Все это в терминах современного, антропоцентрического подхода в науке о языке и принято называть "языковая концептуализация мира". Своеобразным результатом, так сказать, "продуктом" языковой концептуализации мира этносом, в свою очередь, выступает "языковая картина мира" как лингвокогнитивный компонент национального языкового менталитета.
3.1. Проблема языковой концептуализации мира
Понятие концептуализации представляется центральным для целого комплекса современных научных дисциплин, использующего в качестве методологической основы так называемый когнитивный подход. Концептуализация трактуется в "Кратком словаре когнитивных терминов" (1996) как "один из важнейших процессов познавательной деятельности человека, заключающийся в осмыслении поступающей к нему информации и приводящей к образованию концептов, концептуальных структур и всей концептуальной системы в мозгу (психике) человека" [КСКТ 1996: 93]. Концептуализация – это прежде всего живой процесс порождения новых смыслов, отражающий механизмы того, как образуются новые знания и как можно объяснить способность человека постоянно пополнять фонд знаний о мире и т. д.
Концептуализация есть предельно общее понятие, предполагающее направленность познания как на разные стороны объекта познания, так и на объект познания в целом, каким бы максимально широким этот объект ни был. Если объектом концептуализации выступает вся Вселенная, весь универсум с разнообразными связями и отношениями между его фрагментами, включая и человека как важную составную часть универсума, мы говорим о концептуализации мира.
Концептуализация мира как особым образом организованный тип познавательной деятельности человека может осуществляться на разной основе посредством разных когнитивных механизмов. Это может быть непосредственное восприятие мира с помощью органов чувств на уровне обыденного сознания, это может быть его теоретическое осмысление через научный концептуальный аппарат, это может быть эстетическое освоение мира в художественных образах или мистическое постижение посредством религиозного чувства.
Важнейшим видом концептуализации мира выступает языковая концептуализация мира как фундамент, первоисточник всех остальных видов концептуализации. В каком-то смысле можно утверждать, что любой способ концептуализации мира базируется на языковой концептуализации. Именно в языке прежде всего откладываются все достижения в сфере духовной деятельности человека и этноса в целом. Язык как бы "прививает" нам определенный взгляд на вещи, определяет характер и направление умственной активности.
В процессе языковой концептуализации мира действительность предстает в преобразованной форме, "проецируясь" в семантику языка, словно на экран. При этом на проецирование оказывают существенное влияние свойства самого "концептуализатора", т. е. человека, его точки зрения и ракурса изображения, а также особенности конкретных культур, стоящих за каждым языком.
Особенности именно человеческого способа восприятия объектов отражаются в языке, например в виде противопоставления фигуры и фона. Известно, что человек воспринимает и членит действительность, так сказать, неравномерно: какая-то информация является для него базовой, исходной, а какая-то – новой, наиболее значимой в настоящий момент. При этом и у фигур, и у фона есть свои свойства: так, фигуры мобильны (во времени и пространстве), они имеют пространственные или временные границы (объект на фоне пространства, факт на фоне процесса), тяготеют к определенности. Характерным фоном, наоборот, являются неподвижные, громоздкие объекты, не обязательно определенные и часто не имеющие пространственных или временных границ.
Е.В. Рахилина, ссылаясь на работы Л. Талми и др., иллюстрирует это следующим образом. Из двух предложений: The bike is near the house (Велосипед рядом с домом) и *The house is near the bike (Дом рядом с велосипедом) очевидным образом второе гораздо менее удовлетворительно и как минимум требует дополнительных контекстных условий для того, чтобы стать сколько-нибудь приемлемым. Причем такого рода несимметричность никаким образом не может быть исправлена, потому что она встроена в лексическую систему языка: во всякой ситуации говорящий различает движущиеся (или потенциально движущиеся) объекты – фигуры и неподвижные, образующие фон, на котором движутся фигуры. Это противопоставление легко переносится из пространства во время: событие (фигура) может происходить во время некоторого процесса (являющегося фоном), но не наоборот, ср.: *Shah Rukh ruled Persia through /around Christ's crucifixion (Шах Pyx правил Персией во время распятия Христа).
Л. Талми отмечает интересные корреляции между типами фигур и фона в разных грамматических классах – в частности, эквивалентность между исчисляемыми существительными и глаголами-событиями, с одной стороны, и между неисчисляемыми существительными и глаголами-процессами / состояниями, с другой; при этом в языке могут существовать специальные грамматические средства, преобразующие элементы одного класса в элементы другого, ср. англ. конструкции типа give a cry или русские сингулятивы типа солом-ин-а.
Человеческий способ концептуализации мира ведет к существенным расхождениям между реальными свойствами объектов действительности и тем, как они представлены в языке. Это связано с тем, что человек членит мир, сообразуясь со своими нуждами, и нимало при этом не заботится о научной достоверности данных, полученных им в практическом опыте столкновения с вещами. Это особенно касается восприятия пространства и характеристики объектов в нем. Не случайно Л. Талми считает, что геометрия Евклида, которую лингвисты усвоили в школе, и связанная с такими понятиями, как размер, расстояние, длина, угол и т. п., не имеет отношения к языковой концептуализации мира. В языке человек измеряет не отдельные параметры объекта, а объект целиком, относя его к тому или иному топологическому типу (круглые, плоские, вытянутые, бесформенные объекты и т. п.).
При этом языковая концептуализация мира позволяет совмещать логически несовместимое. Так, у объектов, оказывается, можно выделить "отрицательные части" (negative parts). Обычные части – это "добавленная" субстанция, а отрицательная – "вынутая" из объекта, ср. дыра, проем и под. в качестве отрицательных частей таких объектов, как яма, дверь, пещера и др. То же безразличие к материи, субстанции проявляется в языке и когда один и тот же объект получает одновременно несколько языковых представлений. Хороший пример такого рода – лексемы типа озеро, которые вообще-то обозначают емкость (ср. в озере), но, например, в сочетаниях типа по озеру полностью теряют свой объем (thickness) и оказываются плоскостью (приводится по: Рахилина 1998: 285–286).
Как пишет Г.И. Кустова, внеязыковая реальность отражается человеком избирательно. Он создает определенную модель ситуации или схему. Источником значения слова является ситуация. Однако в слове содержится не вся информация об обозначаемой им ситуации. Это следует хотя бы из того, что одна и та же ситуация может быть обозначена разными словами. Например, члены синонимических рядов по-разному представляют одно и то же действие, выделяют и акцентируют разные аспекты и элементы содержания ситуации.
Слово в определенном значении, "выбирая" из ситуации только часть информации, дает определенный способ концептуализации, осмысления этой ситуации – другими словами, оно является семантической моделью ситуации, и, как всякая модель, что-то подчеркивает, высвечивает, если угодно, выпячивает, а что-то затемняет, отодвигает на задний план или даже искажает. Поэтому не менее важна и другая сторона медали – оставшаяся информация, которая не вошла в "основное", исходное значение (или в ассертивную часть значения). Ведь слово, будучи знаком ситуации, осуществляет связь человека с этой ситуацией. И хотя само слово содержит только часть информации о ситуации, оно обеспечивает доступ к гораздо более богатой и содержательной информационной структуре – так сказать, банку данных. И оно же является средством "реализации" оставшейся информации, ее "извлечения" и использования в производных значениях [Кустова 2004: 35–38].
Важно, что у концептуальных структур, порождаемых таким образом, есть "выделенная" (точнее, выделяемая в знаке) часть (акцент, доминанта) и "теневая" часть ("остаток"). При этом соотношение акцентируемой и "теневой" части концептуальной структуры или схемы одной и той же ситуации имеет в разных языках национальную специфику. Так, в русских глаголах с семантикой поездки на транспорте акцентируется способ дальнейшего действия после проникновения в средство передвижения (посадка в автобус, даже если я там буду стоять): сесть в метро. В английском языке выделенной частью является зона каузатора, его активное действие ('взять', хотя он ничего не берет): take the metro. Для русского языка специфично акцентировать избыточное имплицитное представление в глаголе нахождения на поверхности образа находящегося там предмета: стакан стоит на столе, но книга лежит на столе. В западных языках естественнее передать общую идею нахождения (There is…).
Антропоцентричность языковой концептуализации мира выражается в ее метафорическом характере: познание мира в языке всегда опирается на что-то, уже известное в нашем опыте, и мы как бы совершаем ассоциативный перенос по сходству от старого представления к новому. Метафора, лежащая в основе организации нашего опыта и знания о мире, получает в известной когнитивной теории Дж. Лакоффа и М. Джонсона название "концептуальная метафора". Суть этой теории в том, что именно концептуальные метафоры лежат в основе вообще всех знаний о мире, реализованных в языке. Такая метафора не есть явление языка: это явление мыслительной сферы человека, имеющее сходный с языковым механизм действия.
Дж. Лакофф и М. Джонсон в знаменитой книге "Метафоры, которыми мы живем" (1980) показали, что метафора пронизывает нашу повседневную жизнь, причем не только язык, но и мышление и деятельность. Обыденная понятийная система, в рамках которой мы думаем и действуем, по сути своей метафорична. Концепты, которые управляют мышлением, – не просто порождения ума, они влияют на нашу повседневную деятельность, вплоть до самых тривиальных деталей. Концепты структурируют наши ощущения, поведение, отношение к другим людям. Тем самым наша концептуальная система играет центральную роль в определении реалий повседневной жизни.
Особенности концептуальной метафоры в том, что в обычном случае концептуальная система не осознается. О большинстве мелочей, которые мы делаем каждый день, мы просто не думаем и делаем их более или менее автоматически по определенным схемам. Опираясь на собственно языковые факты, авторы установили, что большая часть нашей обыденной концептуальной системы по своей природе метафорична. И они нашли путь, позволяющий подробно исследовать, чем являются метафоры, структурирующие наше восприятие, мышление и деятельность.
Суть концептуальной метафоры – это понимание и переживание сущности (thing) одного вида в терминах сущности другого вида. Это не означает, например, что споры – это разновидности войны. Споры и войны – разные сущности: вербальный дискурс, и вооруженный конфликт, и производимые ими действия – это разные виды деятельности. Но мы частично структурируем, понимаем и говорим о СПОРЕ в терминах ВОЙНЫ. Концепт метафорически структурирован, деятельность метафорически структурирована и, следовательно, язык метафорически структурирован. Более того, это обычный способ проведения и обсуждения спора. Для нас естественно говорить об атаке позиции, используя выражение attack a position 'атаковать позицию'. Конвенциональный способ обсуждения спора предполагает использование метафоры, которую мы вряд ли осознаем. Метафора не только в словах, которые мы используем, – она в самом понятии спора. Язык спора – не поэтический, причудливый или риторический; он – буквальный. Мы так говорим о спорах, потому что мы так их понимаем – и мы действуем так, как мы понимаем.
Многие виды нашей деятельности (спор, разрешение проблем, планирование времени и т. д.) по своей сути метафоричны. Метафорические понятия, характеризующие эти виды деятельности, определяют структуру нашей нынешней реальности. Новые метафоры обладают способностью творить новую реальность. Это может случиться, если мы начнем постигать опыт на языке метафоры, и это станет более глубокой реальностью, если мы начнем на ее языке действовать. Если новая метафора становится частью понятийной системы, служащей основанием нашей деятельности, она изменит эту систему, а также порождаемые ею представления и действия. Многие изменения в культуре возникают как следствия усвоения новых метафорических понятий и утраты старых. Например, западное влияние на мировые культуры частично объясняется внесением в них метафоры ВРЕМЯ – ЭТО ДЕНЬГИ.
Идея о том, что метафоры могут творить реальность, вступает в противоречие с большинством традиционных воззрений на метафору. Вполне разумно предположить, что одни лишь слова не меняют реальности. Но изменения в нашей понятийной системе изменяют то, что для нас реально, и влияют на наши представления о мире и поступки, совершаемые в соответствии с ними.
Отсюда вытекает национальная и культурная обусловленность концептуальных систем, построенных на метафорических основаниях. Дж. Лакофф и М. Джонсон указывают, что каждая культура должна выработать более или менее успешный способ взаимодействия с жизненной средой, предполагающий как адаптацию к ней, так и ее изменение. Более того, каждая культура должна установить рамки социальной реальности, в которой люди получают роли, имеющие для них смысл и позволяющие им функционировать социально. Неудивительно, что социальная реальность, определяемая культурой, воздействует на бытующие в ней представления о физической реальности. То, что реально для человека как члена культурного социума, является продуктом и социальной реальности, и способа организации его опыта взаимодействия с материальным миром. Поскольку значительная часть социальной реальности осмысляется в метафорических терминах и поскольку наше представление о материальном мире отчасти метафорично, метафора играет очень существенную роль в установлении того, что является для нас реальным.
Результатом любой концептуализации мира, в том числе и языковой, является концептосфера, или концептуальная система. Это – ментальный уровень или та ментальная (психическая) организация, где сосредоточена совокупность всех концептов, данных уму человека, их упорядоченное объединение. Понятие концептосферы, или концептуальной системы, применимо как к отдельному человеку, так и к этносу в целом.
Концептуальная система, сложившаяся в результате языковой концептуализации мира этносом, имеет содержательный и интерпретационный компоненты. В качестве содержательного компонента национальной концептуальной системы следует рассматривать национальную языковую картину мира. Это компонент, уровень языкового менталитета, отвечающий за воплощение знания о мире, его лингвокогнитивный уровень.
В качестве интерпретационного компонента национальной концептуальной системы следует рассматривать своеобразие способа представления знаний о мире в языковой картине мира. Этот способ, имеющий, как уже говорилось выше, по преимуществу метафорический характер, связан с особым типом познания и оценивания мира и с соответствующим типом отношения к миру и практической деятельности, который можно условно именовать мифологизация концептуальной системы, или языковой картины мира.
3.2. Языковая картина мира как содержательная основа знания о мире в языковом менталитете
Наиболее простым образом понятие "языковая картина мира" представляет собой взятое в своей совокупности все концептуальное содержание данного языка. Иногда в науке используется отчасти синонимичный термин "языковая модель мира".
Языковая картина мира выступает как результат языковой концептуализации мира этносом. В таком же ключе рассматривается это понятие и Ю.Д. Апресяном: "Языковые значения связаны с фактами действительности не прямо, а через отсылки к определенным деталям наивной модели мира, как она представлена в данном языке. В результате появляется основа для выявления универсальных и национально своеобразных черт в семантике естественных языков, вскрываются некоторые фундаментальные принципы формирования языковых значений, обнаруживается глубокая общность фактов, которые раньше представлялись разрозненными" [Апресян 1986: 5–6].
Знания о мире, воплощенные в языке, согласно Ю.Д. Апресяну, имеют отчасти универсальный, отчасти национально-специфичный характер. Удачную, на наш взгляд, аналогию, описывающую соотношение универсального и национально-специфичного в языковой картине мира этноса, предлагает О.А. Корнилов:
"Сейчас, когда о единстве и многообразии внешнего мира известно практически всем, но непосредственно воспринимается лишь малая часть этого мира (одна из "единственностей"), национальные точки зрения на мир можно сравнить с восприятием людей, живущих в разных домах и на разных этажах, чьи окна выходят на один и тот же двор. В принципе, каждый из них знает все о своем дворе, знает, что где находится, но когда они смотрят каждый из своего окна, то видят либо совершенно разные вещи, либо те же самые, но в разных ракурсах. Для жителя первого этажа двор – это прежде всего заросли кустов, закрывающие окна, а для жителя верхнего этажа – это, к примеру, спортивная площадка, окруженная по периметру гаражами-ракушками.
Получается некий парадокс: объективный единый мир для каждого этноса различен, так как он соприкасается с ним только в какой-то одной части. Мир как бы повернут к конкретному народу лишь своей незначительной частью, которая и получает в языке наибольшую дифференциацию, ибо только она дается ему в непосредственных ощущениях, остальная часть внешнего мира обозначается "крупными мазками", не "прорисовывается" тщательно. Этим объясняются значительные отличия в словесном покрытии внешнего мира разными этническими языками. При этом имеют место не только лексические лакуны и различия объемов значения отдельных слов-коррелятов, но и различия коннотаций, закрепившихся за обозначениями одних и тех же объектов окружающей среды в разных языках" [Корнилов 2003: 146].