский Демон.
Тут без Тамары как?
Тамарка без Кавказа?
Казалось бы – пустяк,
а мысль, она – зараза.
Начнётся с запятой
И длится всем на свете.
И никакой чертой!
И ни в какие клети!
Быть собой?
И придут другие – те, кто
Не боятся быть собой…
Б. Гребенщиков
Здесь и так уже каждый
давно стал только собой.
Ищет нищих созвучий
со своей несказанной судьбой.
Ищет, правда, лениво:
eсть – так есть, нет – так нет, – всё равно.
Потребители пива -
презирают сухое вино.Что им боги и строки,
пронзившие время насквозь.
Лишь бы пелось, как елось.
Лишь бы сме́лось, пока не смело́сь.
Много ль надо отваги -
не думай, не слушай, плыви
по рассеянной влаге
росы, по бермудам травы
изумрудной.
Законы трения
Я с детства изучал законы трения
с друзьями, не любившими меня,
за то, что напишу стихотворения,
не помня никого и не виня.Они, как будто знали всё о далях
грядущих лесопарковых времён,
о де́ньгах, жёнах, войнах и медалях,
которые накосим и пожнём.Так жмут снежок горячие ладоши.
Сочится между пальцами вода.
И я, надев блестящие калоши,
иду по солнцу утреннего льда.
Кто там?
Этот сорт винограда должен засохнуть на ветке.
Подсласти мне губы сухим янтарным вином,
подари прядь солнца с виска нимфетки.
Не бывает цветным немое кино.
Чёрно-белым, как ночью -
оправдана меланхолия.
То ли – я, что мыслилось и жило́сь?
Те ли – гроздья, те ли – розги терновые
и радость козья?
В непролазном времени
кто там пьёт бургундское, видя в зеркале
или сквозь
моё отражение?
Возвращенцы
Гадай по ромашке: быть или не быть?
Так быть или не быть,
обрывай лепестки
и желтое рыльце поглаживай пальцем.
Думать – не думать, любить – не любить,
какая, в принципе, разница?
Лепестятся страницы.
Словосмешение.
Если бы языки
выдавались по группе крови,
выкалывались на предплечье,
вбивались в солдатский жетон,
писались зелёнкой на пятке…
И правда ль, что этот сон
не терпит обратки?
Не кто ли оттуда сюда?
Или все мы туда-сюда,
как хоккеисты
в настольной игре,
крутимся на спицах,
ёжимся на столе.
прячемся по столицам.
Душеловка
Представь, случайность обретает плоть,
способную на выбор и анализ
последствий выборов, желаний побороть
желания, которые казались
осуществимыми.
Как ей по всем путям
пройти и уберечься от потери?
Одну откроешь, а другие двери -
защёлкнутся.
Назад – а там замок!
Соблазнов много – выбирай любые.
Ах, если б знал тогда.
Ах, если б мог сейчас.
Ах, если б только каждому по вере.
Тогда бы я.
Тогда бы мы.
Тогда…
А что тогда? – Распахнуты все двери.
Всё те же небо, солнце и вода.
Всё те же топи и всё те же мели.
Нам достался косяк
Нам достался косяк,
о котором расскажут легенды.
Мы в проём занесли только ногу.
Мы видим порог.
Ведь бывает и так -
от случайных прозрений к итогу
сможет редкий босяк
сделать шаг
и успеет войти.
Мы меняли эпохи,
седея в незримом движенье.
Занесли только ногу.
И вот, оглянувшись назад,
видим там отраженье своё,
молодое, ей-богу,
даже зубы на месте.
И в жилах как будто течёт
ещё синяя кровь -
не окрашена черной разлукой,
и надежды маячат, и девочки машут в окно,
и улыбки застыли, как будто смеются над скукой
наших выжатых тел,
потерявшихся где-то давно.
Идущие по небу вниз головой
Я хочу отвлечься от потока света,
бесконечно льющегося словно щелчки
синего "Кругозора", по которому Битлз,
идущий по небу, произносит последнее "п-чхи".
Я хочу отвлечься, я хочу подумать
в другую сторону от чихающих окончаний,
свернуться колечком в сумму отчаяний и обещаний -
уже не получится.Я хочу отвлечься от той задачи,
от которой нельзя отвлекаться,
потому что и поп, и его подьячий -
всё равно, что ведомый, немой, незрячий, -
прозревают когда-нибудь, перед смертью,
точно пойманы прочной незримой сетью,
начинают плакать, божиться, клясться,
понимая ценность земного царства.
Потому что в том, неземном, небесном, -
пресно всё, бесчувственно, бестелесно,
как пластинка синяя -
круг за кру́гом,
год за годом,
милые,
друг за другом.
Источник
На земле происходят события -
войны, кризисы, крахи систем,
корпораций. Я силой наития
отвлечён от неправильных тем.Есть задачи важней, чем события,
чем падёж, чем всемирный делёж.
Даже если средь крови пролития
ты, как щепка по лужам, плывёшь.
Есть задачи из дали заоблачной,
из безветренной выси времён:
наблюдать на земле нашей крошечной
рифмы ликов и блики имён,глядя в свет её встречный, направленный
из бескрайних, зыбучих ночей, -
узнавать, в новых образах явленный,
отражённый источник лучей.
Голоса
Я был скорее звуком, чем -
стыдно сказать – лучом.
И. Бродский
Посмотришь на слово – свет.
Произнесёшь – звук.
А если сказать про себя, совсем не произнося,
окажешься где-то вне, и гулкий сердечный стук
не сможет пробиться сквозь бесплотные голоса.Как описать тот свет, в котором есть всё. И нет
касаний, зрачков, ушей, трёхвекторных плоскостей,
и время – не от и до – ни смерти, ни дней, ни лет -
один первозданный свет без цвета и без частей,мерцания светлых лиц на рифмах крылатых плит,
на гранях парящих слов, сложившихся в строгий ряд,
здесь образами миров – объёмами пирамид
бесплотные голоса печалятся и творят.Листает века Шекспир, Высоцкий выводит SOS,
и Бродский рисует Рим на фоне стеклянных звёзд…
Информация
Персональный сайт Дмитрия Барабаша: http://lirika.info
Книги Дмитрия Барабаша, изданные в 2014 году:
"На петле времени" Стихотворения и поэма;
"Солнечный ход" Стихотворения разных лет.
По вопросам приобретения печатной версии книги "Безвременье", других книг, публикации произведений, организации выступлений и семинаров с участием Дмитрия Барбаша просьба обращаться к литературному агенту Адель Вейс:
e-mail: adel@lirika.info
телефон: +7 (906) 072-72-95
