Красные виноградники - Лариса Зубакова 2 стр.

3. Очертания

В Петербурге пурга; в Петербурге метель,
и промозгла балтийская сырость.
Всё приходит на ум почему-то теперь
эта слякоть, тоска да унылость.

А набухшей волны оцинкованный блеск
весь изжёван тяжёлым туманом.
Отдалённые звуки, приглушенный всплеск
разыгравшегося урагана.

Там, в высоких широтах, где, сгрудившись, льды
стали лежбищем белых медведей,
распускаются звёзд неземные цветы
в искромётном сиянии Севера.

Дьявол ночи иной – перечёркнутый крест
распростёрся с отвагой беспечного Юга.
…В Петербурге пурга; в Петербурге метель…
Жаль, что мы не услышим друг друга.

4. Разведённые мосты

Чёрный жемчуг холодной Невы,
где вода тяжелее гранита,
переплёскивает валы,
упирается в скальные глыбы.

Этот сфинкс иллюзорных ночей,
Летний сад, в чёрном золоте скрытый,
и мелькнувшего всадника тень
с распростёртой карающей дланью.

Упереться стеною в стекло
света ночи без тьмы. Даже сумерек
не сгустить. Днём и ночью светло -
только зори мерещатся смутные.

Только призраки улиц, домов
над болотной разбуженной нечистью.
Только знаки и числа мостов,
разведённых для нас сквозь столетия.

5. Июльский дождь

Знакомым запахом пахнуло,
и в бестолковой суете
Москва – огромный мир вокзала -
вся тонет в радужном дожде

сияний и благоуханий.
Восточный лакомый щербет.
Круговорот воспоминаний
из нитей сотканных сердец.

Магнитных линий направленья
указывают день и час.
Бульваров путаных круженье
в июльских скомканных ночах,

где зори снам на грани мига
лепечут что-то невпопад.
А душный день дыханьем юга
грозится сжечь остатки сна.

6. Бесшабашный апрель

Наизнанку вывернув карманы,
ты гуляешь лихо по Москве.
Неуёмный, одичалый, шалый,
заливает город яркий свет.

Только день – сокрытая страница,
облегчённый вздох календаря -
в смутных грёзах прошлому приснится,
в будущем надежду обретя.

7. Элул

Месяц трубления в рог.
Лодкой над Иерусалимом
луна на исходе плывёт
ночью. А утром ранимым

яростный пышет день
из своего горнила
солнцем, где даже тень
испепеляет. Сила

выжженных камнем трав.
Горечь песка и дыма.
Месяц трубления в рог.
Золото Иерусалима.

Южная ночь

Сквозь сутолоку смотрят на меня
забытые немыслимые очи…
Благоухание померкнувшего дня
течёт по жилам душно-томной ночи.

Весь в царственном убранстве кипарис
указывает путнику дорогу,
и мириады звёзд – лучами вниз -
в кромешной тьме мерцают искрой Божьей.

"Как удержать, скажи, в ладонях ветер?…"

Как удержать, скажи, в ладонях ветер?

Коль нрав горяч, а разум столь остёр, -
вперёд!
Туда, где лишь один простор
упругим ветром распахнёт навстречу
тебе себя, и даль, и бесконечность…

…Как удержать, скажи, в ладонях ветер?

Майское цветение

1. "Отражается свет в зеркалах…"

Отражается свет в зеркалах;
зеленее зелёного дали.
Облаками осевшими встали
все деревья в окрестных садах.

2. "В тот майский день…"

В тот майский день
цвела сирень,
и в кружевах листвы и тени
стоял туман
и плыл дурман
черёмухи и птичьих трелей.

3. "Стеной жемчужной белые туманы…"

Стеной жемчужной белые туманы
стоят, в низинах уплотняясь. А кругом
сирени лиловеющим дурманом
роса благоухает. Серебром

чернёным проступили дали -
размыты очертания. Вдали
тумана клочья.
Солнце поднимается,
и тёплый пар восходит от земли.

"Каких оттенков буйноцветье белого!.."

Каких оттенков буйноцветье белого!
Такая небывало дружная весна.
Опомнились от спячки ошалелые
земля, деревья, небо и трава.

Весёлый ветер гонит спозаранку
и не даёт собраться в тучи облакам.
И, вывернут на пёструю изнанку,
оказывается, сшит по лоскуткам

нарядный мир, обидами не тронутый.
Какой тебя художник рисовал?
а солнца щедро льющееся золото
с водою животворной пополам

разбрызгало такие пятна белого
от розовато-кремовых до чуть
зеленовато-голубых.
Какое буйноцветье ошалелое!
Как воздух, напоён прохладою
цветенья, чист!

"…И утро тонет в серебристой дымке…"

"И льётся чистая и тёплая лазурь
На отдыхающее поле…"

Ф. И. Тютчев

…И утро тонет в серебристой дымке.
Стоит сентябрь, а на душе – темно.
Всё мысль одна:
– Земля вконец остынет.
Но ветви гнутся тяжестью плодов.

Нет золота в листве, и небо ясно -
спокойная безбрежная лазурь,
и жертв зиме, бессмысленных, напрасных,
не кружит вихрь осенних тёмных бурь.

Земля тиха, как будто бы в июне.
Вот только ночи сделались длинней,
да холоднее с каждым разом луны,
да с каждым утром солнца свет бледней.

И тяжесть на душе непроходяща,
непреходяща. И в земной красе
росинкой каждой утренней маняще
цветы тревожат память о весне.

"Ещё глазами, даже не раскрытыми…"

Ещё глазами, даже не раскрытыми,
я чувствую, как свет пронизывает день.
И гомон птиц через окно раскрытое
пронизывает всю листву насквозь, как свет.

И два желанья борются:
проснуться?
нет! Не просыпаться!
Войти в мир чудный пробужденья
или мгновение на грани сна и бодрствования
остановить?

И муки горше нет, чем с этим мигом распрощаться.
И счастья выше нет – мир света солнечного
обрести.

На восток

1. "Что имел – не берёг. Не сберёг…"

Что имел – не берёг. Не сберёг.
Поезд мчит на Восток, на Восток.

Ветер в двери вагона стучит -
замолчи, замолчи, замолчи!

А у прошлого нежен взор.
Лишь колёса лепечут: – Вздор -

прожитое. Сначала – жизнь.
– не могу. Научи. Подскажи, -

долетел исступлённый крик
до могучих сибирских рек,

до глухих непролазных лесов.
Им в ответ тихий сдавленный стон

ударяет болью в висок:
– Одинок. Одинок. Одинок.

Время, сыпь побыстрей свой песок!
Пусть скорее судьба унесёт

дале с Запада на Восток!
Вот и весь материк пересёк.

Ох, и как же, вправду, далёк
этот самый Дальний Восток!

2. "Что было? А было много…"

Что было? А было много
всего: и разлук, и встреч.
Змеится, скользит дорога,
как хитроумная речь.

Что было, то было. Всплески
тоски. Боль встреч и разлук.
Тайги ритуальная пляска
под дробный колёс перестук:

– Мы молоды были и строги
к себе и близким. Но вот
сибирские грады-остроги
встают, словно солнце встаёт.

Весёлая русская удаль
из этих бескрайних широт.
Восток. Это просто чудо -
отсюда солнце встаёт.

3. "Прошуршал между пальцев песок…"

Прошуршал между пальцев песок -
путь окончен. С тобою Восток:

сопки, сосны, тайга, Уссури.
Край земли алым жаром горит -

вот отсюда-то солнце встаёт.
Ветер хриплые песни поёт

о любви, о земле, о судьбе -
всё, что в жизни досталось тебе.

Да ещё до исхода зари
всё шептала тайге Уссури,

ударяя болью в висок:
– Одинок. Одинок. Одинок.

Ах, нескор и далече-далёк
путь на Запад. Шершавый песок

лижет сонной волной Уссури.
В небе золотом жутким горит

Солнце-бог, раскалившийся диск.
И Восток пред ним падает ниц.

"За странствия усталому награда…"

За странствия усталому награда -
паршивый городишко над рекой
да оплетённый сладким виноградом
тенистый двор. И нега. И покой.

О, дай же сытому спокойствию отдаться
и умереть в довольстве и тепле,
пристанище уставшему скитаться
по круглой, ускользающей земле!

"Это горькое-горькое время…"

Это горькое-горькое время -
смутной Вечности мутный поток,
инфильтрованный в жизнь, где отмерян
чистой радости каждый глоток

скупо, скаредно. Еле-еле
наползает на берег волна.
И нога, занесённая в стремя,
ожиданием странствий полна.

"Цыганка-гадалка…"

Цыганка-гадалка,
певунья-плясунья,
скажи мне судьбу, ничего не тая.
Отчаянно злую,
ещё молодую,
весёлую жизнь спой, колдунья моя.

Пути-километры,
студёные ветры
остались за хрупкой усталой спиной.
но – всё без ответа! -
отчаянно верит
цыганка в звезду, что взошла надо мной

чужой-непригожей,
со славою схожей,
с судьбою весёлой плясуньи полей.
Босыми ногами
истоптан-исхожен
мир стал ещё краше, больней и милей.

Разлом

1. "Нам ошибки судьбой не прощаются…"

Нам ошибки судьбой не прощаются…
И в паденьи ночной звезды -
неисполненное обещание
беды чёрные отвести.

2. Порочный круг

… Как непреложность бытия…
В колоде жизнь тасует время,
сдаёт, и… – дрогнула рука! -
не козыри -
одни потери.

3. Обретение

Руки засуну в карманы -
пусто. Ищи – не ищи.
Мир оказался дырявым;
в дырах лишь ветер свистит.

4. "Нас крутила крутая судьба…"

Нас крутила крутая судьба.
наши судьбы – судёнышки-щепки -
выносило на гребень волны
и бросало в кипящую бездну.

Бессонница

Ночь пройдёт. Забудешь всё -
утешься же.
Ах, судьба, ты вечно ни при чём.
По тебе заплачет эта женщина
с молодым смеющимся лицом.

1. "О, знаю! Время яростно и властно…"

О, знаю! Время яростно и властно,
и, в памяти вися на волоске,
я скоро стану тонкой и прозрачной,
как тающая льдинка на стекле.

2. "От твоих королевских щедрот…"

От твоих королевских щедрот
мне досталась великая милость -
у высоких дворцовых ворот
с этим рыцарем гордо проститься.

3. "Боль по тебе заглохнет…"

Боль по тебе заглохнет.
В ветром рождённой пустыне
чахнет, в песок кем-то воткнут,
прутик прибрежной ивы.

4. "…И чаша ночи сделалась полней…"

…И чаша ночи сделалась полней.
Осталось только спать.
До самого рассвета вспоминать
улыбку, взгляд Бог не дал счастья мне.

5. "Жестокий! Ты даже не снишься…"

Жестокий! Ты даже не снишься.
Печали сверкающий нож
(я скорчусь от боли – смотри же!)
вонзает в созвездия ночь.

6. "Над тысяч лиц сплошною вереницей…"

Над тысяч лиц сплошною вереницей
твоё лицо вдруг выплывет в толпе.
…Над этой перевёрнутой страницей
склонялось сердце в горестной тоске.

7. Портрет

…Заострённый смуглеющий профиль -
в память врезавшееся лицо.
Ерунда! Это просто прошлое.
но…
невозможно забыть его.

Душа

Так гостьею на празднике чужом
шутила, танцевала, веселилась.
Но на земле нигде не поселилась.
Ещё построен, видно, не был дом,
чтоб полноправною хозяйкой в нём
любовью радость изнутри светилась
и обволакивала мир теплом.

"Я боль уйму. Ладонями стальными…"

Я боль уйму. Ладонями стальными
до звона сжать холодные виски -
кровь не течёт. Она почти остыла.
Спокойно, сердце. В мире нет тоски -

иллюзия. Пусть музыка рыдает.
Мозг оглушён. А нам ведь жить да жить.
Все медяки на паперти раздали,
и нечего уж больше положить

на жестяное крохотное блюдце,
пустое, как разодранный карман.
Душой к судьбе не в силах притулиться,
от выбора не требуя наград,

я не вступаю в круг противоречий.
Когда поют другие – я хриплю.
Но он со мной, гармонией отмечен,
тот чудный мир. И я к нему приду.

"Тишина превращается в звук…"

Тишина превращается в звук,
и становится звук тишиной,
словно трепетных любящих рук
за спиною сомкнётся кольцо.

Но нечаянный звук упадёт.
(Тишина – как круги по воде.)
И прогорклой полынью вплетёт
в косы память о прошлой беде.

Стога. По мотивам Милле

В серебристую дымку уложена
заозёрная пойма. Стога.
Первотравье душистое скошено.
Травы стаяли, словно снега

по весне. Загорнут их запрудою.
Их сберут, словно талую водь,
мягко-снежную, изжелта-мутную,
несолёную. Дремлющий пёс

среди ночи залает. Утешатся
прорастающей мятой луга.
Издалёка-далёка мерещится:
полнолунье, туманы, стога…

"В апреле, прозрачном апреле…"

В апреле, прозрачном апреле,
когда холода улетели,
когда распустились все почки
и клейкие вышли листочки.
Так вот.
Всё случилось в апреле,
когда отшумели метели
и птицы, вернувшися с юга,
уже окликали друг друга,
сбираясь в весёлые стайки
на нежно-зелёных лужайках.
невольно глаза потеплели,
когда проглянуло в апреле
и бьющее солнце, и небо.
И стало им больно от света.

"Но в самой страшной из потерь…"

Но в самой страшной из потерь
не виновато злое время.
О, как любила я! Поверь,
что до сих пор о том жалею,

что вот остался крик в ночи
совиный. Род наш суеверен:
ночная птица прокричит,
и вот судьба стучится в двери

и оборачивается бедой.
Глаза в глаза.
Глаза – безумны.
О том, как встретились с тобой
тем памятным прозрачным утром,

когда рождается беда.
(Я говорю не из суеверья.)
– Мы будем вместе! – никогда!
…О, обретение потери!

Белые ночи

Май колдовал.
Волшебным светом
пронизан мир и рассечён
не плоскую развёрстку света
и долгих зимних вечеров.

Май ворожил.
Всё – ликованье
цветов, и трав, и пустоты,
сосущей птахи щебетанье.
Великолепье остроты

чистейших звуков, осязанья.
И зренья утомлённый нерв
горит в потоке мирозданья
огнём несущихся комет -

все прочь с дороги!
Май неистов
в своей гульбе и ворожбе.
Но в золотых прожилках листьев
все травы преданы земле.

Май светозарен, безысходен,
и кроме нет иных тенет,
чем свет, который ввысь восходит
над самой лучшей из планет.

Часы дня. Июнь

1. Лазурь

Жарких дней золотистая пряжа…
Погрузиться в нагретый песок;
в эту землю войти; в ней растаять -
и взойти непонятным ростком.

2. Полдень

…И роман позабыт на скамейке.
Звук шагов в отдалении. Смех.
Да по старым заглохшим аллеям
распустившийся липовый цвет.

3. Кровавый закат

Тюльпанов алость отзвучала.
но подсказала память мне
цветов тревожащее пламя,
что всколыхнулось в вышине.

4. Сумерки

Иноязычные слова…
на блёкло-мраморной лазури
прожилки тонкие рыжели -
чужих созвездий письмена.

5. Безлунная звёздная ночь

Это будет на уровне боли,
что блаженство и вечный покой
в нас вольёт. И поверю я в Бога
всей земной неизбытной тоской.

6. Предрассветная мгла

И я поняла, что тоскую.
О время же! щедрой рукой
забвения меру глухую
отсыпь мне. Верни мой покой.

7. Восход солнца

И эта боль остра.
Как в первый день творенья,
востока лучезарно оперенье
и в росах стынет ясная трава.

Свидание

Там, у слияния двух лун,
на пятачке
сиянье глаз, свеченье скул.
на волоске

повисла без движенья даль,
поник простор.
на цыпочки поднявшись, встал
под небосклон

едва забрезживший рассвет.
В мазках зари
всё – слух, и зрение, и вздох.
не говори.

Как первозданный мир открыт! -
Сиянье. Свет.
Здесь корень знания зарыт.
а в нём – ответ.

Натюрморт с сиренью

Как изумительна лиловая сирень
в японской с иероглифами вазе!
Меня преследуют две-три случайных фразы
и нарушают сладостную лень, -

так, ерунда. Несозданный мотив,
забытый ритм. Певуч мой мир условный.
Я всё ищу единственное слово
для, в общем-то, ненужной мне строки,

которою измучиться дано.
В печально-чётком солнечном сплетеньи
любуется чуть влажною сиренью
раскрывшееся майское окно.

"Вот и солнце погасло совсем…"

Вот и солнце погасло совсем.
Вас раздавит, мой друг, одиночество.
Ваш гортанный неласковый смех
я увижу сквозь долгие ночи

сладких снов. Ах, нескоро зима
легковесных снегов каруселью
нас потешит. А вёсны звенят
нехорошим каким-то весельем.

Одиночество мне не грозит.
Пусть снега мнятся белой сиренью.
Чем весенняя сказка грустней,
тем зима помянётся скорее.

В лютый холод на жалобы скуп
старый дом, возведённый Растрелли
для услады господ. Тёмных лун
в ожерельи визгливых метелей,

звонких вьюг леденеют следы…
И приснится ж весеннею ночью
в тонкий свет непонятной звезды
обрамлённое одиночество.

"Имя твоё каплет мёдом сквозь соты губ…"

Имя твоё каплет мёдом сквозь соты губ;
имя твоё – у грядущих галактик излук;
имя твоё – птицы подстреленной стон;
имя твоё в одеяньи земных веков.

Имя твоё.

Но в потоке разлук
не различает мой тонущий слух
голос, слова – это смыто давно.
Неизбытно одно
имя твоё.

"Судьба, оставь меня…"

Судьба, оставь меня;
звезда, зайди…

Вот розовощёкие дети -
совсем крохотные звёздочки.

а эти -
туманные и слезящиеся -
почтенные старцы на закате дней своих.