Посох в цвету: Собрание стихотворений - Валериан Бородаевский 10 стр.


В этот утренний час, отягченные росами,
Улыбнутся цветы мимолетной весне;
И ответы богов за людскими вопросами,
Словно облак волокна, скользят в глубине.

RESIGNATION

Воздвигнуты для въезда знатных лиц
За городом Херсонские ворота.
Я пленный в них входил, глядящий ниц.
Конвой был строг, уставший от работы.

Была глухая ночь. И сердцем я страдал,
Я чувствовал года – их груз мне сел на плечи.
Втроем мы шли. От них я отставал.
С конвойными какие будут речи?

Всё будет сделано как повелит закон.
Я говорю себе: откройся всякой каре.
В тюремной тьме, в ее давящей хмаре
Я верю, что сдержу совсем ненужный стон.

И, мнится, я впитал уроки древней Стои,
И сила мудрых слов как вечная скала:
Терпи не жалуясь, покуда кость цела.
Страдать покорствуя – ведь дело-то простое.

Наш дом – диковинный кирпичный красный куб,
Окошки сводчаты, замки по пуду каждый,
И черный дым, виясь над рядом труб,
Восходит к небесам с неутоленной жаждой.

Со всех сторон мы кинуты в тюрьму.
Грехи свои кто знает, кто не знает…
Тот сердцу верует, тот гордому уму,
И дни за днями тихо тают.

"Нам, полоненному народу…"

Нам, полоненному народу,
Что пал под силою враждебной,
Пошли твой дар, твою свободу,
Свод неба синий и целебный.

Пошли нам солнце золотое,
И пенье птиц, и ветер вольный,
Простор полей многоглагольный
И сердце, как цветок простое.

Дай нам понять, что волей отчей
Творится наше восхожденье,
Что первый в мире Бог – рабочий
И что к Творцу идет творенье.

Дай пленному лихую долю
Принять как таинство святое,
Дай сон: нет стен, а только поле
И в небе солнце золотое.

ЛЕГЕНДА О МОИСЕЕ

Однажды Моисей, взошед на гору,
Взирал задумчиво. Кругом светло
Сияла ширь холмов на радость взору.

Весной обласкана, земля цвела,
Ликуя в пестротканом облаченье,
Душа пророка радостной была,

И на челе сияло вдохновенье.
Вся в радугах под нежной синевой
Цепь снежных гор, как легкое виденье,

Сулила неизведанный покой….
Вдруг соколом гонимый голубь белый
Промчался в небе трепетной чертой –

И Моисея сердце восскорбело.
Он бросил в небо возглас: не убий!
И как бы тучей небо потемнело.

Нарушилась гармония стихий,
Гром грохотал, и эхо повторяло
Всё тот же возглас строгий: не убий!

И сокол внял. Над голубем витала
Смерть неминучая, но вот он снова жив,
А птица ловчая далече улетала.

Вернулась вновь, голодных положив
Птенцов к ногам сурового пророка.
И молвил: "Мне ловитву запретив,

Не хочешь ли их гибели? Жестоко
Твое решение. Возьми, корми их сам!"
И сокола пронзительное око

В последний раз скользнуло по птенцам
И вещему пророку. И покинул
Детей тому, кто взор свой к небесам

Воздвиг, молясь. Но миг сомнений минул,
Он нож берет. Вот грудь он обнажил
И лезвие кругообразно двинул.

И плотью Моисей голодных наделил,
И кровью их поил, забыв страданье.
Так, став истоком живоносных сил.

Пророк святое вынес испытанье.

ПЕСЕНКА СТРАЖА

Мурлычет сторож песенку
У двери у моей;
Знать, тоже ищет лесенку
Туда, где посветлей.

То кается, то мается,
То будто вовсе пьян…
Так по ветру качается
Замотанный бурьян.

С той песнью в сердце просится
Мечтаний легкий рой:
По малой капле точится
За звуком звук родной.

Люби кого приходится.
Кого? Не всё равно ль?
Святую Богородицу
Иль трепетную моль?

На всем печать Господняя,
Везде Его рука,
И песня та свободнее,
Что плачет у замка,

Что стонет понемножечку
Всю ночку напролет,
Сверлит себе окошечко,
Хоть щелку на восход.

МЕЧТАТЕЛЬ

Ах, бежать от стен ревнивых,
Поразмыкать злое горе,
Позабыть зоилов лживых,
Видеть горы, видеть море!

Видеть вольные просторы,
Слышать говор, клик и хохот.
Шире море! Выше горы!
Там, где мула звонок топот…

Над тропинкой каменистой,
Там витают только птицы,
И озон струится чистый
В царстве вещей Ледяницы.

Обежать мир стародавний,
Облететь ли быстрой думой?
Ну, скажи, что своенравней
Вновь прийти к тюрьме угрюмой,

Попроситься под запоры,
Повиниться перед стражем,
Оттого что море, горы,
Всё у нас – когда прикажем.

ЭЗОПУ

Гений в теле горбуна,
Вдохновеньем озаренный,
Ты - всегдашняя весна,
Вечный лавр густо-зеленый.

Что тебе зима и плен,
Непогода или вёдро?
Всё земное – прах и тлен,
Правда только в песне бодрой.

Жизнь уходит, как струя
Из разбитого сосуда,
Все условья бытия –
Черепков гремящих груда.

Правда там, где дух царит,
Где мечте своей в угоду
Непрестанно он творит
Сам себе свою погоду.

Правда там, святой мудрец,
Где бессильны плеть и казни.
В легкокрылой твоей басне
Ты нашел ее, творец?

ПАУК

Посвящено Диме

Вот он, паук, давно классический.
Как быть тюрьме без паука?
В нем символ дан почти мистический:
Отъединенье и тоска.

Таясь, весь день глядит внимательно
На суету бездумных мух
И ткань свою блюдет старательно,
Как инженер суров и сух.

Ему пути давно намечены
(В себе носил он те пути)…
Там, где две нити третьей встречены,
Он должен жертву оплести.

А сколько на улов отчислено
Крылатых фей на каждый день?..
И молвит он глубокомысленно,
Почти сурово! "Не задень,

Не нарушай порядка строгого,
А сам в углу своем сиди,
Учись у паука убогого
И познавай, что значит: жди".

Так говорит он или слышится
Из глубины моей тоски?
И паутина чуть колышется,
Натянутая мастерски.

По вольной воле иль рождению
В тюрьме нашел ты крепкий дом?
Что уподоблю наслаждению
Беседы с пауком?

ПЕСНЯ ЛУНЫ

Посвящено Наталии Ивановне

Сквозь мою решетку из-за туч струится
Тонкий луч, трепещущий и нежный,
То луна, земли моей сестрица,
Всё-то ходит по степи безбрежной.

Наливает тучку золотым елеем,
Душу наполняет грезой и покоем,
Будто тихо молвит: "Что мы разумеем?"
И еще потише: "Многого ли стоим?

О тебе, поникший, в небе я тоскую,
Вот и заглянула в малое оконце.
Солнце наклоняет чашу золотую;
Солнце не устанет оттого, что – Солнце.

На полях лазурных, заплетая петли,
В ризе сребротканой я почти устала.
Свет мой хоть и видишь, вопрошаешь свет ли?
Неба дар безмерен – сердцу всё-то мало".

ПОСОХ В ЦВЕТУ

Если твой посох расцвел, кто помешает скитанью,
Кто преградит тебе путь, если ты с Богом идешь?
Странником был ты и станешь свободен, пленный;
Каждой дороге отдаст верный свой оттиск стопа.

ДРУГ ПРИРОДЫ

посв. Вас. Иван. Шевченко

Менять ружье не так уж безопасно,
За это попадешь порой и под замок.
Ну, что ж? Я рад: я слушаю, как красно
Ты про охоту молвишь, мой стрелок.

Ты говоришь, и видится мне ясно
Весенний день, скользящий твой челнок.
Ты сгорбился и в небо смотришь страстно,
И тихо-тихо щелкает курок.

Почуяли… крыла звенят по влаге.
Чу! выстрел! И Трезор твой, полн отваги,
Бредет в кусты, куда чирок упал.

Промок, дружок… И гладишь ты Трезора…
Так при тебе я волю вспоминал.
Терпи и жди!.. Ты в Льгов уедешь скоро.

ЗАЩИТА ПЕСНИ

Пишущий стихи похож на того, кто,

собираясь ходить, подвяжет ногу.

Л. Толстой

Суровый дух, стихи ты осудил.
Мудрец, ты в них забаву только видел.
Но не людей – ты истину обидел,
Ты о цепах поющих позабыл.

К певунье пряхе стройный ритм восходит,
Кто с челноком заговорит шутя.
Взгрустнется ли, забвение находит
В мурлыканье безгрешное дитя.

А бурлаки, что бечевой ходили,
Как вьючный скот поникшие в тоске…
Их песни вольные о матушке-реке
От очерствения, как миро, сохранили.

Смягчается томление дороги,
Когда бренчит колоколец дуги,
И пел ямщик про жребий свой убогий
И создавал "не белы то снеги!".

Нарушена ль души моей больной
Гармония - ищу родных созвучий.
Ты, песня, – радуга под тучей грозовой,
Опора и надежда жизни лучшей.

МАЛЫШУ

Дитя без соски и гремушки,
Ты – радость наших тусклых дней,
И как судьбе, седой старушке,
Не улыбнуться веселей?

Рука косящей не устала,
А ты явил свое лицо,
Пришел, пока несет так мало
Яиц куриных Глав-яйцо.

Трещит, скрипит ладья Харона,
Работою утомлена.
Давно "на пана и барона"
По Стиксу плавает она.

Цвети без булочки… И много
Одолевай докучных без!
Но, если вправду силен бес ,
Он только тявкает на Бога.

АНДРЕ ШЕНЬЕ

посвящ. Е. М.

Нет, никогда ошейник гильотины
Не омывала кровь святей, чем эта…
Огнем и духом правились крестины
Прекрасного и юного поэта.

Как он любил укромные долины,
Где дремлет Пан в палящий полдень лета,
И песни дев, роняющих в корзины
Дар нежных роз для гроба и букета.

Тропою кротости он шел к великой силе,
И стал он – лев, когда пришел палач,
И волки исступленные завыли,

Чтоб заглушить детей и женщин плач,
Гнев правого и рокот соловьиный,
Витающий над черной гильотиной.

КНИГА В ТЮРЬМЕ

Посвящ. Леон. Петр. Богданову

Романы Эркмана и Шатриана
Читаем здесь. В них прелесть простоты,
И выступают как бы из тумана
Народные незримые черты.

В них жизнь дана вне позы и обмана:
И сельские смиренные цветы,
И горечь слез под грохот барабана,
И сердца заповедные мечты…

Блюдет один из пленных книги эти,
Тюремный шкаф кой-чем снабжает нас.
Забудешь всё. Вдруг вскрикнешь: "вот те раз…

Странички нет! Граждане – те же дети:
На папироски дергают листки,
Чтоб табачком забыться от тоски".

МОЕМУ СЫНУ. Сонет мистический

Когда они пришли, ты рисовал безделки,
В которых был намек на строгий ход судьбы:
Блужданья моего там намечались стрелки
И Года старого увечья и горбы.

Когда они ушли – от острой переделки,
Как Астероиды – след мировой борьбы,
Ютились ящики, бумаги, скарб наш мелкий,
А я уже шагал на внятный зов трубы.

Душа смятенная клянет свои основы…
Но, зодчий храма, знает: нет, ты не в плену,
Здесь тайна некая, бродило жизни новой.

В солнцевороте том угадывай весну,
И ты поймешь, мой сын (пускай немного позже),
Кто, мудрый, замесил нам в этот хлебец дрожжи.

ТИФ

посвящено Талаловскому

Есть паразит, приносящий в укусе
Немочь лихую, нередко и смерть.
Верит ученый в науку и трусит,
Смел неученый: он верит лишь в твердь.

Злой паразит заповедному служит,
Правит им ход неуклонный планет.
Кто о небесной планете не тужит,
Должен о тифе не слишком скорбеть.

Он не напрасно тебя посещает;
Вот отчего неученый правей:
Верит в планиду и бодро шагает,
Смерть ли он встретит – братается с ней.

Вот посмотри: на снегу бросил платье,
Голый сидит и снежком себя трет:
Надо быть чистым, – и это занятье
Я во дворе наблюдал… О, народ!

Много ты тайн недоведомых чуешь,
В этом святая твоя красота.
Пасхой Христовой ты смело целуешь
Хоть и проказу – устами в уста.

И ничего! Так наступит на змея
И скорпиона, кто прав и велик.
Кто через зло перейдет не робея,
Тот уж не носит цепей и вериг.

У БОЛЬНОГО

Он бледен и в тенях зеленых. Уходят
В орбиты глаза.
Протянуты руки вдоль тела
Поверх одеяла.
Что скажешь ему,
Посетитель?
Помнешься
И бросишь тоскливую глупость,
Что, дескать, напрасно
Горькую долю тюрьмы
Усложнять…
Что люди лихие
Не могут понять…
Довольно.
Он слушает? Нет. Забылся? Ни слова…
Ему не смешно и не нужно.
Довольно!
Его лихорадит. Уходят
В орбиты глаза
На лице исхудалом.

СОЛНЦЕ В КОРИДОРЕ

Клонится к западу ясное, красное.
Вышли и мы в коридор
В длинном окне посмотреть
Солнце прекрасное,
Желтый по стенам узор.
Бледные лица друзей,
Тех, кому здесь посветлей.

Ходим мы кучками, речи не вяжутся…
Всех-то нас тянет к окну
То ли себя пожалеть,
То ль помечтать про "такую бы лестницу",
Про старину,
Иль посмеяться, кто в смехе успел
Выковать щит от томительных стрел
И дразнящих…
Лучей,
Тихо скользящих
По лицам людей.

ЧЬЯ КРАСНЕЙ?

Посв. Нат. Никол.

К раббину Риво некто приходил,
Глася: "Назначено мне дело злое;
Мне говорят, чтоб меч я обнажил
На человека. Но мерзит кривое,
А повелевший смертью мне грозил,
Когда ослушаюсь. Рабби, больное
Утишь мне сердце, совесть развяжи,
Что ныне делать, ясно расскажи".

И отвечал учитель: "Сам подумай
О крови брата – иль твоя красней,
Чем кровь его? Пускай злодей угрюмый
Убьет тебя – ты крови не пролей.
Ждет смерть тебя иль жизнь в юдоли шумной,
Не изменяй завету: "Не убий"".
Так говорил смятенному Рабби.

ИЗОБРЕТАТЕЛИ
Посвящ. Ив. Евг. К.

Долой острог! Да здравствует трудовая коммуна!

Надпись на флаге

Убийство Каин изобрел
(Был человек-кремень),
И кроткий Авель отошел,
Как гаснет вешний день.

А кто решил людей согнать
От четырех дорог?
Кто первый изобрел острог?
Кого мне поминать?

Иль имя это сам Господь
Скрывает от людей?
Ведь Каин убивает плоть,
И душу – этот змей.

Еще охотнее сравнишь
С косматым пауком…
Он опозорил слово дом:
Ни дна ему, ни крыш!

Пусть он витает в пустоте,
Не ступит на порог,
Кто черной послужил мечте,
Кто выдумал острог!

ОКНО БЕЗ РАМ

Диме

Поднявшись на этаж второй,
Ты подойдешь к окну без рам,
Где сквозь решетку ветр живой
Несет не воздух – фимиам;

И вольный виден кругозор:
Площадка бега и за ней
Пустынных домиков узор,
Дымки, а там – простор полей.

И восхищенный ловит взгляд
Вид идиллический. Вдали
На лыжах четверо ребят
Цепочкой резвой протекли.

Вот сняли лыжи. На снежки.
Меж ними бой уже кипит;
Они задорны и легки,
И верно каждый победит!

Над ними веет ветерок
И тот же ветерок в окно
Несет порхающий пушок,
И место мне в игре дано.

ВИРГИЛИЙ. Сонет

Посвящ. Е.В. Шлоккер

Бальзам надежды он на раны пролил,
В железный век мечтал про золотой,
Гласил о Том, кто исцелит все боли
И успокоит мир с его тоской.

Душа, влекомая к земной юдоли,
Томилась неключимою рабой.
Он с ней заговорил о светлой воле,
О синем, что сияет над землей.

Живя с природой, чуткий и пытливый,
Он изучил крылатую пчелу
И возрождений символ дал нелживый.

Садовому искусный ремеслу,
Привил ты Риму черенок Мессии
И дал Психее пару новых крылий.

ПАВЕЛ ЕФИМОВ

Влечение, а не принуждение властвует над вселенной.

Фурье

Сам к нам пришел ты незваный, непрошеный,
Вымел нам камеру, щи разогрел.
Строгой судьбой в эти стены заброшенный,
Нес ты уж месяцы грустный удел.

Стал ты нам другом, спокойный и сметливый.
Мы тебе хлебца давали, кто мог.
Круглый лицом и улыбкой приветливый,
Утром приходит, несет кипяток…

Было нас двое и двое к нам прибыло.
Ты помогаешь и всем четырем.
С ласкою тихой блюдешь ты, что б ни было.
Как без тебя мы отсюда уйдем?

Ждешь ты амнистию. Грех твой не маленький:
С поля бежал – и добрел до тюрьмы.
Месяцы ждешь ты, солдат неудаленький,
Месяц с тобой дожидаемся мы.

Ты говоришь нам в часы откровенности:
"Вы хороши мне и я вам хорош".
Труд твой за хлеб, а безмерные ценности –
Ласку твою – бескорыстно даешь.

Жизнь не оставит нас в нашем томлении;
В этом покинутом солнцем мурье
Осуществляем семьей восхождение
К миру гармоний, что строил Фурье.

ЖЕНА И МУЗА

Обеим

Чтоб видеться (в тюрьме тоска - не голод),
Ты, пленнику, приносишь мне обеды,
Усталая пересекаешь город,
И наши через щель не веселы беседы.

А по ночам божественная дева,
Пока я сплю, незримо ждет у ложа.
Проснешься – "Здесь ты?" – "Здесь!" Глядишь налево:
Окно во тьме. Но ты и так пригожа.

Твой голос – свет душе. Не надо утра.
Чем сердце ты, богиня, удостоишь?
И вот начнет торжественно и мудро.
Я тихо вторю ей: нас в мире двое.

Ты прежде забавляла - учишь ныне,
Я познаю, чем мир стоит и движим.
Как человек, подобный мерзлой глине,
Восходит ввысь – про то мы строки нижем.

И ритмы мира, музыку вселенной
Несешь ко мне и сыплешь из корзины
Твои цветы, и я ликую, пленный,
Вознесенный на снежные вершины.

Пока ты здесь в ночи и озаряет
Мне щелку милый взор в дневную пору,
Я не томлюсь… Печаль моя витает
Как облако по синему простору.

ТЕБЕ И ЕМУ

Ты говорила мне, что он уже садится
И гордо выглядит, как молодой орел.
И любо слышать мне, как сыном мать гордится,
Приветствуя ребячий произвол.

Назад Дальше