Красные виноградники - Лариса Зубакова 3 стр.

Интенсивно излучающие световую энергию -
тридцатилетние мужчины,
уверенно восходящие
на вершину
своей карьеры.

Нервный
прерывистый свет -
юноши, думающие о будущем.

Судьбы – звёзды.
Судьбы.

Звезда, зайди;
судьба, оставь меня.

Вот вижу,
звезда упала.
Мгновенье
небытиё.
Забытьё.

И всё уложилось в мгновенье.

"Тонкою связаны ниточкой…"

Тонкою связаны ниточкой…
Так просто её разорвать.
Нелепейшая из ошибок!
Или слепая судьба?

Упрётся всё в ожидание
четверть часа в метро.
…Встречи и расставания,
как в итальянском кино.

Отсвет в глазах затаённой
давнишней страстной мольбы,
как глас в небесах опалённых
архангельской грозной трубы.

Вглядываюсь тревожно
в чёрный, как горе, тоннель.
Возможно, всё невозможное
отпустит нас хоть теперь?

…Я так в эту ночь бежала,
от чего-то спасаясь во сне.
но горя звенящее жало
всё больнее жгло сердце мне.

Да только зачем я проснулась? -
нырнуть в этот чёрный тоннель?
От страха вдруг содрогнулась
настежь раскрытая дверь

и долго билась о притолоку.
Как ещё только осталась цела?
Зачем нам вовеки и присно
любимых в уста целовать?

Кто выдумал это правило,
самое злое из всех?
наверное, наши пращуры
подняли б его на смех,

за то, что излишне ранящая,
ласка была столь груба.
– О Боже! какие мы разные, -
перекатывается на губах.

Как эта боль унизительна
и зла, ты понять должна.
но нет более неотвратимого
в судьбе, чем сама судьба.

На табло часов электронных
истекшие четверть часа.
И вот из дверей вагонных,
глазами тревожно ища,

выходит. Пусть всё устранится,
как звуки в немом кино.
Сомненья не в счёт. Остаётся
за гранью возможного всё.

Ах, с бьющимся сердцем сладишь ли!
А там, наверху, весна.
Зеваки на эскалаторе
разглядывают тебя

и меня.
И пусть будет сладостной,
как первородный грех,
судьбою или случайностью
неотвратимость тех встреч.

Сломанная дудочка декабря

1. "Когда сгущаются ранние сумерки…"

Когда сгущаются ранние сумерки
и мир погружается в зыбкую тьму,
до боли в ладонях своих сжимающую
ушедшего лета мольбу,

на площадях и в домах загораются
весёлые ёлочные огни.
И снова надежды в сердцах просыпаются
с робкой надеждой,
что сбудется всё в эти дни.

2. "Флейта знала, о чём она плакала…"

Флейта знала, о чём она плакала
той шалой буйной весной.
Было сполна по счетам уплачено.
В какой валюте?
Страданье и боль.

Боль и страданье,
да эти промозглые сумерки
без права преддверия января,
да пальцы, сжимающие судорожно
сломанную дудочку декабря.

3. "Сломанная дудочка декабря…"

Сломанная дудочка декабря…
А мороз всё крепчает.
Кто-то ёлку уже наряжает,
и свечи, потрескивая, горят.

Вот-вот в литавры ударит январь:
стынут руки и стынет медь.
над землёю ночь гнусавит, как пономарь,
замусоленный псалтырь диковинных Вед.

Но весело пляшут на ёлках огни
назло беспробудно-долгой зиме.
…Дудочка, робко звучавшая, замрёт вдалеке,
и ты навсегда позабудь о ней.

4. "Кошкой, мурлыкающей на коленях…"

Кошкой, мурлыкающей на коленях,
жалость к себе усмиряет боль.

А летом флейта плакала по ночам,
и была непонятна её тоска.
И тёплая ночь прижималась к нашим ногам
и что-то ласковое шептала нам.

А флейта плакала.
но смеялись мы…
И флейты плач, и серебряный смеха звон.
И стояла ночь,
но не было тьмы.
Но флейта знала,
что мрак и холод придут потом.

Сосулька

Она из света,
она из камня -
вся искрящаяся и голубая.

Слёзы,
невзначай обронённые,
снегом не запорошённые,
схваченные морозом.

Ничейные слёзы.

Голубые стихи

За окошком снег синий-синий.
Это посеревшее небо
отдало ему синеву.
Солнце подслеповатое
облепили снежинки мохнатые,
летящие на луну.
– Скоро лето, – твержу, – скоро лето.
…Зелёное лето спряталось в синем снегу.

Тихий дождь за окном в эту ночь

Росинками – по маковкам церквей;
дробинками – по лицам площадей;
смешинками – в глубокий сон;
пушинками – в тугую влажность крон;
слезинками – в погашенный огонь;
дождинками – в раскрытую ладонь.

Шарик улетел

Дворы – колодцы; улицы – траншеи.
Слепят глазницы окон облака.
Тягучий зной асфальт расправил. Шеи
согнули крыши, и едва-едва

колеблет ветер ретушью ленивой
искусно заштрихованный простор.
Дыханье спёрло. Не хватает ливня.
Да проку нет от редких облаков.

Ну и кого обрадовало солнце
в таком гигантском каменном мешке?
Ту девочку с косичками, быть может,
с воздушным красным шариком в руке.

Она смеётся. Просто нету сладу
с тонюсенькою ниточкой в руке.
Поднялся ветер. Он принёс прохладу.
Вот только жаль, что шарик улетел.

"Раскалённое солнце распласталось…"

Раскалённое солнце распласталось
медузой
над каменным мешком города.
Весь в ожогах от прикосновений
его ядовитых щупалец,
город пытался зализать раны
едва заметным колыханием ветра
и уползти в тень деревьев,
обрубков, лишённых листвы.

"Занесённые песком дороги…"

Занесённые песком дороги…
Только ветры свищут над пустыней.
Погибающий от жажды странник.
…Всё теряется в немыслимом просторе.

Ты ещё не допил этой чаши?
…Красоты нетленной светлый искус…
Господи! почто меня оставил?
Свет небес – высокое искусство

торжества любви. В земной юдоли
постигает путник безыскусный
смысл скитаний. Нестерпимо больно
свет пронзает грозовые тучи.

"Среди степей, под раскалённым небом…"

Среди степей, под раскалённым небом
всё выжжено, и зной слепит глаза.
И солнце жалит беспощадным светом,
как будто разозлённая оса.

Июль увяз в расплавленном асфальте
и задыхается в густой пыли
и духоте измученный. А сверху солнце жалит
большой пчелой. Гудит. Жужжит. Палит.

И степь от солнечных ожогов в язвах:
трава вся выжжена, растрескалась земля.
И небо обожжённое лизали
своими языками тополя;

и в мареве расплавленном калёный,
усталый ветер крылья опустил.
…но и такой, ветрами опалённый,
сожжённый солнцем край, ты сердцу мил.

Пурга

Пошёл колючий мелкий снег.
Мороз дышал. Всё стыло.
Наверно, так гуляет бес.
Закручены стихии

в один сплошной снеговорот.
Спираль. Пружина. Вихрем
полёт снегов. Вновь поворот
меняет ход событий.

Снежинки к небесам взмело
и тихо опускало
то хризантемою-зимой,
то вновь начнёт сначала.

Колючий мелкий-мелкий снег,
и нет пространства. Дали
затмил собою ото всех,
и очи не видали

ни света, ни земли, ни слёз
колючих на колючем
морозе. Ни луны, ни звёзд -
один лишь снег сыпучий.

"Земля вся в царственном убранстве…"

Земля вся в царственном убранстве:
алмазы, ленты, кружева…
Снежинки кружат в лёгком танце
и оседают, не спеша.

Зима, казалось, не наступит,
и после осени – весна
шальные головы закружит
и свет больной сведёт с ума.

Но вот – белейшим покрывалом,
бескрайней, мутной пеленой
снега над зыбкой бездной встали
и укрывают шар земной.

А шар земной – пушинка в бездне
(слегка кружится голова)
летит сквозь смерти и забвенья -
не счесть потерь. И пустота

холодной ясностью предела
вдруг обозначилась. Возник
из тьмы снегов слепяще-белой,
всё озарив, бессмертный лик.

Тусклый свет

1. "И как в бреду, в колеблющемся пламени…"

И как в бреду, в колеблющемся пламени
оплывшим воском тающей свечи,
угаснувшей в сырой ночи
тревожной памяти.

2. На стекле

И смятая морозная душа,
тончайший мир нарисовав на стёклах
из пальм и кипарисов, не поняла,
зачем же стёрла
её узор рука,
теплом дыша.

3. Новогоднее

Неверный блеск предпраздничных огней
и золота сусального на ёлке…
А кружева плетутся долго-долго
из тонкой паутины смертных дней.

4. "Слякотно. Холод непрошеный…"

Слякотно. Холод непрошеный.
Мокрые хлопья летят,
словно бы пух лебедят,
сгубленных злой непогодою.

5. "Камень тянет верёвку ко дну…"

Камень тянет верёвку ко дну.
а на привязи, камню покорное,
сердце, тронуто хрусткою коркою,
как вода на ноябрьском пруду.

В зеркалах

Я знаю, что-то да будет:
то ли пожар, то ли наводнение.
Всю ночь предчувствие меня душит.
Ловлю в зеркалах беды отражение.

Глаза её – голубее дамасской стали,
спокойные. Но на самом дне их застыло
смятение.

Да только напрасно: пытай – не пытай,
спрашивай или не спрашивай, -
ответа не получишь, а лишь ещё больше запутаешься,
и от этого станет ещё страшнее.

Нет! Тебя точно погубит дурное предчувствие.
Тебе ли не знать, что все зеркала во владении
дьявола?
Глаза закроешь, и сразу привидится сон тягучий:
невозвратное прошлое и как будто оно – настоящее.
а дурное предчувствие – в будущем.

…Нескоро сбудется.

Отблески

Волосы разметались по подушке…
В шелку кудрей
глаза – пьянее липового цвета.
Сноп солнечных лучей.

Снаружи стужа. В трубе завывает ветер.
В печи огонь извивается
в фантастической пляске.
И кажется, эта комната -
один-единственный
тёплый уголок на свете
среди бескрайней снежной замяти.

Пушистый снег

Свет приходил издалёка,
так что в пути остывал -
это и было отсчётом.
Что же ещё пожелать?

Льющийся маслом лампадным,
зябкое тело согрей.
Большего, право, не надо.
В рыбьих огнях фонарей

кружатся роем снежинки,
ввысь поднимаясь с земли.
Улицы, лица – чужие.
В снежной могиле замри.

Кутаясь огненным вихрем
к небу взметённых снегов,
право же, это нестрашно
знать, что закончен отсчёт.

"…И лежала на блюде луна…"

…И лежала на блюде луна,
словно фрукт экзотичный, диковинный,
что не ведали, как и назвать.
Из бокала страданий, окованного

светом вечной любви золотого литья,
пить вино горьких слёз. Надо всем этим горестно
возвышалось заморское блюдо – луна
в ожерельи тяжёлого звёздного золота.

Прочь отчаянье терпкое снов!
В непогоду накидкой дырявой укроешься -
не нашедшей дорогу судьбой.
Неразменной монетой из золота

остаётся на блюде чеканном луна
в обрамлении ночи. Бессонные,
как алмазы надежды, глаза
сторожат встречу утра лазурного.

Молитва

Господи!
Укрепи мой дух во мнении
в правоте собственного мнения,
не подменив его гордыней и самомнением.
Благодарю.

И ещё.

Оставь в сердце место сомнению
для отстаивания чужого мнения.

Монолог Иуды

Подумать только, тридцать серебренников!
В наше время это огромные деньги.
Да за них я мог бы продать
отца, мать, братьев, сестёр,
жену вместе со всеми детьми, -
не то что этого нищего проповедника.

Вы только взгляните на него!
Ходит в рваном грязном хитоне
и без сандалий,
окружил себя мытарями и блудницами,
вместо того, чтобы искать покровительства
уважаемых граждан нашего города,
и ещё уверяет,
что он – Сын Божий.

А зачем мне Царствие Божие
и благоденствие на небесах?
Я хочу пользоваться благами
здесь и сейчас.
Так что эти тридцать серебренников
придутся весьма кстати.

Сам первосвященник вручил
мне их
с заверениями
в дружбе и покровительстве.
а это уже кое-что значит.

…Вы тоже так считаете?
…Ну вот видите…

"Воробьиное счастье чирикает…"

Воробьиное счастье чирикает
и случайные зёрна клюёт.
Если горе беду не накликает,
то она стороною пройдёт.

Тоже мне! кладовая, сокровище!
Света солнечного закрома.
Для кого-то оно незаконное;
но по праву владенья – моё

это счастье. Нахохлилось
в ожиданьи погожего дня.
Всё ждало и упрямо надеялось
на удачу, судьбу и себя.

Блюз под дождём

Блюз!
За тёмным набухшим окном,
в резком круге, очерченном лампой,
на натянутых струях дождя
ночь разыгрывала вариации
в стиле блюза.

Под напором, под спудом, давясь
бесконечною импровизацией,
ночь всю ночь свой неистовый блюз
предлагала взахлёб.
В буйном танце прорвавшись,

через толщу потоков воды
обратилась невольничья Африка
тёмным ликом богини Луны
в бесконечность пространства
и времени.

Статуэткой эбеновой тьмы
в леопардовой шкуре дождя -
прочь!
в ночь -
через двери закрытые
ни себя, ни воды не щадя,
рвался блюз.

И звуки, и воды текли.
То всемирным потопом обрушась,
то совсем замирая вдали,
ночь играет на крышах -
слышишь? -
блюз.

Весенняя ночь

На ногах не стоять -
я мертвецки пьян.
От меня даже звёзды шарахаются.
Ночь – не в ночь. Не уснуть.
Ах, весна, не буянь!
наговорами вьюги-знахаря

не унимешь переполох
молодого разгула весеннего.
От зари до зари по набухшей земле.
Мне уснуть
невмочь
в эту гулкую ночь воскресения.

"Куда несут по бездорожью…"

Куда несут по бездорожью
шальные крылья за спиной?
Тоску звериную, острожью
не расплескать в пыли густой.

Лишь радость искрится на плёсах -
речная светится волна.
Куда тебя ещё заносит?
а вдоль дороги – трын-трава.

Трава-полынь, трава-мурава.
а что такое – трын-трава?
Чем: безрассудством иль отвагой -
в ночи она напоена?

А напрямик сияют росы,
луна в воздушной синеве,
и крупно стынут звёзд горошины
сквозь трель ночного соловья.

Где трын-трава стоит, по пояс
склонившись к дремлющей реке,
у тишины покоя просит
спалённая ветрами степь.

Протоки моют Млечный Пояс
в далёких всполохах зарниц,
а на краю обрыва корень
заветной клад-травы зарыт.

Какие беды и напасти
сквозь дрёму ночи донесли
сухой настой на ветре странствий
прогорклых запахов земли?

Пробуждение

Труби, трубач,
труби, трубач,
встречай зарю.
а ты, скрипач,
не плачь, скрипач,
ликуй вовсю.

Вот-вот забрезжится заря,
и солнце жарко
ласкает травы янтаря
палящей лаской.

Проходит время
смерть-палач,
но в первых красках
трубит трубач,
трубит трубач,
что жизнь – прекрасна.

"Этот солнечный луг…"

Этот солнечный луг -
одуванчиков море.
Золотое вокруг
вперемежку с зелёным.

А небес синева
заклинает участьем.
Солнце щедро с утра
одарит землю счастьем.

Навсегда золотым
вперемежку с зелёным
будет мир молодым,
в это утро влюблённым.

"Я купила обратный билет…"

Я купила обратный билет
в город детства, что врезался в сердце.
…Тот же дом, тот же сад, тот же свет
расплывается в мареве зыбком.

Те же камни на улице той
да погожий денёк по соседству.
А в пыли по колено бредёт
босоногое горькое детство.

Тот, кто ищет, конечно, найдёт
отрезвляюще верное средство
для забвения прошлых невзгод.
Бесприютное детство – в наследство.

Эта истина птицею влёт.
Между "стало" и "может быть, станется"
в бездорожьи увязших колёс
умопомрачительная дистанция.

Полёты во сне и наяву

Глаза мальчишки ошалелые
разглядывают свой звёздный билет.
Руки ангела прямо с неба
протянули его. И свет

от далёкой звезды мерцающей
в непонятную даль зовёт.
За окном, словно в дымке тающем,
чудо детское сердце ждёт.

Только в небе – хрустальная музыка.
Там живёт и зовёт мечта.
но окно предательски узкое
не даёт летать по ночам.

Руки мальчишки настороженно
щупают свой заветный билет.
Он пробит компостером звёздным,
там конечной станции нет…

…Пятидесятилетний успешный мужчина
снова в той самой комнате,
где в детстве мечтал по ночам…

Жизнь наладится, если откажешься
в чём-то главном своём от себя.
– Чепуха! Это только всё кажется.
Брось про звёзды, что манят, губя!

Да, всё так. Только где же ты, где же,
этот самый звёздный билет?
Пересмешницы-звёзды мигают,
и тоски млечный тянется шлейф.

Сопричастность мечте, от которой
и солидность не защитит.
ночью звёзды нашепчут такое!
Сердце вслед и всё ввысь, ввысь…

Далеко на тропах мироздания
затерялся звёздный билет.
Поглощает седое пространство
пустоту и стирает след…

Гимн Солнца

"Стрелой, направленною в небо…"

1

Стрелой, направленною в небо, -
любовь! -
вся в самоцветном опереньи.
И вновь

одно над этим миром небо -
какая высь! -
а сколько мест, где был и не был,
смогло вместить,

где облака бесшумной стаей -
стоят? плывут? -
и в дымке сумерек растают.
Уснуть… уснуть…

День – золотая поволока
судеб и лет.
И где тут смысл? И что в нём проку?
Иль вовсе нет?…

2

Стрелой, направленною в небо, -
любовь! -
вся в самоцветном опереньи.
И вновь

душа – созданье неземное -
её пронзит.
Там тайна горнею стезёю
спешит,

и шелеста не слышно.
Какая тишь!
а ночь не спит: всё видит, слышит.
И точит мышь

снов золотое покрывало.
Калейдоскоп
всего, что было, не бывало,
в долине снов.

"Я лёгкости училась у тебя…"

Я лёгкости училась у тебя -
благодарю.
Так складывается опыт,
из мыслей, своих и чужих,
но лишь своих ошибок,
которые уже не повторишь,
потому как знаешь,
чем они чреваты.

А лёгкость -
это хорошо.
Спасибо тебе
за всё.
Особенно за лёгкость
эту.