* * *
Там, над Летой – ветряная мельница:
Это время медленно и страстно
Перемалывает в пыль пространство,
В россыпь звезд. – А ввысь на крыльях
Вознестись. Оно стоит на месте,
И, вращая ливнями и лунами,
Хочет душу размолоть в возмездье
За беседы с птицами безумными.
Там, над Летой – ветряная ягода
В холодах созрела и повисла:
Это ум несет желаний тяготы,
Это мысль вращает страхов числа.
Над рябиной каменной, осенней -
Звездный ком с измятым скорбью ликом,
Что постиг духовность не по книгам -
И уже не чает воскресенья…
* * *
Ты не смотри на строфы свысока:
В контексте жизни каждая строка
Моих стихов звучит совсем иначе -
Та тянется, как детская рука,
К лучам звезды. А та, как ветер, плачет.
А вместе все они наверняка
Любого буквоеда озадачат.
Но ты на путь щемящий оглянись,
Где время ливнем устремлялось вниз -
И зеркала для неба создавало,
Ты отраженьем облака пленись
В одном из них: ведь, как ни заливало
Край муравьиный, а льняная высь,
Двоясь в воде, покой торжествовала.
Вгляделся? – И запомнить поспеши
Соотношенье тела и души,
Как мне оно в толпе стихов открылось:
Хоть мир звенящий – в хаос раскроши,
Хоть обнаженным петь взойди на клирос, -
Что гром – зимой, что взрыва сноп – в глуши,
Тебя настигнет насмерть Божья милость!..
Метель осыпает несчетной казной
Базар приутихший. И сразу повеяло
Той площадью людной, с толпой ледяной,
Где головы рубят за веру, -
Жестокой, глухой, корневой стариной,
Где смерть, словно ветер, проглотишь,
Где жизни крылатой, где жизни иной
Завистливый зреет зародыш.
И кто же раскусит столетья спустя,
Что казни подобны аккордам,
И баховской мессы бессмертный костяк
Окреп в этом воздухе твердом?…
1979
ИСПОВЕДЬ
Я в город вхожу.
Я в предсмертные, в первые крики,
Дрожа, окунаюсь. В густом многолюдье окон,
На лестничных клетках – и клетках грудных, где великий
Вращатель созвездий пирует веков испокон.
Я в город спускаюсь. Реки разноцветные блики
Меня леденят. И в воде вразумляющей той
Меж вечных домов словно ветер проносится дикий -
Бездомные судьбы с цыганской своей пестротой.
Я строю дыханье – я вникнуть едва успеваю
В прохожего речь, и обрывком величья она
Доносится следом. Я каждым отдельно бываю.
Заслуги деревьев на мне – и умерших вина.
А возрастов смена – тиха, как звоночек трамвая,
А старость колдует, к секундам сводя времена,
И Лестница Иакова, Млеющий путь задевая,
В бушующий город безвыходно вкоренена.
Война разразилась – и снова сменяется пеньем,
А зори над жизнью мелькают, подобно ножу,
И души идут в темноте по гранитным ступеням…
Я в город спускаюсь. – Я к небу в слезах восхожу.
СОКРАТ
…Сознанье угасает. Напоследок
Я говорю: блажен, кто насладится
Земной печалью более меня.
Кто площади, базары городские
Страстней, чем я, прижмет к своей груди.
Кто с отроками не прервет беседу,
Окликнутый завистником. Кто локон
Упругий, юношеский, золотой
Не выпустит из рук под взглядом Мойры.
Кто Гению, живущему в предсердье,
Осмелится не рабствуя внимать.
Сознанье угасает. Что же вы
Столпились, не скрывая слез и жалоб,
У в забытьи поющего огня?
В последний раз погреться?
Но к чему
Мне ваши сожаленья?
Вы живете
Постольку лишь, поскольку мыслю я.
Сполохи мысли пир свой завершают.
В них догорают города, событья,
Любимых лица, недругов слова…
Асклепию, друзья, сегодня в жертву
Зарежем петуха – за исцеленье
Души – от тела, мыслей – от надежд!..
Сознанье угасает. Горечь Стикса
Нахлынула, смешавшись с вашим плачем… -
И вас как не бывало!.. Да и с кем
Прощался я? В какой собрался путь
В столь поздний час? К какой олимпиаде
Мой приурочен срок? Какой народ
Дал речь взаймы бездомному сознанью?
Была она певуча, иль груба?…
…А звезды все растут, немыслимо красивы
И прежде, помню, я в какие-то прорывы
Их видел, и была картина не такой…
Но я от прежних мест, как видно, далеко.
1979
* * *
И не вини, и не вмени, Ты понимаешь? -
Целый город, В цветенье свадеб, именин,
И каждой осенью – расколот
На боль и цвель отдельных лиц
И листьев. – Судьбы разобьются…
Откуда только вы взялись,
Завистники и правдолюбцы,
Какой составили букет
Из листьев желтых и лиловых,
Средь гордых дам в нарядах новых
Кто плачет, догола раздет?
Ах, это плачет ваша жизнь,
В ров общий брошена нагая: Над ямой мостик. -
Не держись, Уже перила пахнут гарью.
Сжигают трупы. Души жгут.
Стеклом венецианским судьбы
Царей еще блестят минут
Пятнадцать. – Воздуха глотнуть бы
Глоток!.. Но – только черный дым…
И если мы явились после, – Не верь.
То призрак. Мы летим
Без опозданья к ночи в гости.
Не осуди. И не вмени
Безумных слов, решений быстрых.
Мы – гарь. Мы не были людьми
С тех пор. Участьем – не томи.
Не обвиняй в бездушье – призрак!..
1979
ГОСТИНИЦА
…Хозяйка скоро сгонит. Говорит -
Мы ей не платим. Кто-то черноусый
В покои наши въехать норовит.
Он больше нас ей, видимо, по вкусу.
Причина, верно, в этом. Да и сроду
Ей не платил никто. Скажи – за что?
За то, что потолок – как решето?
Что по ночам хозяйка греет воду
И всех нас будит? Жалуется – мало
Ей, видишь, денег… Если б кто платил -
Она б, небось, ночами не стирала.
Ты, правда с ней ни разу не шутил,
Да и вообще – мы держимся с ней хмуро,
Но это я исправить не берусь:
Мне если что не нравится – фигура,
Иль смех претит, – у каждого свой вкус, -
Я не могу, как хочешь… Притворяться
И комплименты дамам расточать
Из выгоды!.. Что ж – смена декораций!
Придется, друг мой, заново начать.
Ну, что? Да ты, как вижу, нарядился -
Манишка, галстук, клетчатый жилет…
Сказать по правде, я ведь здесь родился,
И прожил, худо-бедно, столько лет…
Куда же мы пойдем? Кого мы встретим?
Кто приютит в осенний холод нас?
А впрочем, я смущен вопросом этим
Напрасно. Поглядим. Всему свой час.
Пойдем себе, на дудочках играя,
Вдоль тракта, и забудем путь назад.
Пусть рай не ждет, – не заслужили рая, -
Найдется угол. Я не верю в ад.
Хозяйка нас проводит. Обернемся -
И ну махать! А скроется из глаз -
Как думаешь: всплакнем? Иль улыбнемся?
Ведь как-никак, а Жизнью звалась…
1979
ТВОЕ ДЕРЕВО
– Ты знаешь, сумасшедших было много.
Но был один настолько воспален
Идеей, будто он – Наполеон,
Что убедил весь мир.
В него, как в бога,
Поверили. И он завоевал Европу.
Но в России вдруг очнулся -
И усомнился…
Тотчас покачнулся -
И полетел в зияющий провал.
Но падая – поверил, что живет
На свете. И настало избавленье:
Он оказался на Святой Елене
И там включился в звездный хоровод…
…Ты ни признаний, ни имен, ни воплей
На нем не режь.
Пусть царствует оно,
Ветвями в небеса вкоренено.
А если в землю, – высохнет, как вобла.
Гул солнечный.
Движется воздух,
И жарко двоятся стволы.
Высокий и стройный подросток,
Чьи мысли, как небо, светлы,
Внезапному замыслу детства
Не вызреть и не зачерстветь…
Прорыв возрастных соответствий,
И смерти, и времени. Свет -
И в нем стихотворные строки
Впервые подобны лучам.
Высокий и хрупкий. Высокий,
И небо течет по плечам.
Безумная жизнь пронесется,
Притянет воздушная высь -
И скажешь, сгорая: от солнца,
От солнца стихи родились!
От близости неба. От жара
Страстей, пробужденных в крови
Сверканьем влюбленного шара. -
Он падает… Падай! Лови!..
МЕТАМПСИХОЗ
Прохожу – роняю сигарету.
Наклоняюсь – озеро у ног…
Я в парижском переулке где-то…
Я в горах. – Бегу к дверям: звонок!
Величавы горные озера…
Свечка. Схожий с мошкарой ночной
Почерк: "Не перенесу позора.
Все открылось. Ты – всему виной…"
Голубого полдня водопады,
Яркий трепет горного листа,
Погодите… Разобраться надо…
Гаснет свечка. Улица пуста.
Я – виной?! Мутится взор…
Но кто я? Тишина сгущается, звеня,
Лист плывет по озеру… Пустое!
Есть волна и небо. Нет меня…
1980
ИСПАНИЯ
С неопровержимостью цветка,
С арагонской радужностью ткани -
В небо растворенная рука
Всех твоих провидческих исканий!
В самобытной горечи морей,
В мужестве дуэли ураганной -
Укрепи, восстанови, согрей
Разумом покинутые страны!
Пусть в гигантской кроне, как в руке,
Синевою пристальной упьются
Мудрецы – из тыквы, налегке,
Короли – из битвы, как из блюдца,
И крестьяне замки возведут
Из нестройных ежедневных пахот,
И потомкам вынесут на суд
Золотых веков зеленый запах…
1980
РУФЬ
И небо зарделось о ней об одной -
Оставшейся там, за кирпичной стеной.
За проволокой Руфь, словно роза меж терний -
Кровавой звездой во вселенной безмерной.
Народы и страны – потомки святой -
Раскрылись, как раны, дымясь пустотой.
Той пагубы ради – никто не родился.
Мессия во взгляде ее заблудился.
Ни ада, ни рая. В забвении – рай.
Резвись, забывая, и в мячик играй…
1980
Лот
Я, быть может, последний,
Кто вас помнит, хранит ваши лица
В крыльях памяти, в перьях напева, -
Скрипы лестницы летней
В стеклах полдня мечтали продлиться,
Но стемнело безмолвно, без гнева.
И последние ноты
Втянет воздух ночной и холодный
В забытье прорастаний посмертных. -
Только в сердце у Лета
Раздвигается город бесплотный
Торжеством вакханалий несметных…
1980
О Лао-цзы, мой друг любимый,
Сказавший правду столь давно:
"Лишь хрупкое – неколебимо,
Все прочное – обречено!"
Весь океан со звездной башни,
Наверно, не крупней слезы,
Но мы – внизу, нам очень страшно…
Хоть слово крикни, Лао-цзы!
1980
СМЕРТЬ НА УЛИЦЕ
Не хватило дыханья, и к двери пришлось прислониться,
И блуждала душа по окрестным проулкам, пока
Ей в любви признавался надменный атлант белолицый,
Что поддерживал своды предсмертного особняка.
И последней листвой тополя призывали – остаться,
Но в эфир потянуло, в густой, симфонический мрак,
Где в дурном разногласье клокочущих радиостанций
Песню детства тянул, опоздав на полвека, "Маяк"…
1980
МОСКВА – КИТЕЖ
Только пастбище белого стада
Душ пугливых и кратких в пути:
От разлада до снежного сада -
Город полуприкрытого взгляда
Из-под озера сна, взаперти.
Так и вспомнятся строгие стены,
Оплетенные клейкой травой,
Эти площади – выплески пены,
Растворяющие постепенно
В цепкой поросли выговор свой.
Здесь мы бегали в детстве когда-то,
Водной гибели не осознав,
По путям Грановитой палаты,
По годам, по Стране-Без-Возврата,
Сжатой желтым узорочьем трав…
1980
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Был вечер – нестройного лета итог.
Кончал мотылек свой последний виток
Над лугом. И в лиственный ворох,
Как звуки, вплетались обрывки цветов,
И сохли кусты разговоров,
Говоренных в долгие светлые дни,
Когда во вселенной – куда ни взгляни -
Слетаются эльфы на танцы,
Склоняется небо к аббатству
Клюни Без долгих дождливых нотаций…
Но длился исход доброты и тепла,
И Божья рука не сквозь море вела,
Не к обетованным нагорьям,
А к собственным душам, сожженным дотла
Грехом первородства и горем,
К осеннему ропоту, к снам наяву.
Ты видишь – забыв о земле, я плыву
По хмурому морю избранья,
Склоняя недожитой жизни главу
На иволги голос ранний.
Ты знаешь, конец мой не будет жесток,
Поскольку багровый склонился цветок
Над пропастью памяти…
Где-то Ведет Моисей племена на Восток,
И длится палящее лето…
1980
УЧИТЕЛЯ
Принимались учить нас,
Исходя из готических мер,
Шельмовали античность,
Эпикура – распутства пример,
С нами в прятки играли,
Заставляли глаза закрывать
В разожженные дали:
За словами вставал Бухенвальд -
Лес безлистого бука,
Незабытых, надмирных обид.
Кровью тени аукай -
Лишь на кровь отзовется Аид.
Вот по кровлям, по доскам
Гулкий шепот, ветвясь, поскакал -
Это Моцарт с Чайковским
В нашу честь пьют последний бокал.
Вот он пуст и расколот -
Удлиненной глазницы хрусталь.
Нары светятся. Город
Вознесенных число наверстал.
…Продолжали учить нас,
Исходя из аттических мер,
Трактовали античность,
Эпикура – бессмертья пример…
1980
IV ИЗ КНИГИ "ПРИТЯЖЕНИЕ" (1981–1983 гг.)
ХРАМ ХРИСТА СПАСИТЕЛЯ
...
Сей храм строился coрок шесть лет…
Иоан. 2, 20
Храм строился. Раскатный купол
Тревоги века покрывал,
И небосвод его ощупал,
И с первых слов своим назвал.
Но сорок лет, по слову Божью,
Он рос и украшался.
Мир Москвы листался у подножья:
Разносчик страхов семенил
У стен агентства страхового,
И годы падали с лотка.
Обрывки сна порохового
Пыталась досмотреть река,
От шума увернувшись.
Смутно Во сне дрожали мятежи.
А город рос ежеминутно,
И Время ножницы-ножи
Точило, колесо вращая
С печальным скрежетом.
Над ним Любимый с детства запах чая
Глушил густой фабричный дым.
И вровень с дымом, всем доволен,
На тьму мелькающих имен
Глядел с одной из колоколен
Мальчишка перед Судным Днем…
1981
* * *
Быть всеми, всюду и всегда,
Лишь исчезать и длиться,
Как проливается вода
И как мелькает птица,
Как чертит дым тугим кольцом
Сгоревшие поленья,
Как повторяется лицо
В десятом поколенье.
Быть всеми, всюду и всегда,
Лишь длиться, исчезая,
Не оставляя ни следа
У мира в белом зале,
В огромных зеркалах шести
Вселенских измерений…
Но нет – черемухой цвести,
Как в Третий День творенья!..
1981
ВОПРОШАЮ НОЧЬ
Из кухни пахнет смертью. Я встаю,
К стеклу тянусь: напрасные усилья!
Все поколенье в августе скосили
На корм кометам. Все уже в раю.
Я задыхаюсь – пойманный, последний
И пробуждаюсь. В мире хорошо
И холодно. Почти проходит шок.
Но все же тянет смертью из передней.
В окне Луна огромна, как в Египте,
Бежим поспешно, кони по пятам…
Но нет – не спать, не оставаться там…
А тянет в сон. Из дома надо выйти,
А лестница – неверная жена -
Петляет, предает, уходит влево -
В приливы допотопного напева.
Не ночь, а пепел. Площадь сожжена,
И я один – живой. Но нет, похоже -
Не я, а мальчик сверху, мой сосед.
Он – полустертых слушатель кассет
По вечерам – до этой ночи дожил
Один. Над ним – Медведица Большая,
И он идет с бродяжного сумой
Умолкших песен… Все же голос – мой.
Я спящую эпоху вопрошаю
О дне, когда созреют семена,
Посеянные Богом. Но дойдет ли
До звезд недвижных мой подвижный оклик?
И есть ли звездам дело до меня?…
1981
ЛИВЕНЬ
Жаворонков желтый крик
Жмется к выжженной земле,
Надевает Небосвод
Черный грозовой парик,
По вопящей мгле полей
Скачет капель хоровод -
Это танец духов злобных,
Корневых, огнеподобных,
Молнией ниспадших в глушь, -
Это пляс погибших душ!..
1981