Кстати, русская грамматика обнаруживает еще одну особенность в соотношении разных категорий. Речь идет об асимметрии утверждения и отрицания в бытийных конструкциях типа Он был здесь – Его здесь не было. Обратим внимание, что в английском языке утверждение и отрицание симметричны: He was in the theater. – He was not in the theater. Асимметрия в русском языке проявляется в том, что субъект, чье бытие или нахождение где-либо утверждается, мистическим образом превращается в объект при отрицании бытия или местонахождения.
Возможно, и в данном случае можно увидеть разницу между логическим, рационалистическим, и феноменологическим отношением к миру. С логической точки зрения, А и не-А абсолютно равноправны. Однако в реальности бытие и отрицание совсем не равноправны. Можно быть столом, но нельзя *быть нестолом. Есть у многих вещей положительный признак красный, но нет в наличии ни у одной вещи отрицательного признака не-красный. Дело в том, что предмет и его отрицание "живут" в разных мирах: предмет существует субстанционально, т. е. в реальном мире, а "отрицательный" предмет существует только в концептуальном пространстве нашей мысли, в логике.
Русский язык, концептуализируя в своих синтаксических моделях асимметрию утверждения и отрицания, обращает внимание на тот факт, что когда мы утверждаем что-то, мы утверждаем его действительное бытие, а утверждаемый предмет – естественный субъект этого бытия, а когда отрицаем что-то, мы выражаем только наше восприятие в сознании отсутствия этого предмета, а значит, он – действительно объект нашего восприятия его отсутствия. Значит, когда я говорю, что он есть, я молчаливо предполагаю, что он действительно есть. Это вытекает из презумпции существования, "встроенной" "по умолчанию" в каждое выражение естественного языка. Когда же я говорю, что его нет, я имею в виду, что я его просто не воспринимаю, но он где-то есть, исходя из той же презумпции.
Показательно, что когда предмет выступает в роли предиката, который, согласно Н.Д. Арутюновой, по определению принадлежит миру мысли, а не миру объективной реальности, асимметрия естественным образом исчезает: Это дом – Это не дом.
В целом отметим, что изучение национального своеобразия лексики и грамматики языка предполагает выход в сферу постижения знания о мире, системы ценностей и норм поведения народа. Этот подход обосновывает А. Вежбицкая, предлагая "вычитывать" свойства национального образа мышления и характера из национально-специфического и культурно-обусловленного в семантике и структуре соответствующих языков. Тем самым сведения об этих свойствах не будут бездоказательными, не "повиснут в воздухе", а получат надежное научное обоснование, поскольку они выступают как "результат лингвистического анализа, а не как его априорная исходная предпосылка".
Таким образом, логичным и естественным видится переход от анализа национального своеобразия языков к анализу национального своеобразия знания о мире, системы ценностей и норм поведения как основных составляющих языкового менталитета по данным языка. Этому анализу посвящены следующие главы этой книги.
Вопросы и задания
1. Каким образом антропоцентризм языка охарактеризован в следующих высказываниях? Какой тип антропоцентризма? Приведите свои примеры, подтверждающие или опровергающие положения авторов.
A) "На языке основано и в нем выражается то, что для человека вообще есть мир,[…] тут-бытие мира есть бытие языковое" (Х.Г. Гадамер).
Б) "Роль языка в накоплении культуры и ее историческом наследовании очевидна и очень существенна" (Э. Сепир).
B) "…в каждом естественном языке отражается определенный способ восприятия мира, навязываемый в качестве обязательного всем носителям языка" (Ю.Д. Апресян).
Г) "…языки… первостепенным образом формируют или определяют национальный характер" (В. фон Гумбольдт).
Д) "Субъект не принадлежит миру, но он есть граница мира" (Л. Витгенштейн).
Е) "…фигура говорящего является тем ориентиром, относительно которого в акте коммуникации ведется отсчет времени и пространства" (Ю.Д. Апресян).
2. Как доказывает антропоцентрическую организацию лексики естественного языка следующее высказывание А.А. Потебни: "…Только в силу того, что содержание слова способно расти, слово может быть средством понимать друг друга". Из известных вам языков приведите свои примеры, подтверждающие эту мысль.
3. Как доказывает антропоцентрическую организацию грамматики естественного языка следующее высказывание Н. Хомского: "Говорящие используют бесконечным образом конечные средства". Из известных вам языков приведите свои примеры, подтверждающие эту мысль.
4. Чем отличаются понятия "внутренняя форма языка" В. фон Гумбольдта и "внутренняя форма слова" А.А. Потебни?
5. Какие особенности в выражении субъектно-объектных отношений в грамматике разных языков иллюстрируют следующие примеры? Приведите свои аналогичные примеры.
A) Устраняется формальный показатель грамматического субъекта и в русском неопределенно-личном предложении: В дверь постучали (= '[кто-то] постучал'). В английском здесь было бы: One knocked the door 'Один (= некто) постучал в дверь'.
Б) Часто говорящие по-русски предпочитают употребление обобщенного мы вместо я (Мы считаем, что…) или безличной конструкции вместо личной (Хочется отметить вместо Я хочу отметить). В свою очередь, в английском языке местоимение I 'я' исторически передается с прописной буквы.
6. Как противопоставление "иметь" – языков и "быть" – языков иллюстрируют следующие примеры? В чем состоит различие в концептуализации идеи обладания в этих разных типах языков?
"В.Г. Гак замечает, что Гомер передает идею обладания конструкцией 'быть внутри', а Плавт (древнеримский комедиограф) говорил Mihi sunt libri '(При) мне есть книги'. Нечто подобное есть и в современном русском языке".
Что можно сказать об эволюции современных западных языков, судя по этим примерам? А как дело обстоит в русском?
7. Какие признаки русского языкового менталитета, отраженные в грамматике русского языка, характеризуют данные высказывания? А) В русских обобщенно-личных предложениях "в форму обобщения облекаются нередко чисто личные факты, носящие глубоко интимный характер… И чем интимнее какое-либо переживание, чем труднее говорящему выставить напоказ его перед всеми, тем охотнее он облекает его в форму обобщения, переносящую это переживание на всех" (А.М. Пешковский).
Б) "Аналогично номинативная конструкция Я должен выражает необходимость, признаваемую самим субъектом и внутренне им осознанную, тогда как фразы с дативом типа Мне нужно, Мне надо, Мне необходимо все выражают необходимость, навязанную субъекту извне" (А. Вежбицкая).
8. Чем с точки зрения языковой концептуализации человеческой агентивности отличаются следующие примеры?
"Русское выражение Ему удалось это не совсем точно передается английским Не succeeded it (буквально 'Он преуспел в этом'). Русское выражение Это случилось также заметно расходится с английским соответствием It was happened (буквально 'Это произошло')".
9. Какие ментальные категории и каким образом проявляются в следующих примерах?
A) Далеко не всегда в русском языке числовое противопоставление выражает реальную единичность / множественность предметов: снег / снега, бег / бега, шум / шумы.
Б) Смысл категории возвратности – в направленности действия на себя самого. Соответствует ли этому значение таких русских глаголов, как бояться, казаться, смеяться, любоваться? Почему в совершенном виде глагол-связка стать употребляется с показателем действительного залога, а в несовершенном – с показателем возвратного: На улице стало / становилось прохладно?
B) Даже выступая в роли синтаксической связки, глаголы иметь, брать, идти, получать, помещать, делать в русском языке не теряют самостоятельного лексического значения: Он ходил больной. В английском, французском, итальянском языке все они десемантизуются, полностью утрачивая лексическое значение: Не got ill 'Он заболел' (буквально 'получился, стал больным').
10. Какие особенности русского языкового менталитета иллюстрируются следующими примерами из области русской грамматики? "В русском языке частотны конструкции типа Его убило молнией или Щепку отнесло ветром, которые употребляются вместо "нормальных" Его убила молния или Щепку отнес ветер. По мнению А. Вежбицкой, рост активности безличных конструкций есть типично русский феномен, тогда как в западных языках процесс идет в противоположном направлении".
11. Законспектируйте главу "Личные имена и экспрессивное словообразование" из книги А. Вежбицкой "Язык. Культура. Познание" (М., 1997). Как эти данные свидетельствуют об особенностях русского и польского языковых менталитетов?
12. В авторском предисловии к роману "Лолита" В. Набоков пишет: "Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, все нежно-человеческое (как ни странно!), а также все мужицкое, грубое, сочно-похабное, выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов – все это, а также все относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям – становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма".
О каких различиях в национальной специфике русского и английского языков можно судить по этой цитате? Приведите свои примеры, доказывающие или опровергающие точку зрения писателя.
Литература
Апресян 1986 – Апресян Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира / / Семиотика и информатика: Сб. научн. статей. – М.: Наука, 1986. Вып.28.
Бенвенист 1974 – Бенвенист Э. Общая лингвистика: Пер. с фр. / Под ред. Ю.С. Степанова. – М.: Прогресс, 1974.
Бюлер 1993 – Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка: Пер. с нем. / Общ. ред. и коммент. Т.В. Булыгиной, вступ. ст. Т.В. Булыгиной и А.А. Леонтьева. – М.: Прогресс, 1993.
Вежбицкая 1997 – Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание: Пер. с англ. / Отв. ред. и сост. М.А. Кронгауз. – М.: Русские словари, 1997.
Вежбицкая 1999 – Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков / Пер. с англ. А.Д.Шмелева; Под ред. Т.В.Булыгиной. – М.: Шк. "Языки русской культуры", 1999.
Гак 1966 – Гак В.Г. Беседы о французском слове (из сравнительной лексикологии французского и русского языков) – М.: Международные отношения, 1966.
Гумбольдт 1984 – Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию: Пер. с нем. / Под ред. и с предисл. Г.В. Рамишвили. – М: Наука, 1984.
Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005 – Зализняк Анна А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира: Сб. ст. – М.: Шк. "Языки славянской культуры", 2005.
Кубрякова 2004 – Кубрякова ЕС. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / РАН. Ин-т языкознания. – М.: Шк. "Языки славянской культуры", 2004.
Кустова 2004 – Кустова Г.И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. – М.: Шк. "Языки славянской культуры", 2004.
Найда 1962 – Найда Е.А. Анализ значения и составление словарей / / Новое в лингвистике: Проблема значения. Дихотомическая фонология. Трансформационная грамматика: Пер. с англ. – М.: Изд-во иностранной литературы, 1962. Вып. II
Панин 2007 – Панин Л.Г. Имя существительных в древних индоевропейских языках: Учеб. пособие. – Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2007.
Потебня 1999 – Потебня А.А. Полное собрание трудов: Мысль и язык. – М.: Лабиринт, 1999.
Рахилина 1998 – Рахилина Е.В. Когнитивная семантика: история, персоналии, идеи, результаты / / Семиотика и информатика: Сб. научн. статей. – М.: Шк. "Языки русской культуры"; Русские словари, 1998. Вып. 36.
Сепир 1993 – Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи: Пер. с англ. / Под ред. и с предисл. А.Е. Кибрика. – М.: Прогресс; Универс, 1993.
Тань 2004 – Тань Аошуан. Китайская картина мира: Язык, культура, ментальность. – М.: Шк. "Языки славянской культуры", 2004.
Глава 3.
Знание о мире в языковом менталитете (лингвокогнитивный уровень)
На языке основано и в нем выражается то, что для человека вообще есть мир.
Х. – Г. Гадамер
Вспомним известную буддийскую притчу о слепцах и слоне. Слепцы, чтобы узнать, что такое слон, принялись ощупывать слона со всех сторон. Трогавший ухо слона сказал: "Слон – это нечто большое, широкое и шершавое, как ковер". Тот, кто ощупал хобот, сказал: "У меня есть о нем подлинные сведения. Он похож на прямую пустотелую трубу, страшную и разрушительную". "Слон могуч и крепок, как колонна", – возразил третий, ощупавший ногу и ступню. Конечно, слон один и тот же для всех, но это не мешает разным людям представлять его себе по-разному. Слон и представление о слоне – не одно и то же, как не одно и то же – дом и рисунок дома. Один и тот же дом можно нарисовать многими способами, с разных сторон и в разных видах. И нельзя сказать, что какие-то из этих рисунков дома будут более, а какие-то менее "правильными" или "неправильными". Просто рисунок дома – это всегда модель реального дома, которая, хотя и связана с домом, все же существует по своим законам, в мире, отличном от мира, в котором существует реальный дом.
Так мы напрямую подошли к понятию концептуализации мира, которая и есть своего рода "рисунок". Не случайно один из ведущих когнитивных лингвистов мира, Леонард Талми, уподобляет наши представления о мире в языке детскому рисунку. А другой когнитивист, Рональд Лангакер действительно рисует семантику, помещая рисунки в квадратики (боксы) и изображая сетку связей между ними: это, по его мнению, точнее отражает то, что происходит в области смысла языковых единиц, чем привычные для нас списки готовых значений.
Но это – особый "рисунок", без карандаша, кисти и красок. Этот рисунок даже никто не рисовал, но он всякий раз возникает в голове людей, когда они оперируют словами и выражениями своего языка. Причем это скорее мультфильм, чем рисунок. Он движется, меняет планы изображения, разворачивается в пространстве и времени. Такой мультфильм мы могли бы назвать научно-фантастическим, или, скорее, мультипликационной сказкой: так порою причудливы и прихотливы картины и сцены в мире, который "нарисован" языком. Но другого мультфильма у нас нет.
Языковая концептуализация мира далеко не сводится к системно-языковым значениям единиц и выражений языка. Она представляет собой особым образом организованный опыт нашего взаимодействия с окружающим миром, который откладывается в семантике языка также особым образом.
Так, если мы сравним два русских выражения сидеть на стуле и сидеть в кресле, то система языка нам поведает о том, что здесь реализованы абсолютно идентичные модели предложного управления с абсолютно идентичной синтаксической семантикой местонахождения; различие же в выборе предлогов на и в объясняется формальными особенностями сочетаемости глагола с разными существительными, сложившимися исторически и в общем-то случайно.
Однако с точки зрения языковой концептуализации, т. е. того, как язык нам представляет две эти схожие ситуации, можно увидеть существенную разницу. Условно говоря, здесь реализованы две разные концептуальные схемы, или модели. Сидение на стуле представлено как нахождение на поверхности, т. е. на двумерной горизонтальной плоскости (причем язык здесь пренебрегает тем, что у стула есть спинка как выход в вертикальное измерение). А сидение в кресле представлено уже как нахождение внутри трехмерного контейнера (вместилища): здесь для языка важно именно наличие некоторой идеи, связанной с погружением, помещением тела внутрь чего-либо и т. д.
Этот пример иллюстрирует простой факт: оказывается, за так называемыми словарными, системными значениями слов стоит некий глубинный слой неэксплицированной концептуальной информации, связанной с особенностями взаимодействия человека со средой, с его опытом и спецификой познавательной активности по освоению окружающего мира.
Отметим две вещи. Во-первых, эта информация существенна для понимания слова или высказывания, так как она показывает, как носителю языка представляется та или иная физическая или психическая реальность. Но при этом она справедливо не включается составителями словарей в словарное описание слова, поскольку является, по сути, экстралингвистической, принадлежащей не системе языка, но особенностям человеческой когниции.
Во-вторых, важно, что она всегда имеет этно– и культурноспецифичный характер. Например, в английских эквивалентах приведенных выражений to sit in a chair – to sit in armchair нет отмеченного нами для русского языка различия в концептуализации ситуации, т. е. нет двух концептуальных моделей: носителям английского языка все равно, где сидеть – на стуле или в кресле, важно акцентировать саму идею сидения на приспособленных для этого изделиях. С другой стороны, если взять иные русско-английские соответствия с глаголом сидеть / to sit, то мы увидим, что носителям русского языка, в свою очередь, все равно, где сидеть, – в кресле или в ванной (и то и другое суть контейнеры, вместилища), тогда как уже носитель английского языка здесь видит две разные концептуальные схемы: он сел в кресло – he sat in an armchair и он сел в ванну – he sat into the bath. Английский язык тонко акцентирует здесь различие между просто помещением куда-либо и погружением внутрь чего-либо.
Указания на эти различия мы не встретим в толковых словарях и теоретических грамматиках, и вовсе не потому, что авторы словарей и грамматик плохо выполняют свою работу. Эти указания и не должны быть в словарях и грамматиках, потому что они относятся не к системе описываемого языка, а к тому, что стоит за его системой. Имеется в виду некоторая совокупность знаний о мире, которая представляет собой обобщенные результаты коллективного опыта общения с миром носителей данного языка, незаметно для них отложившиеся в по-своему стройную и строгую систему языковых значений.