Катурян. Мама и папа заперли своего первенца в комнате, где мучили его в течение долгих семи лет. Ты заставил мальчика истекать кровью, пока он не скончался. Ты заставил девочку глотать яблоки, пока она не умерла, Бог знает, кого еще ты заставил умирать… И при этом ты не похож на отца и мать, а я, слегка ударивший тебя, оказывается, похож на мать и на отца.
Михал. Да, именно. Так и есть.
Катурян. Я понимаю твою логику, Михал. Я вижу, откуда ты ее берешь.
Михал. Хорошо, молодец.
Катурян. Вот что я тебе скажу. Если бы мама и папа ожили, я уверен, они были бы счастливы: ты стал именно таким мальчиком, которым бы они гордились.
Михал. Замолчи…
Катурян. Да, гордились бы. Ты их точная копия. Почти копия. Тебе всего лишь не хватает козлиной бородки и очков, чтобы стать похожим на отца…
Михал. Замолчи!
Катурян. И горсти драгоценностей, чтобы быть похожей на маму. (старческим голосом) И ты будешь говорить вот так вот, мой дорогой сыночек…
Михал. Прекрати или я убью тебя.
Катурян. Ты не убьешь меня, Михал. Мне уже давно не семь лет, как этим несчастным деткам!
Михал. Я не такой, как они. Я не хотел никого убивать. Я всего лишь разыгрывал твои рассказы.
Катурян. Что ты сделал с третьим ребенком?
Михал. Нет, я тебе сейчас ничего не скажу. Мне и так больно. Голове больно.
Катурян. Ты быстренько все расскажешь, когда они тебя прижмут.
Михал. Я выдержу.
Катурян. Нет, этого ты не выдержишь.
Михал. (тихо) Ты даже представить себе не можешь, что я способен выдержать.
Катурян. (пауза) Да. Ты прав. Я вряд ли смогу понять.
Михал. Когда я сидел здесь и слушал, как ты кричал в соседней комнате, я думал о том, что, может, именно так прошло твое детство. Дай мне сказать, мне виднее.
Катурян. Я знаю, брат.
Михал. Твои пытки длились ровно один час, и ты уже влетел ко мне в комнату, несчастный, больной и сопливый. А теперь попробуй помучаться так всю свою жизнь.
Катурян. Но это ничего не извиняет.
Михал. Это извиняет хотя бы то, что ты убил двоих. Почему это не может извинить меня за тех двух, который я убил?
Катурян. Я убил двоих за то, что они мучили своего ребенка семь лет. Ты убил троих детишек, которые никого никогда не мучили. Вот в чем разница.
Михал. Откуда ты знаешь, мучили они или не мучили. Эта девочка с лезвиями в горле была та еще штучка. Она так орала.
Катурян. Как ты убил третьего ребенка? Говори, Михал! Я хочу знать. Тоже из какого-нибудь рассказа?
Михал. Ммм…
Катурян. Из какого рассказа?
Михал. Ты сойдешь с ума.
Катурян. Да не сойду я с ума.
Михал. Ну… немножко сойдешь.
Катурян. Так, из какого она рассказа?
Михал. Из… ну, понимаешь… она была похожа… на… "Маленького Иисуса". Да, на "Маленького Иисуса".
Несколько мгновений в полной тишине Катурян спокойно смотрит на Михала, затем закрывает лицо руками, и как только детали рассказа одна за другой начинают всплывать в его памяти, он начинает тихо плакать. Михал силится что-то сказать, но не может – Катурян уже рыдает в голос.
Катурян. Почему именно "Иисус"?
Михал. (пожимает плечами) Это очень хорошая история. Ты отличный писатель, Катурян. Даже не сомневайся, если услышишь другое мнение.
Катурян. (пауза) И где ты ее оставил?
Михал. Там, где ты похоронил папу и маму. В колодце.
Катурян. (пауза) Бедная глупая девочка.
Михал. Я знаю. Это было ужасно.
Катурян. Надеюсь, что быстро.
Михал. Мгновенно.
Катурян снова бросается в плач. Михал кладет руку на его плечо.
Не плачь, брат. Все будет хорошо.
Катурян. Как же будет хорошо? Как вообще может быть теперь все хорошо?
Михал. Не знаю. Ты сам так обычно говоришь в сложной ситуации! "Все будет хорошо". Хотя все совсем не будет хорошо. В любую минуту они могут прийти и расстрелять нас. Ведь правда? А это совсем не хорошо. Это даже почти что наоборот. Да уж. (Пауза.) Интересно, черт возьми, они казнят нас вместе или друг за другом? Хорошо, если вместе. Я бы не хотел в такую минуту быть один.
Катурян. Я ничего не сделал!
Михал. Слушай, даже не начинай. Не раздражай меня. И даже если они неказнят нас вместе, они похоронят нас вместе, в одной могиле, чтобы сэкономить на могильщиках. А я ужасно не хочу лежать в земле один. Это так страшно. Одному в земле, весь свой век, просто ужас! И уж точно, по крайней мере, мы соединимся на небесах, что бы ни случилось. Предстанем перед господом вместе. Давай, кто быстрее, а?
Катурян. В какую часть рая ты хочешь попасть, Михал? Там, где держат детоубийц?
Михал. Нет, не там, где держат детоубийц, жопа ты вонючая. В нормальном раю. Как в фильмах.
Катурян. Хочешь знать, куда ты попадешь после смерти?
Михал. Куда это? Только не говори мне сейчас ничего обидного, я вижу, ты в плохом настроении.
Катурян. Ты попадешь в маленькую комнатку в маленьком доме в маленьком-маленьком лесу, и весь оставшийся век ты будешь жить под надзором – но не под моим надзором, а хуже. Под надзором людей, похожих на маму и папу, они будут ухаживать за тобой именно так, как ухаживали за тобой твои родители. Но только на этот раз меня уже не будет рядом, чтобы вызволить тебя из беды. И знаешь почему? Потому что я буду совсем в другом месте, ведь я не мучил несчастных детишек.
Михал. Это самая обидная вещь, которую кто-либо кому-либо когда-либо говорил. Я больше вообще не хочу с тобой разговаривать.
Катурян. Хорошо. Давай просто посидим в тишине, пока они не придут за нами и не убьют нас.
Михал. Это самая обидная вещь, которую я когда-либо слышал! Я ведь просил не обижать меня. Я сказал: "Не говори мне ничего обидного", и что же ты наделал? Что ты сказал? Ты взял и специально сказал мне самые обидные слова, какие знал.
Катурян. Я просто очень люблю тебя.
Михал. (пауза) Что ты имеешь в виду под словом "просто"? Это еще более обидное слово. Хотя ты уже и так сказал мне самые обидные слова в моей жизни! О, господи!
Катурян. Давай посидим в тишине.
Михал. Я попытался. Но ты продолжаешь говорить мне гадости. (пауза) Скажешь, нет? (пауза) Нет, ты скажи? Разве это называется "посидеть в тишине"? Ну, хорошо.
Пауза. Михал начинает ковыряться в своей заднице. Пауза.
И, кстати, есть у меня еще одна шпилька, чтобы кольнуть тебя. Что это у тебя за дурацкий рассказ, который я тут недавно обнаружил? Совершенно дурацкий рассказ, "Писатель и брат писателя". Так называется. Это самая бредовая история, которую я читал в своей жизни.
Катурян. Я не давал тебе этот рассказ, Михал.
Михал. Я знаю, что ты мне его не давал. И очень правильно делал. Потому что он дерьмо.
Катурян. Ты копался в моих вещах, пока я был на работе, так что ли?
Михал. Конечно, я копался в твоих вещах, пока ты был на работе. А чем мне, на твой взгляд, заниматься, пока ты на работе?
Катурян. Резать детишек, я думаю.
Михал. Ха-ха! Ладно, ну так вот, в те самые моменты, когда я не резал детишек, я копался в твоих вещах. И среди них я нашел парочку задрипанных рассказиков с лживым финалом. Ты, Катурян, заканчивал их полнейшей галиматьей. Например, там было написано, что я якобы умер, а мать с отцом остались жить. Идиотский, подлейший финал.
Катурян. Джек-Потрошитель дает мне литературные советы!
Михал. Почему тебе бы не сделать там счастливый финал, каким он был в реальности?
Катурян. В реальности не бывает счастливых финалов.
Михал. Что ты болтаешь? Моя история завершилась счастливо. Пришел ты и спас меня, убив Мать и Отца. Это был счастливый финал.
Катурян. А что было дальше?
Михал. Дальше ты похоронил их в колодце, и залил их немного известиями.
Катурян. Известью, милый, известью. Не "известиями". Известью, известью – серой такой жижей… И что было дальше, а?
Михал. Что дальше? Потом ты отправил меня в школу и я начал учиться всяким хорошим предметам.
Катурян. А дальше?
Михал. Дальше… (пауза) Это когда я выиграл приз по метанию диска?
Катурян. А вспомни, что произошло с тобой три недели назад?
Михал. А, ты об этом. Я укокошил нескольких детишек.
Катурян. Ты укокошил нескольких детишек. Это можно назвать прекрасным финалом? Потом тебя схватили и сейчас собираются казнить, а вместе с тобой твоего брата, который ни в чем не повинен. Это что ли счастливый конец? И, наконец, что ты там мне втираешь про метание диска? Когда это ты выиграл приз? Ты был только четвертым!
Михал. Мы сейчас не об этом.
Катурян. Ты был только четвертым в этих чертовых соревнованиях! А ты говоришь: "Я выиграл"…
Михал. Мы сейчас не говорим о том, выиграл я или нет, мы говорим о том, какими бывают счастливые финалы. Я выиграл соревнование, вот счастливый конец! А я умер и стал прахом, как в твоей глупой истории, – это несчастливый конец!
Катурян. Это как раз было бы счастливым финалом.
Михал. (готовясь заплакать) Что? Если бы я умер и стал прахом, это было бы для тебя счастье?
Катурян. Вспомни: что было у тебя в руках, когда ты умер? Рассказ. Рассказ, который был лучше всех тех, которые я написал. Это был рассказ "Писатель и брат писателя"… Ты был писателем. А я был братом писателя. И для тебя это счастливый конец.
Михал. Но я был уже мертв.
Катурян. Это не про жизнь и смерть. Это о том, что ты оставляешь после себя.
Михал. Я не понимаю.
Катурян. Сейчас мне все равно, убьют они меня или нет. Мне, правда, все равно. Главное, чтобы они не уничтожили мои рассказы. Чтобы они не уничтожили мои рассказы. Это все, что у меня есть.
Михал. (пауза) У тебя есть я.
Катурян внимательно смотрит на него, потом печально опускает глаза. Михал отворачивается, готов зарыдать.
Ну хорошо, давай все-таки договоримся. Ты поменяешь финал в "Писателе и брате писателя", оставишь меня в живых, маме и папе дашь умереть, а мне – возможность выиграть соревнование по метанию диска. Тогда все будет хорошо. Разумеется, ты должен сжечь старый вариант, чтобы его никто не увидел и не подумал про себя, что, может быть, этот вариант и есть настоящий и что я на самом деле мертв. Уж, пожалуйста, сожги.
Катурян. Хорошо, Михал, я сожгу.
Михал. Точно?
Катурян. Точно.
Михал. Ура. Ну вот и отлично. Все так просто. Вместе с ним ты можешь сжечь еще несколько своих рассказов, потому что некоторые из них, я не шучу сейчас, довольны слабые, на мой взгляд.
Катурян. А почему бы не сжечь их все, Михал? Очень много времени займет отделять слабые рассказы от сильных.
Михал. Нет, зачем, это будет глупо. Все взять и сжечь. Нет. Надо только те, которые заставляют людей выходить на улицу и убивать детишек. И, кстати, это не займет много времени отделить эти рассказы, которые не заставляют людей выходить и убивать детишек. Потому что таких у тебя только два – которые не заставляют людей выходить и убивать детишек.
Катурян. Серьезно?
Михал. Да.
Катурян. И какие же это? Какие из четырехсот ты хотел бы спасти?
Михал. Ну… конечно, первый из них – это история про маленького зеленого поросенка, очень милый рассказ. Точно никого не заставит идти убивать. Никого… и еще… (пауза) и… (пауза) Мне кажется, он именно об этом. Ну да. "Маленький зеленый поросенок".
Катурян. О чем об этом?
Михал. Ну. Он безопасен. У тебя на самом деле еще есть такие рассказы, которые могут заставить не то, чтобы выйти на улицу и убивать кого-то, ну а так… покалечить. А уж этот, "Маленький зеленый поросенок", совсем безопасен. Он может вдохновить разве что выйти на улицу и раскрасить кого-нибудь зеленой краской. Ха-ха-ха! Вот она о чем!
Катурян. Это было бы замечательно, если бы не факты. Для того, чтобы разыграть мои истории, ты выбрал три самые жестокие. Не первые три попавшиеся, а ты выбрал именно те три, которые пришлись по вкусу твоему извращенному детскому сознанию.
Михал. А что я сделал бы, если бы выбрал менее жестокие? Что? Поступил так же, как в "Облицовке"? Срезал бы у детишек кожу лица и спрятал ее в коробке под лестницей? Или так же, как ты это сделал в "Комнате Шекспира"? Старый Шекспир держит в коробке чернокожую карлицу и бьет ее палкой каждый раз, когда хочет писать новую пьесу…
Катурян. Он никогда не писал свои пьесы сам, чтоб ты знал.
Михал. Понимаешь, о чем я говорю, Катурян? Твои рассказы слабые. Ты не найдешь ни одного, который был бы по-настоящему сильным.
Катурян. Почему же ты все-таки взял "Маленького Иисуса"?
Михал. Что сделано – то сделано, Катурян, ничего не вернешь назад. Ни-че-го. И вообще я страшно устал и мечтаю поспать немного, хотя бы даже для того, чтобы отвлечься от моей попки, которая все еще чешется. Хотя на какое-то время я перестал это замечать.
Михал устраивается на матрасе.
Катурян. Будешь спать?
Михал. Угу.
Катурян. Они вот-вот войдут и поведут на казнь.
Михал. Вот, может быть, это и будет мой последний сон. (пауза) Последний сон, который я вообще когда-либо увижу. Может ли быть что-нибудь пострашнее? Я так люблю спать. Как ты думаешь, на небесах спят? Если нет, то я не пойду. (пауза) Катурян?
Катурян. Что?
Михал. Расскажи мне сказку.
Катурян. Кажется, ты хотел сжечь все мои рассказы.
Михал. Расскажи мне ту, про маленького зеленого поросенка. Эту сказку я не хочу сжигать, расскажи мне ее. И тогда я прощу тебя.
Катурян. Простишь за что?
Михал. Прощу за те обидные слова, которые ты сказал мне сегодня. Про маму и папу, которые будут оберегать меня всю жизнь в черном лесу и никто не придет спасти меня.
Катурян. (пауза) Я не помню, как начинается. "Маленький зеленый поросенок"…
Михал. Ты все помнишь, Катурян, давай. Первым словом всегда должно быть "однажды", вторым "на", третьим "белом", о черт, а какое же четвертое слово?
Катурян. Ах ты маленькая грязная свинюшка…
Михал. А… "свете". Четвертое слово. Я вспомнил. "Однажды на белом свете"…
Катурян. Ну хорошо. Ложись поудобнее…
Михал устраивается поудобнее, подушку кладет под голову.
Однажды на белом свете…
Михал. Это такая сказка про старые времена. Старые добрые времена. Тогда были только такие истории…
Катурян. Однажды на белом свете, на ферме, в одной необычной стране, далеко от нас…
Михал. Очень далеко…
Катурян. Жил маленький поросенок, который отличался от всех остальных поросят.
Михал. Он был зеленый.
Катурян. Так я буду рассказывать или ты?
Михал. Ты. Прости. Кладу пальчик на губы. Шшшш…
Катурян. Он отличался от других поросят, потому что был ярко зеленым. Таким зеленым, что даже светился в темноте.
Михал. Таким зеленым, что даже светился в темноте. Как знаки в железнодорожном туннеле. Таким, как знаки в туннеле, ну правда же?
Катурян. Да.
Михал. Да.
Катурян. Мы так и будем меня прерывать или все-таки будем слушать и постараемся заснуть?
Михал. Мы слушаем и стараемся заснуть.
Катурян. Хорошо. Маленький поросенок был зеленым-зеленым. Не то, чтобы он не любил цвет нормальных поросят, нет, ему всегда казалось, что быть розовым – это очень даже мило. Ему просто нравилось быть слегка другим, быть особенным. Но поросята не любили его за то, что он был зеленым. Они были мстительны, стращали его и превратили его жизнь в пытку…
Михал. Пытку…
Катурян. И все его жалобы только раздосаживали пастухов, и тогда они решили…
Михал. Что такое "раздосаживали"? Прости, Катурян.
Катурян. А, понятно. Это значит, они раздражали их.
Михал. (зевая) А… Раздражали.
Катурян. Они раздражали пастухов, и тогда они решили: "С этим надо что-то делать". И одной ночью, когда свиньи спали на лугу, они подкрались, схватили маленького зеленого поросенка и бросили его в темный сарай. Зеленый поросенок громко визжал от страха, а все свиньи только и делали, что смеялись над его мучениями…
Михал. (тихо) Суки…