Устинья Наумовна . Известное дело, жемчужная, нельзя ж комиссару без штанов: хоть худенькие, да голубенькие. А каких же больше настряпала – шерстяных али шелковых?
Олимпиада Самсоновна . Разных – и шерстяных и шелковых; да вот недавно креповое с золотом сшила.
Устинья Наумовна . Сколько ж всего-то-навсего у тебя, изумрудная?
Олимпиада Самсоновна . А вот считай: подвенечное блондовое на атласном чахле да три бархатных – это будет четыре; два газовых да креповое, шитое золотом – это семь; три атласных да три грогроновых – это тринадцать; гроденаплевых да гродафриковых семь – это двадцать; три марселиновых, два муслинделиновых, два шинероялевых – много ли это? – три да четыре семь, да двадцать – двадцать семь; крепрашелевых четыре – это тридцать одно. Ну там еще кисейных, буфмуслиновых да ситцевых штук до двадцати; да там блуз да капотов – не то девять, не то десять. Да вот недавно из персидской материи сшила.
Устинья Наумовна . Ишь ты, Бог с тобой, сколько нагородила! А ты поди-ко выбери мне какое пошире из гродафриковых.
Олимпиада Самсоновна . Гродафрикового не дам, у самой только три; да оно и не сойдется на твою талию; пожалуй, коли хочешь, возьми крепрашелевое.
Устинья Наумовна . На какого мне жида трепрашельчатое-то! Ну, уж, видно, нечего с тобой делать, помирюсь и на атласном, так и быть.
Олимпиада Самсоновна . Ну и атласные тоже – как-то не того, сшиты по-бальному, открыто очень – понимаешь? А из крепрашелевых сыщем капот, распустим складочки, и будет в самую припорцию.
Устинья Наумовна . Ну, давай трепрашельчатое! Твое взяло, бралиянтовая! Поди отпирай шкап.
Олимпиада Самсоновна . Я сейчас, подожди немножко!
Устинья Наумовна . Подожду, золотая, подожду. Вот еще мне с супругом твоим поговорить надо.
Олимпиада Самсоновна уходит.
Что же это ты, бралиянтовый, никак забыл совсем свое обещание?
Подхалюзин . Как можно забыть-с, помним! (Вынимает бумажник и дает ей ассигнацию.)
Устинья Наумовна . Что ж это такое, алмазный?
Подхалюзин . Сто целковых-с!
Устинья Наумовна . Как так сто целковых? Да ты мне полторы тысячи обещал!
Подхалюзин . Что-о-с?
Устинья Наумовна . Ты мне полторы тысячи обещал!
Подхалюзин . Не жирно ли будет, неравно облопаетесь?
Устинья Наумовна . Что ж ты, курицын сын, шутить, что ли, со мной вздумал? Я, брат, и сама дама разухабистая.
Подхалюзин . Да за что вам деньги-то давать? Диви бы за дело за какое!
Устинья Наумовна . За дело ли, за безделье ли, а давай, – ты сам обещал!
Подхалюзин . Мало ли что я обещал! Я обещал с Ивана Великого прыгнуть, коли женюсь на Алимпияде Самсоновне, – так и прыгать?
Устинья Наумовна . Что ж ты думаешь, я на тебя суда не найду? Велика важность, что ты купец второй гильдии, я сама на четырнадцатом классе сижу, какая ни на есть, все-таки чиновница.
Подхалюзин . Да хоть бы генеральша – мне все равно; я вас и знать-то не хочу, – вот и весь разговор.
Устинья Наумовна . Ан врешь – не весь: ты мне еще соболий салоп обещал.
Подхалюзин . Чего-с?
Устинья Наумовна . Соболий салоп! Что ты, oглох, что ли?
Подхалюзин . Соболий-с! Хе, хе, хе…
Устинья Наумовна . Да, соболий! Что ты смеешься-то, что горло-то пялишь!
Подхалюзин . Еще рылом не вышли-с в собольих-то салопах ходить!
Олимпиада Самсоновна выносит платье и отдает Устинье Наумовне.
Явление третье
Те же и Олимпиада Самсоновна.
Устинья Наумовна (вырывает из рук, с сердцем) . Что ж это вы в самом деле – ограбить меня, что ли, хотите?
Подхалюзин . Что за грабеж, а ступайте с Богом, вот и все тут.
Устинья Наумовна . Уж ты гнать меня стал; да и я-то, дура бестолковая, связалась с вами, – сейчас видно: мещанская-то кровь!
Подхалюзин . Так-с! Скажите, пожалуйста!
Устинья Наумовна . А коли так, я и смотреть на вас не хочу! Ни за какие сокровища и водиться-то с вами не соглашусь! Кругом обегу тридцать верст, а мимо вас не пойду! Скорей зажмурюсь да на лошадь наткнусь, чем стану глядеть на ваше логовище! Плюнуть захочется, и то в эту улицу не заверну! Лопнуть на десять частей, коли лгу! Провалиться в тартарары, коли меня здесь увидите!
Подхалюзин . Да вы, тетенька, легонько! а то мы и за квартальным пошлем.
Устинья Наумовна . Уж я вас, золотые, распечатаю: будете знать! Я вас так по Москве-то расславлю, что стыдно будет в люди глаза показать!… Ах я, дура, дура, с кем связалась! Даме-то с званием, с чином… Тьфу! Тьфу! Тьфу! (Уходит.)
Подхалюзин . Ишь ты, расходилась дворянская-то кровь! Ах ты, Господи! Туда же, чиновница! Вот пословица-то говорится: гром-то гремит не из тучи, а из навозной кучи! Ах ты, Господи! Вот и смотри на нее, дама какая!
Олимпиада Самсоновна . Охота вам была, Лазарь Елизарыч, с ней связываться!
Подхалюзин . Да помилуйте, совсем несообразная женщина!
Олимпиада Самсоновна (глядит в окно) . Никак, тятеньку из ямы выпустили – посмотрите, Лазарь Елизарыч!
Подхалюзин . Ну, нет-с: из ямы-то тятеньку не скоро выпустят; а надо полагать, его в конкурс выписывали, так отпросился домой… Маменька-с! Аграфена Кондратьевна! Тятенька идет-с!
Явление четвертое
Те же, Большов и Аграфена Кондратьевна.
Аграфена Кондратьевна . Где он? Где он? Родные вы мои, голубчики вы мои!
Целуются.
Подхалюзин . Тятенька, здравствуйте, наше почтение!
Аграфена Кондратьевна . Голубчик ты мой, Самсон Силыч, золотой ты мой! Оставил ты меня сиротой на старости лет!
Большов . Полно, жена, перестань!
Олимпиада Самсоновна . Что это вы, маменька, точно по покойнике плачете! Не Бог знает, что случилось.
Большов . Оно точно, дочка, не Бог знает что, а все-таки отец твой в яме сидит.
Олимпиада Самсоновна . Что ж, тятенька, сидят и лучше нас с вами.
Большов . Сидят-то сидят, да каково сидеть-то! Каково по улице-то идти с солдатом! Ох, дочка! Ведь меня сорок лет в городе-то все знают, сорок лет все в пояс кланялись, а теперь мальчишки пальцами показывают.
Аграфена Кондратьевна . И лица-то нет на тебе, голубчик ты мой! Словно ты с того света выходец!
Подхалюзин . Э, тятенька, Бог милостив! Все перемелется – мука будет. Что же, тятенька, кредиторы-то говорят?
Большов . Да что: на сделку согласны. Что, говорят, тянуть-то, – еще возьмешь ли, нет ли, а ты что-нибудь чистыми дай, да и Бог с тобой.
Подхалюзин . Отчего же не дать-с! Надать дать-с! А много ли, тятенька, просят?
Большов . Просят-то по двадцать пять копеек.
Подхалюзин . Это, тятенька, много-с!
Большов . И сам, брат, знаю, что много, да что ж делать-то? Меньше не берут.
Подхалюзин . Как бы десять копеек, так бы ладно-с. Семь с половиною на удовлетворение, а две с половиною на конкурсные расходы.
Большов . Я так-то говорил, да и слышать не хотят.
Подхалюзин . Зазнались больно! А не хотят они осемь копеек в пять лет?
Большов . Что ж, Лазарь, придется и двадцать пять дать, ведь мы сами прежде так предлагали.
Подхалюзин . Да как же, тятенька-с! Ведь вы тогда сами изволили говорить-с, больше десяти копеек не давать-с. Вы сами рассудите: по двадцати пяти копеек денег много. Вам, тятенька, закусить чего не угодно ли-с? Маменька! прикажите водочки подать да велите самоварчик поставить, уж и мы, для компании, выпьем-с. А двадцать пять копеек много-с!
Аграфена Кондратьевна . Сейчас, батюшка, сейчас! (Уходит.)
Большов . Да что ты мне толкуешь-то: я и сам знаю, что много, да как же быть-то? Потомят года полтора в яме-то, да каждую неделю будут с солдатом по улицам водить, а еще, того гляди, в острог переместят: так рад будешь и полтину дать. От одного страма-то не знаешь куда спрятаться.
Аграфена Кондратьевна с водкой; Тишка ставит закуску и уходит.
Аграфена Кондратьевна . Голубчик ты мой! Кушай, батюшка, кушай! Чай, тебя там голодом изморили!
Подхалюзин . Кушайте, тятенька! Не взыщите, чем Бог послал!
Большов . Спасибо, Лазарь! Спасибо! (Пьет.) Пей-ко сам.
Подхалюзин . За ваше здоровье! (Пьет.) Маменька! не угодно ли-с? Сделайте одолжение!
Аграфена Кондратьевна . А, батюшки, до того ли мне теперь! Эдакое божеское попущение! Ах ты, Господи Боже мой! Ах ты, голубчик ты мой!
Подхалюзин . Э, маменька, Бог милостив, как-нибудь отделаемся! Не вдруг-с!
Аграфена Кондратьевна . Дай-то Господи! А то уж и я-то, на него глядя, вся измаялась.
Большов . Ну, как же, Лазарь?
Подхалюзин . Десять копеечек, извольте, дам-с, как говорили.
Большов . А пятнадцать-то где же я возьму? Не из рогожи ж мне их шить.
Подхалюзин . Я, тятенька, не могу-с! Видит Бог, не могу-с!
Большов . Что ты, Лазарь, что ты! Да куда ж ты деньги-то дел?
Подхалюзин . Да вы извольте рассудить: я вот торговлей завожусь, домишко отделал. Да выкушайте чего-нибудь, тятенька! Вот хоть мадерцы, что ли-с! Маменька, попотчуйте тятеньку.
Аграфена Кондратьевна . Кушай, батюшка Самсон Силыч! Кушай! Я тебе, батюшка, пуншик налью!
Большов (пьет). Выручайте, детушки, выручайте!
Подхалюзин . Вот вы, тятенька, изволите говорить, куда я деньги дел? Как же-с? Рассудите сами: торговать начинаем, известное дело, без капитала нельзя-с, взяться нечем; вот домик купил, заведеньице всякое домашнее завели, лошадок, то, другое. Сами извольте рассудить! Об детях подумать надо.
Олимпиада Самсоновна . Что ж, тятенька, нельзя же нам самим не при чем остаться. Ведь мы не мещане какие-нибудь.
Подхалюзин . Вы, тятенька, извольте рассудить: нынче без капитала нельзя-с, без капиталу-то немного наторгуешь.
Олимпиада Самсоновна . Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила – cвeтa не видала. Что ж мне прикажете отдать вам деньги, да самой опять в ситцевых платьях ходить?
Большов . Что вы! Что вы! Опомнитесь! Ведь я у вас не милостыню прошу, а свое же добро. Люди ли вы?..
Олимпиада Самсоновна . Известное дело, тятенька, люди, а не звери же.
Большов . Лазарь! да ты вспомни то, ведь я тебе все отдал, все дочиста; вот что себе оставил, видишь! Ведь я тебя мальчишкой в дом взял, подлец ты бесчувственный! Поил, кормил вместо отца родного, в люди вывел. А видел ли я от тебя благодарность какую? Видел ли? Вспомни то, Лазарь, сколько раз я замечал, что ты нб руку нечист! Что ж? Я ведь не прогнал тебя, как скота какого, не ославил на весь город. Я тебя сделал главным приказчиком, тебе я все свое состояние отдал, да тебе же, Лазарь, я отдал и дочь-то своими руками. А не случись со мною этого попущения, ты бы на нее и глядеть-то не смел.
Подхалюзин . Помилуйте, тятенька, я все это очень хорошо чувствую-с!
Большов . Чувствуешь ты! Ты бы должен все отдать, как я, в одной рубашке остаться, только бы своего благодетеля выручить. Да не прошу я этого, не надо мне; ты заплати за меня только, что теперь следует.
Подхалюзин . Отчего бы не заплатить-с, да просят цену, которую совсем несообразную.
Большов . Да разве я прошу! Я из-за каждой вашей копейки просил, просил, в ноги кланялся, да что же мне делать, когда не хотят уступить ничего?
Олимпиада Самсоновна . Мы, тятенька, сказали вам, что больше десяти копеек дать не можем, – и толковать об этом нечего.
Большов . Уж ты скажи, дочка: ступай, мол, ты, старый черт, в яму! Да, в яму! В острог его, старого дурака. И за дело! – Не гонись за большим, будь доволен тем, что есть. А за большим погонишься, и последнее отнимут, оберут тебя дочиста. И придется тебе бежать на Каменный мост да бросаться в Москву-реку. Да и оттедова тебя за язык вытянут да в острог посадят.
Все молчат; Большов пьет.
А вы подумайте, каково мне теперь в яму-то идти. Что ж мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка-то теперь за сто верст покажется. Вы подумайте только, каково по Ильинке-то идти? Это все равно, что грешную душу дьяволы, прости Господи, по мытарствам тащат. А там мимо Иверской: как мне взглянуть-то на нее, на матушку?.. Знаешь, Лазарь, Иуда, ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем… А что ему за это было?.. А там Присутственные места, Уголовная палата…
Ведь я злостный – умышленный… ведь меня в Сибирь сошлют. Господи!.. Коли так не дадите денег, дайте Христа ради! (Плачет.)
Подхалюзин . Что вы, что вы, тятенька? Полноте! Бог милостив! Что это вы? Поправим как-нибудь. Все в наших руках!
Большов . Денег надо, Лазарь, денег. Больше нечем поправить. Либо денег, либо в Сибирь.
Подхалюзин . И денег дадим-с, только бы отвязались! Я, так и быть, еще пять копеечек прибавлю.
Большов . Эки года! Есть ли в вас христианство? Двадцать пять копеек надо, Лазарь!
Подхалюзин . Нет, это, тятенька, много-с, ей-богу много!
Большов . Змеи вы подколодные! (Опускается головой на стол.)
Аграфена Кондратьевна . Варвар ты, варвар! Разбойник ты эдакой! Нет тебе моего благословения! Иссохнешь ведь и с деньгами-то, иссохнешь, не доживя веку. Разбойник ты, эдакой разбойник!
Подхалюзин . Полноте, маменька, Бога-то гневить! Что это вы клянете нас, не разобравши дела-то! Вы видите, тятенька захмелел маненько, а вы уж и нб-поди.
Олимпиада Самсоновна . Уж вы, маменька, молчали бы лучше! А то вы рады проклясть в треисподнюю. Знаю я: вас на это станет. За то вам, должно быть, и других детей-то Бог не дал.
Аграфена Кондратьевна . Сама ты молчи, беспутная! И одну-то тебя Бог в наказание послал.
Олимпиада Самсоновна . У вас все беспутные – вы одни хороши. На себя-то посмотрели бы: только что понедельничаете, а то дня не пройдет, чтоб не облаять кого-нибудь.
Аграфена Кондратьевна . Ишь ты! Ишь ты! Ах, ах, ах!.. Да я прокляну тебя на всех соборах!
Олимпиада Самсоновна . Проклинайте, пожалуй!
Аграфена Кондратьевна . Да! Вот как! Умрешь, не сгниешь! Да!..
Олимпиада Самсоновна . Очень нужно!
Большов (встает) . Ну, прощайте, дети.
Подхалюзин . Что вы, тятенька, посидите! Надобно же как-нибудь дело-то кончить!
Большов . Да что кончать-то? Уж я вижу, что дело-то кончено. Сама себя раба бьет, коли не чисто жнет! Ты уж не плати за меня ничего: пусть что хотят, то и делают. Прощайте, пора мне!
Подхалюзин . Прощайте, тятенька! Бог милостив – как-нибудь обойдется!
Большов . Прощай, жена!
Аграфена Кондратьевна . Прощай, батюшка Самсон Силыч! Когда к вам в яму-то пущают?
Большов . Не знаю!
Аграфена Кондратьевна . Ну, так я наведаюсь: а то умрешь тут, не видамши-то тебя.
Большов . Прощай, дочка! Прощайте, Алимпияда Самсоновна! Ну, вот вы теперь будете богаты, заживете по-барски. По гуляньям это, по балам – дьявола тешить! А не забудьте вы, Алимпияда Самсоновна, что есть клетки с железными решетками, сидят там бедные-заключенные. Не забудьте нас, бедных-заключенных. (Уходит с Аграфеной Кондратьевной.)
Подхалюзин . Эх, Алимпияда Самсоновна-с! Неловко-с! Жаль тятеньку, ей-богу, жаль-с! Нешто поехать самому поторговаться с кредиторами! Аль не надо-с? Он-то сам лучше их разжалобит. А? Аль ехать? Поеду-с! Тишка!
Олимпиада Самсоновна . Как хотите, так и делайте – ваше дело.
Подхалюзин . Тишка!
Входит Тишка.
Подай старый сертук, которого хуже нет.
Тишка уходит.
А то подумают: богат, должно быть, в те поры и не сговоришь.
Явление пятое
Те же, Рисположенский и Аграфена Кондратьевна.
Рисположенский . Вы, матушка Аграфена Кондратьевна, огурчиков еще не изволили солить?
Аграфена Кондратьевна . Нет, батюшка! Какие теперь огурчики! До того ли уж мне?! А вы посолили?
Рисположенский . Как же, матушка, посолили. Дороги нынче очень; говорят, морозом хватило. Лазарь Елизарыч, батюшка, здравствуйте! Это водочка? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью.
Аграфена Кондратьевна уходит с Олимпиадой Самсоновной.
Подхалюзин . А зачем это вы к нам пожаловали, не слыхать ли?
Рисположенский . Хе, хе, хе!.. Какой вы шутник, Лазарь Елизарыч! Известное дело, за чем!
Подхалюзин . А за чем бы это, желательно знать-с?
Рисположенский . За деньгами, Лазарь Елизарыч, за деньгами! Кто за чем, а я все за деньгами!
Подхалюзин . Да уж вы за деньгами-то больно часто ходите.
Рисположенский . Да как же не ходить-то, Лазарь Елизарыч, когда вы по пяти целковых даете. Ведь у меня семейство.
Подхалюзин . Что ж, вам не по сту же давать.
Рисположенский . А уж отдали бы зараз, так я бы к вам и не ходил.
Подхалюзин . То-то вы ни уха ни рыла не смыслите, а еще хапанцы берете. За что вам давать-то?
Рисположенский . Как за что? Сами обещали!
Подхалюзин . Сами обещали! Ведь давали тебе – попользовался, ну и будет, пора честь знать.
Рисположенский . Как пора честь знать? Да вы мне еще тысячи полторы должны.