Известно, что горы занимают 60 % площади Китая. Тем не менее, это вовсе не означает приоритета "горного" языкового сознания. Очаг китайской цивилизации – бассейн Желтой реки, где развивалось сельское хозяйство. Здесь языковые категории дистанции порождались в процессе "обживания" и "освоения" окружающего пространства, на периферии которого находились гористые местности, со свойственной им вертикальной ориентацией. Невозможность для китайцев переноса понятия "далеко" в другую плоскость объясняется еще и тем, что оно входит в иное ассоциативное поле, связанное с процессом освоения пространства – прохождения человеком "пути" [Тань 2004: 26–28].
В целом можно присоединиться к выводам Е.С. Яковлевой в книге "Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия)" (1994). Характерной особенностью языкового отражения пространства (по сравнению, скажем, с пространством геометрическим) является семантизация расстояния. Именно этот критерий лежит в основе выделения языковых моделей пространства. Существование в языке абсолютных и относительных оценок расстояния свидетельствует о релевантности (и даже фундаментальности) для описания пространства такого параметра, как человеческое измерение. Абсолютность показателей "окрестности говорящего" определяется не только семантикой 'наблюдение' у некоторых из них, априори задающей дистанционную закрепленность соответствующего показателя и "разворачивающей" пространство (как область наиболее стандартных описаний) по горизонтали от говорящего. И не обладающие семантикой непосредственного восприятия наречия неподалеку, поблизости указывают на обжитое пространство. "Окрестность говорящего" – это область пространства, соизмеримая с человеком, результат освоения и "собирания" пространства. "Окрестность говорящего" можно было бы назвать архаической моделью пространства, поскольку она отражает восприятие пространства древним человеком, а именно – это та часть пространства, которую он способен непосредственно воспринять, в той или иной мере самостоятельно освоить и узнать [Яковлева 1994].
Восприятие времени в языке также отличается своей спецификой. Е.С. Яковлева пишет, что в отличие от так называемого "астрономического" времени, время в языке обусловлено особенностями человеческой деятельности в мире. Время как бы "присваивается" субъектом – очеловечивается, одушевляется: в мое время, в свое время, твое время вышло, его время истекло. Само слово время зачастую обозначает человечески обусловленный срок: время работать. Слово время во многих языках может переосмысляться в качестве одушевленной сущности: время бежит. Мифологическая идея цикличности времени отражается в таких словосочетаниях на лексическом уровне, как круг времен, кольцо времени, Время вернулось на круги своя.
При этом в языке различается эмоциональное, историческое и бытовое время, что, например, в русском языке выражается тонкими смысловыми различиями таких близких по значению слов, как миг, мгновение, момент, минута (ср. различия в выражениях в такие мгновения, моменты, минуты). Если минута, помимо субъективного значения кратковременности имеет и другое, вполне объективное значение 1/60 часа, то момент допускает только субъективную интерпретацию: короткого / очень короткого промежутка времени.
Это свидетельствует о том, что время, как и пространство, в языковой картине мира получает обязательно "человеческое измерение". Например, слова с семантикой 'кратковременность' характеризуют разные аспекты восприятия и "переживания" времени человеком. При этом "время" в данном случае понимается не как количественная, а как качественная категория. "Качественность" времени задается событиями, его заполняющими. Именно такое время относится к сфере самосознания человека. Модели задают три различные интерпретации событий на базовом интервале времени: "бытовое", "повседневное" (минута, секунда); "исключительное", "надбытовое" (миг, мгновение); "рациональное", "аналитическое" (момент).
Зачастую слова вчерашний / завтрашний, прошлый / будущий, старый / новый выражают значения, не имеющие отношения к идее течения объективного времени. Так, вчерашний может быть связан с идеей 'устаревший, отживший' – вчерашние представления, а завтрашний с идеей прогресса, новаторства – компьютеры завтрашнего дня. Вообще говоря, "само функциональное размежевание близких по смыслу слов (время / пора; сегодняшний / нынешний; теперь /нынче; прошедший, минувший/ прошлый, прежний; в дальнейшем / впредь… ) отражает различное понимание самого времени носителями русского языка. Повторяемость событий, общность человеческих судеб ассоциируется с циклическим временем, а неповторимость, уникальность – с линейным".
При этом подобная "семантизация" времени имеет и свою национальную специфику. Е.С. Яковлева рассматривает особенности русских моделей пространства и времени в сравнении с соответствующими моделями в западных языках. Характерной особенностью русского языка является разработанность не количественной, как в западных языках, а качественной спецификации времени. Так, наличие в русском речевом обиходе близких по смыслу слов время и пора способствует языковому отражению мифопоэтических, архетипических представлений человека о времени, а именно – таких смысловых оппозиций, как время активное (пора) / пассивное (время), циклическое, космологическое (пора) / линейное, историческое (время, времена):
"Особенностью русского языка является и большая употребимость упомянутых названий времени при описании событий: там, где англоязычный говорящий перейдет на язык специальных, вспомогательных, временных показателей, носитель русского языка будет продолжать использовать "основное" слово (со всем его "качественным" спектром), ср. не адекватный в этом смысле перевод из "Медного всадника": И с той поры [когда случалось Идти той площадью ему…] – And ever since, when… Английский отмечает точку на оси времени, не специфицированного событиями; русский же, используя слово пора (показатель времени космологического, ниспосылаемого, рокового…), заставляет осмыслить эту "точку" как поворотную в судьбе героя.
При этом качественная спецификация времени как "другого названия для жизни" имеет для русского языкового сознания и обратный эффект: жизнь (ее "нерв" – события и настроения) описывается в терминах времени. С этой точки зрения интересна группа русских показателей кратковременности минута, миг, мгновение, момент. Именно в русском языке слова эти выступают как элементарные (атомарные) единицы трех различных моделей времени (= жизни). И если в английском фраза till the moment лишь указывает на некий пункт в развитии событий, точку во времени, то ее русские переводы до этого мгновения / до этой минуты / до этого момента сообщают и о характере событийного заполнения, "качестве" описываемой с помощью временных показателей жизни. Аналогично, at the outset, from the outset описывают точки во времени безотносительно к характеру наполняющих это время событий, ср. русские "эквиваленты" с этого мгновения / с этой поры / с этого момента / с этой минуты / с этого времени, предполагающие разные и по масштабу, и по значимости варианты событийного заполнения" [Яковлева 1994: 192–193].
В грамматике языка время обычно выражается в видовых и временных формах, при этом практически во всех языках точкой отсчета для видовой или временной характеристики выступает говорящий. Грамматическое выражение времени в разных языках также национально-специфично. В русском языке можно говорить о большей значимости относительного времени (идея предшествования, одновременности, следования) по отношению к абсолютному (прошедшее, настоящее, будущее). Так, русский язык выработал особую форму глагола, специально предназначенную только для выражения относительного времени – деепричастие. Русское причастие тоже имеет только две временных формы, поскольку оно предназначено для передачи относительного времени. Вообще в русской грамматике время представляется более семантизованным, конкретно-наглядным из-за преобладания видовой характеристики над временной: поэтому в русском языке чистая идея временной протяженности осложняется выражением направленности действия, способа его протекания и т. д.
Структурные особенности русского синтаксиса обусловили, кроме того, отмеченность, выделенность в языковом сознании синтаксического настоящего (отсутствие связки быть) на фоне будущего и прошедшего: в западных языках все три времени равноправны, так как связка быть есть во всех трех временах.
Русский язык тяготеет к выражению временной семантики через пространственную, что также является весьма архаичной мифологемой: Наступила весна (внутренняя форма – глагол ступить, выражающий пространственное перемещение). Любой пространственный предлог может реально или потенциально обозначать временные отношения (не только в, на, перед, после, от, до, как во всех языках, но и около, между, вслед, вне и др.). Однако способность выражать время через пространство, видимо, относится к концептуальным универсалиям. Е.С. Яковлева приводит примеры языковой взаимообратимости времени и пространства. К подобной "взаимообратимости" приводит, в частности, употребление прилагательных (не)близкий; (не)далекий; (не)близок; (не)далек относительно различных обозначений "пути", например, слова дорога. Во фразах Дорога далека; Дорога неблизкая данные прилагательные всегда будут описывать не внешнюю, доступную непосредственному восприятию, сторону соответствующего объекта (в данном случае – местоположение дороги, как во фразе с наречием Дорога далеко), а внутреннюю, "умопостигаемую" – содержательное свойство объекта (в нашем случае этим свойством является время, необходимое на преодоление соответствующего "пути"). Ср. также приведенные в книге Т.В. Цивьян примеры обозначения срока через расстояние и расстояния через срок: город находится в трех часах ходьбы, шел долго – прошел лес, поле.
Русский язык, во многом отражающий архаические модели концептуализации мира, представляется особенно "чувствительным" к воплощению этой универсалии. В коллективной монографии "Человеческий фактор в языке. Коммуникативность, модальность, дейксис" (1992) Т.В. Булыгина и А.Д. Шмелев приводят интересные данные в области выражения временных отношений через пространственные, обнаруживая два противоположных способа воплощения временной и пространственной взаимообратимости: "При одном из них прошлое, более раннее, находится сзади, а будущее, более позднее, – впереди (ср. наречие впредь 'в будущем', а также такие выражения, как самое страшное уже позади или впереди нас ждут приключения). Но прозрачная этимология слов перед и прежде как будто свидетельствует о противоположной ориентации. Используемое в разговорном языке наречие вперед (во временном значении) оказывается омосемичным: с одной стороны, оно означает, по данным словарей, 'на будущее время, в будущем; впредь' (вперед не серди меня; это мне вперед наука), а с другой – 'прежде, раньше, сперва; заранее' (вперед спроси, потом сделай; вперед подумай, потом отвечай). По В.И. Далю, например, вперед может означать как 'прежде', так и 'после'.<…>
Такое двойственное употребление можно объяснить, если принять во внимание возможность двоякого подхода к событийной упорядоченности. При "архаичном" подходе мир представляется стабильным, неподвижным, а время – движущимся (идущим, текущим) мимо него в направлении от будущего (позднего) к прошлому (раннему). Это представление отражено в таких выражениях, как время идет, течет; пришло время; предыдущий день; следующее воскресенье; прошедший год. При более современном подходе время постоянно и неподвижно, а "мир" движется "мимо" него в направлении от прошлого к будущему. Представление о "движущемся времени" связано с тем, что то, что было раньше, воспринимается как идущее впереди, предшествующее настоящему (предшествующий год), тогда как то, что должно произойти позже, – как то, что следует за настоящим (следующий год); представление о "движущемся мире" лежит в основе таких выражений, как предстоящий год; по достижении назначенного срока; недалеко то время, когда… и т. п." [Человеческий фактор 1992: 237–238].
Кроме того, для любого современного языка характерна большая грамматикализация временных категорий и большая лексикализация пространственных. Это связано с тем, что в базовые отношения предикативности, на которых "стоит" язык, входит представление о времени, но не о пространственных координатах. Язык вообще живет на оси реального времени, но не в трехмерном пространственном континууме. С другой стороны, субъект, наблюдатель – Я говорящего, – скорее, склонен реализовывать себя через пространственные ориентиры: поэтому пространственный дейксис в любом языке более богат или разнообразен, чем временной.
II. Человек в языковой картине мира. Человек в языковой картине мира может рассматриваться в двух аспектах. Во-первых, человек является объектом языковой концептуализации мира, так что "картина человека" входит в языковую картину мира на тех же основаниях, на которых там присутствует картина времени / пространства как параметров объективной реальности. Во-вторых, человек выступает и как субъект языковой картины мира, представляя себя как "Я" по отношению к изображаемому миру: способы представления субъекта, "Я", также являются неотъемлемой частью совокупного образа мира, воплощенного в языке.
"Картина человека" в языковой картине мира исследуется в широко известной работе Ю.Д. Апресяна "Образ человека по данным языка: попытка системного описания" (1995), где на материале русского языка осуществляется комплексная реконструкция языкового воплощения как "внешнего", так и "внутреннего" человека, его основных свойств и атрибутов, основных систем, регулирующих его физическую и духовную деятельность.
Человек мыслится в русской языковой картине мира прежде всего как динамичное, деятельное существо. Он выполняет три различных типа действий – физические, интеллектуальные и речевые. С другой стороны, ему свойственны определенные состояния – восприятие, желания, знания, мнения, эмоции и т. п. Наконец, он определенным образом реагирует на внешние или внутренние воздействия.
Каждым видом деятельности, каждым типом состояния, каждой реакцией ведает особая система. Она локализуется в определенном органе, который выполняет определенное действие, приходит в определенное состояние, формирует нужную реакцию. Функционирование каждой системы в большинстве случаев описывается семантическим примитивом (семантически нечленимым словом метаязыка описания, по А. Вежбицкой) или – если система разбивается на подсистемы – примитивами.
Ниже приводятся системы, из которых складывается человек; органы, в которых они локализуются, где разыгрываются определенные состояния и которые выполняют определенные действия; и семантические примитивы, соответствующие этим системам, органам, состояниям или действиям.
1) Физическое восприятие (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание). Оно локализуется в органах восприятия (глаза, уши, нос, язык, кожа). Семантический примитив – 'воспринимать'.
2) Физиологические состояния (голод, жажда, желание = "плотское влечение", большая и малая нужда, боль и т. п.). Они локализуются в разных частях тела. Семантический примитив – 'ощущать'.
3) Физиологические реакции на разного рода внешние и внутренние воздействия (бледность, холод, мурашки, краска, жар, пот, сердцебиение, гримаса отвращения и т. п.). Реагируют различные части тела (лицо, сердце, горло) или тело в целом. Семантического примитива нет.
4) Физические действия и деятельность (работать, отдыхать, идти, стоять, лежать, бросать, рисовать, ткать, рубить, резать, колоть, ломать и т. п.). Они выполняются конечностями и телом. Семантический примитив – 'делать'.
5) Желания (хотеть, стремиться, подмывать, не терпеться, воздерживаться, вынуждать, искушать, соблазнять, предпочитать и т. п.). Они локализуются либо в теле, либо в душе. В теле локализуются первичные, простейшие желания, связанные с удовлетворением физиологических потребностей; ср. хотеть есть <пить, спать>. По-видимому, они являются общими для человека и животных. В душе локализуются окультуренные желания, связанные с удовлетворением духовных потребностей. Семантический примитив – 'хотеть'.
6) Мышление, интеллектуальная деятельность (воображать, представлять; считать, полагать; понимать, осознавать; интуиция, озарение; доходить, осенять; знать, ведать; верить; догадываться, подозревать; помнить, запоминать, вспоминать, забывать; и т. п.). Интеллектуальная деятельность локализуется в сознании (уме, голове) и выполняется ими же. Семантические примитивы – 'знать', 'считать' и, может быть, еще некоторые.
7) Эмоции (бояться, радоваться, сердиться, любить, ненавидеть, надеяться, отчаиваться и т. п.). Они тоже делятся на первичные, общие для человека и животных (страх, ярость), и окультуренные (надежда, отчаяние, удивление, возмущение, восхищение и т. п.). У человека все эмоции локализуются в душе, сердце или в груди. Семантический примитив – 'чувствовать'.
8) Речь (сообщать, обещать, просить, требовать, приказывать, запрещать, предупреждать, советовать, объявлять, ругать, хвалить, хвастаться, жаловаться и т. п.). Она обслуживается языком. Семантический примитив – 'говорить (кому-то, что…)'.
Помимо этих систем в человеке независимо от них действуют определенные силы, или способности. Вообще говоря, в человеке, как и в другом живом организме, таких сил может быть несколько, но в обязательном порядке должны быть представлены по крайней мере две: одна приводит какую-то систему в действие, другая останавливает ее.