Посещения Бородаевского часто отмечает в своем дневнике М. Кузмин: "Пришел Бородаевский", "Обедал Бородаевский и сидел вечер". Иванов был приглашен в крестные к сыну Бородаевского; об этом событии сохранилась запись М. Кузмина от 7 января 1910 г.: "Поехал на крестины к Бородаевскому. К обряду опоздал, но попы еще были. Вячеслав был во фраке, очень торжественный, так что священник пожелал новорожденному быть директором завода". Впоследствии тема "кумовства" будет не раз обыгрываться в шуточных посланиях Иванова к супругам Бородаевским. Между семьями завязываются самые дружеские отношения: в письмах имя адресата "Вячеслав Иванович" сменяется на просто "Вячеслав".
Мистицизм Бородаевского и его интерес к русской религиозности, к особой роли христианства в истории, с момента встречи с Ивановым начинает приобретать черты увлечения оккультными учениями. Время знакомства Бородаевского с "башенной" жизнью совпадает с усиленным интересом Вяч. Иванова к розенкрейцерству. Бородаевский был представлен теософке А.Р. Минцловой, которая месяцами гостила на "башне"; тогда она переводила "Теософию" Штейнера и хотела организовывать розенкрейцеровское "братство".
Весной 1910 г. супруги Бородаевские уезжают в курское имение. О "башенной" жизни они расспрашивают в письмах М.М. Замятнину и Веру Шварсалон, которые охотно посвящают их в перипетии литературного быта. Бородаевский обменивается дружескими поэтическими посланиями с М. Кузминым и Ю. Верховским, которому писал летом 1910 г.:
Дорогой Юрий Никандрович,
Сердечное Вам спасибо за Ваше милое и прекрасное послание, которое должно быть признано образцовым. Оно меня очень порадовало, а некоторые характеристики заставили от души смеяться. Собирался ответить вам александрийским стихом (почему-то он стал мне особенно мил теперь), но сперва помешали дела, а потом лихорадка, и я вынужден отвечать Вам речью бескрылой.
О Петербургских поэтах скучал не порой, а очень часто, и вообще после Петербурга мне как-то не хватает (психически) воздуха.
Настоящего, деревенского спокойствия я не зияю, так, как охвачен сейчас бездной хозяйственных работ по двум имениям, а <разгар?> уборки самый, можно сказать, настоящий.
Я все-таки надеюсь ответить поэтически; в Вас есть бодрящая сила, которая заставляет браться за струны самых ленивых.
Когда Вы рассчитываете на выход Ваших идиллий? Жду экземпляра с автографом.
Жена шлет Вам свой искренний привет, а я крепко жму руку Вашу.
Дружеское стихотворное послание – характерная примета башенного быта; возрождение жанра послания свидетельствовало о сознательном культивировании нового направления – неоклассицизма, ориентированного прежде всего на традиции русской романтической поэтики и особенно явственно проявившегося в поэзии В. Бородаевского, Ю. Верховского, Б. Садовского. Речь идет как о формировании определенного стилистического строя, ориентированного на поэзию пушкинской эпохи (Баратынского, Вяземского, Батюшкова, Тютчева), так и о своеобразной попытке реставрации жанровой системы романтизма. Иванов не случайно формулировал названия сборников стихотворений Верховского и Бородаевского по жанровому принципу. Сам Бородаевский считал одним их "самых могучих поэтов Символа" Ф. Тютчева (также Вл. Соловьева) и упоминал его в стихах как верного спутника одиноких размышлений.
В начале осени 1910 г. издательство "Мусагет" задумывает издание антологии современной поэзии. Во многом эта идея принадлежала Андрею Белому: весной того же года он организовал при издательстве "кружок экспериментальной эстетики" (Ритмический кружок), в котором принимали участие молодые поэты. Вероятно, именно Белый просил Бородаевского дать стихи в "Антологию" (М., 1911); в письме А. Блоку он сообщал: "Книгоиздательство "Мусагет" издает альманах стихов. Желательны из Петербурга ты, Иванов, Кузмин, Бородавеский и несколько других".
В "Антологию" Бородаевский представил подборку стихотворений, которые позднее были включены им в сборник "Уединенный дол". Редактировали рукописи и формировали состав антологии А. Белый и Эллис (Л. Кобылинский); в связи с возникавшими трениями между редакторами, необходимо было сопровождать черновые рукописи краткими рецензиями на авторов сборника. В наборной рукописи "Антологии" к машинописным копиям стихотворений Бородаевского – "Скиты", "Старцы", "Последний ландыш", "Если сердцу нужно приобщиться радости…" – приложена рукописная копия сонетов с рекомендательной записью Андрея Белого карандашом: "Независимо от данных стихов Бородаевский крупная личность и большой талант. Стихи же данные одобряю . Бугаев". Уже после выхода "Антологии" редактор "Мусагета" Э.К. Метнер упрекал Андрея Белого: "и если бы я следовал далее тем обещаниям, которые Вы только по слабости воли раздавали направо и налево, то мы издали бы наверно сборник стихов Юрия Верховского, затем Валериана Бородаевского, потом, м<ожет> б<ыть>, статьи Максимилиана Волошина и т. д. ad infinitum". Ирония заключалась в том, что следующий сборник Бородаевского "Уединенный дол", вопреки воле главного редактора, вышел именно в "Мусагете", и, скорее всего, именно Белый рекомендовал его к изданию.
В конце 1910 г. Бородаевские вновь посетили Петербург, новый год они встречали вместе с семьей А.Н. Толстого. 31 декабря 1910г. Толстой писал А.М. Ремизову: "Если же Вам обоим нельзя будет прийти (что нас очень огорчит), то 2-го января ждем Вас обоих непременно. У нас будет Бенуа и Бородаевский, больше никого".
Те же лица присутствовали и на маскараде у Ф. Сологуба, о котором у М.А. Бородаевской сохранились яркие впечатления; Вяч. Иванов на маскараде не присутствовал, отправив вместо себя Веру Шварсалон с Бородаевскими.
Дочь Иванова Лидию и его будущую супругу Веру Шварсалон Бородаевские пригласили погостить в Кшень. В дневниковых записях М. Кузмина за 6 января 1911 г. отмечено: "Зашел к Бородаевским, пил чай, на столе у него книжечка о Ефреме Сирине, разговоры полумосковские, полупровинциальные, успокоительные. Вера и Лидия едут с ними". В письмах к Вяч. Иванову В. Шварсалон рассказывала о помещичьем быте курской глубинки, всё было в диковинку; из писем мы узнаем о характере Бородаевского: "Вал<ериан> В<алерианович> ведет почти, как мне кажется, келейную жизнь (м<ожет> б<ыть>, от нас он прячется) целый день, с утра до ночи в кабинете, редко после обеда или завтрака присядет на четверть часа от читального стола в гостиной. За обедом у нас с ним интересные разговоры – он мне рассказывает и философствует о <курских?> типах, когда не расспрашивает меня о петерб<ургских> знакомых".
Бородаевский посещал и заседания христианской секции Религиозно-философского общества, которые также проходили на "башне". Всерьез заинтересовавшись славянофильством, в 1910 г. он выступил с докладом "Религиозная правда Константина Леонтьева". Об одном из таких заседаний вспоминал Андрей Белый: "помню, торжественно заседает совет петроградского религиозно-философского о<бщест>ва <…> или кто-нибудь, близкий Иванову: Бородаевский, Недоброво, иль сектант, иль поэт и т. д.".
В собраниях петербургской секции РФО Бородаевский познакомился с Н.А. Бердяевым и С.Н. Булгаковым, которые пригласили его сотрудничать в московское религиозно-философское издательство "Путь". Е.К. Герцык сообщала Вяч. Иванову в письме от 9 января 1911 г. из Москвы: "Сегодня прямо от нас с чемоданами уехал Бородаевский. Он виделся с Николаем Александровичем и Булгаковым в Княжьем Дворе и сегодня у нас и, хотя десять раз порывался уходить, боялся наскучить и т. д., всё же хорошо под конец разговорился и прочел даже стихи. Бердяев предложил ему написать для "Пути" монографию о Леонтьеве, и он заинтересовался и хочет попытаться".
В начале февраля 1911 г. Бородаевский приезжает в Москву на открытое заседание Московского РФО, посвященное 10-летию со дня смерти B.C. Соловьева. Заседание состоялось в зале Политехнического музея; прочитанные доклады вошли в сборник "О Вл. Соловьеве" (М.: Путь, 1911). Бородаевский приезжал специально чтобы послушать Вяч. Иванова, который выступил с докладом "О значении Вл. Соловьева в судьбах нашего религиозного сознания". В одной гостинице с Ивановым остановились и Бердяевы. Вскоре после докладов, 11 февраля, состоялся импровизированный вечер у Н.А. Бердяева, о котором подробно сообщал в письме к жене В.Ф. Эрн: "11-го вечером, все собрались у Бердяевых. <…> Вечер удался на славу, с большим внутренним содержанием, с интересными разговорами, но без споров. Меня выбрали "председателем" и я заведовал чтением поэтов. Сначала читала Аделаида Казимировна Герцык, затем Бородаевский и, наконец, Вячеслав. <…> После того, как прочли Герцык и Бородаевский, пришла Маргарита Кирилловна (в первый раз) и очень быстро освоилась с нашим обществом. <…> Л<идия> Ю<дифовна> попросила, чтобы я как председатель еще раз устроил чтение стихов Герцык и Бородаевского, и они читали второй раз, чтобы слышала их и Маргарита Кирилловна. От второго чтения стихи еще выиграли". Об этом же вечере сообщал в письме к Андрею Белому его давний приятель и антропософ М.И. Сизов, который на вечере в РФО зачитывал доклад отсутствовавшего А. Блока: "Вчера я был у В.И., поговорили с ним дружески, он самостоятелен и чувствует как бы нашедшим путь. К нему пришел Эрн, которого только что оправдали: ему грозил год каторги за издание одной брошюры, а жену надо везти на юг. Потом поднялись к Бердяеву, там был маленький раут, был Булгаков, Эмилий Карлович, Маргарита Кирилловна, Бородаевский, Герцыки. А. Герцык, Бородаевский и В.И. читали стихи. Было мило". В Москве Бородаевский провел около двух месяцев. К этому периоду следует отнести его активное знакомство с группой "Молодого Мусагета" и участие в работе Ритмического кружка; скорее всего, тогда же он заинтересовался антропософским кружком, группировавшимся вокруг издательства. Об одном из чтений его стихов сообщал Белому С. Бобров в письме от 16 апреля 1911 г.: "В прошлую среду в "Мусагете" Сергей Соловьев читал статью о Дельвиге. <…> Потом читали стихи. Вяч. Иванов (хорошие стихи, но немного холодные), Бородаевский (слабо), Эллис, Любовь Столица <…>".
Тогда же, весной 1911г., Вяч. Иванов, предлагая Брюсову стихи Бородаевского для публикации в "Русской мысли", настаивал на том, что его поэзия заслуживает более пристального внимания; Брюсов, тем не менее, печатал его с большой неохотой. В письме к Вяч. Иванову от 11 мая он вяло констатировал: "Одно стихотворение Верховского, из числа переданных тобою, напечатано. Бородаевского стихи мне нравятся менее". В ответном письме от 25 мая Иванов продолжает настаивать: "Сожалею и удивляюсь, что ты не хочешь признать Бородаевского. Сила его дарования очевидна". Брюсов так и не изменил своего отношения к поэзии Бородаевского; вот как описывала свой визит к Брюсову Аделаида Герцык в письме к сестре от 31 октября 1910 г.: он "читал ужасные строчки из присланных ему рукописей <…>. Язвительно и сухо отвечал мне на вопросы о поэзии Бородаевского, Черубины <…>". Всё же в рецензии на "Антологию" Мусагета Брюсов "довольно кисло похвалил" в числе прочих поэтов и Бородаевского: "большинство молотых поэтов питает непобедимое пристрастие к стилю парнасцев <…> Их стихи, нередко принимающие форму сонетов, – большею частью риторические рассуждения о каком-нибудь "муже древности", по возможности о таком, существование которого мало кому известно и имя которого дает повод для интересной рифмы. Бесспорно, мастерства (не в дурном смысле слова) достиг в этом роде Валериан Бородаевский, у которого, например, очень хорошо сделано стихотворение "Волы священные – Иосиф, Варсонофий"". В брюсовском экземпляре "Уединенного дола" (М., 1914), подаренном автором, о внимательном чтении свидетельствуют карандашные пометы на рифмах, показавшихся Брюсову интересными: "персти – отверстий", "орлей – горле". В инскрипте на авантитуле книги значится: "Глубокоуважаемому Валерию Яковлевичу Брюсову. Автор. 12 мая 1914 г."; кроме того, Бородаевский тут же почтительно процитировал и последнюю строфу брюсовского стихотворения "Блудный сын" (сб. "Urbi et Orbi").