Книга "В горах Кавказа" представляет собой дневниковые записи 1937–1948 гг. о посещении Кавказского заповедника. Автор прекрасно описывает жизнь и быт местного казачества, чудесную природу и животный мир Кавказа.
В сборник вошли также стихи, поэмы и переводы автора.
Содержание:
ПРОЗА 1
СТИХИ 59
ПОЭМЫ 66
СКАЗКИ 70
ПЕРЕВОДЫ 71
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА 77
Примечания 77
Александр Павлович Оленич-Гнененко
Избранное
ПРОЗА
В горах Кавказа
Лето
Меня, писателя-натуралиста, уже давно привлекал Кавказский заповедник с его могучими горами, вековыми лесами, коврами альпийских лугов, стремительными реками и разнообразным миром животных.
Я хорошо представляю себе, по изученной мной литературе, что в заповеднике я смогу плодотворнее всего наблюдать интересующий меня целостный процесс жизни природы, в неразрывной взаимосвязи и взаимодействии всех ее сторон и в ее непрестанном внутреннем движении. Здесь до революции была Кубанская охота и бессмысленно губились ценнейшие звери. Теперь советский человек, как разумный хозяин, взял эти горы и воды, леса и зверей под свою охрану, восстанавливает и обогащает замечательную природу Западного Кавказа.
Новое отношение человека к природе неизбежно должно влечь за собой и новое "отношение" ее к человеку. Все это я хочу видеть собственными глазами… Наконец, я на пути в Кавказский заповедник. Двадцать седьмого июня, в полночь, скорый поезд Москва - Сочи доставил меня на станцию Белореченскую, и на следующее утро я выехал местным поездом на Хаджох - последнюю железнодорожную станцию на пути в заповедник.
Погода теплая, ясная, хотя на западе над синеющими вдали горами вспухли белые кучевые облака. В открытые окна вагона льется свежий воздух, пропитанный запахами цветов и трав. Зелень садов и полян вымыта недавними дождями. Вверху - веселая голубизна летнего неба.
Своеобразным, ныряющим полетам высоко проносятся щурки. Блестя на солнце золотисто-зеленым оперением, они стайками отдыхают на проволоке телеграфа, совсем близко от железнодорожного пути. С резким криком взлетают над медной сетью проводов большеголовые сорокопуты.
Проехали Майкоп, Тульскую, Шунтук, Абадзехекую. Вдоль полотна железной дороги между Абадзехской и Хаджохом встречаются десятки древних гробниц-долменов. Они тут называются "богатырскими хатками". Одни из них почти полностью сохранились, от других остались только груды камней и щебня. Их разрушали хищники-кладоискатели, привлеченные рассказами о тысячелетних сокровищах, а сейчас буквально взрывают разросшиеся здесь деревья. Корни сдвигают и перевертывают огромные плоские камни, проникают в трещины и расширяют их все больше и больше, ломают и дробят долмены, далеко в сторону разбрасывая обломки мшистых плит, видевших зарю бронзового века.
…Станция Хаджох.
Рядом раскинулась станица Каменномостская.
Все вокруг затянула сетка мелкого упорного дождя. С рюкзаком за плечами, в плаще я стою на перроне. Тут же кутаются в пледы старик-профессор из Ленинграда и его жена, худенькая маленькая старушка, похожая на белоголовую девочку. Она тонким голоском, в котором слышатся слезы, кротко укоряет мужа за склонность к рискованным путешествиям.
Несколько лет назад, как выясняется, этот неугомонный путешественник завез ее в самую глубь саянской тайги. Вместе с хозяином-хакасом профессор ловил в ледяных горных ручьях хариузов, промышлял в лесах рябчиков и даже принимал участие в охоте на медведя, нахально забравшегося в пчельник во дворе. Профессор остался безмерно доволен "дачей", но жене его до сих пор и во сне и наяву слышится медвежий рев.
Сконфуженно покашливая, профессор то потирает нос, то выжимает из намокшей седой бородки капли дождевой воды.
- Но ты же знаешь, Наточка, что только так я и умею отдыхать…
У профессора есть письмо к одному из местных жителей. Вспомнив об этом, он просит меня присмотреть за багажом и решительно шагает по лужам, под руку с женой.
К счастью, адресат живет совсем близко. Профессор вскоре возвращается вместе с молодым человеком и веселой черноглазой девушкой. Забрав профессорские чемоданы, мы поднимаемся по скользкому глинистому откосу и через несколько минут сидим на широкой веранде в доме Андрея Ивановича Речкина - члена производственно-промысловой артели "Пищепром". На столе, покрытом вышитой скатертью, сверкает никелем ведерный самовар. Приподнимая самоварную крышку, с тонким свистом бьет вверх упругая струйка прозрачного пара.
Андрей Иванович, высокий смуглый мужчина лет пятидесяти, угощает нас крупными тёмнокрасными вишнями и местным фруктовым вином. Хозяин утверждает, что вино не хуже виноградного. Пожалуй, с ним можно согласиться.
Андрей Иванович говорит, что в предгорьях, да и высоко в горах, очень много фруктовых деревьев. Часто это одичавшие сады на местах "аулищ" - бывших черкесских поселений. До сих пор еще среди деревьев-дичков встречаются настоящие садовые груши. Такие деревья с крупными сладкими плодами называются здесь сладкой или азиатской грушей. Следы бывших черкесских садов многочисленны и любопытны.
Например, в окрестностях Хаджоха есть одичавшая слива - белый терн. В станице Даховской, вблизи кирпичного завода, растет алыча без косточек.
Сотни местных жителей в сентябре и октябре целыми семьями выходят в леса, разбивают палатки, делают балаганы из драни и собирают дикие фрукты. Тут же, в лесу, устроены приемочные пункты.
На полянах разостланы брезенты, стоят весы. На брезентах желто-золотистой грудой насыпаны груши, кислицы, алыча. Воздух насыщен пьяным ароматом бродящего яблочного и грушевого сока.
… Я должен задержаться в Хаджохе и в некоторых других местах на подступах к заповеднику, так как хочу ближе познакомиться с предгорьями Главного Кавказского хребта, их природой и живущими там людьми.
Я договорился с Андреем Ивановичем, и меня поселили в мезонине. Единственное, но очень большое окно моего временного жилья не застеклено и только завешено куском парусины. Меня обвевает влажное дыханье летней кавказской ночи.
Порывы ветра подхватывают парусину. Белея во мраке, она трепещет, как гигантское крыло, и взлетает к потолку. В темном квадрате окна мне видны большие, дрожащие, словно призрачные, звезды. Нависшие над домом черные ветви деревьев со скрежетом царапают жесть крыши. С тяжелым глухим стуком падают сорванные ветром плоды…
Хаджох, 29 июня - 5 июля
Хаджох - преддверие заповедника.
Со всех сторон к станице подступили леса, сбегающие по горным склонам. Это край лесорубов, дранщиков, золотоискателей, геологов-практиков, охотников.
Семидесятилетний старик Александр Тимофеевич Кондраков, житель станицы Каменномостской, говорит, закручивая сивые щетинистые усы:
- Мы с малых лет находимся в горах и лесах невылазно. Леса, воды и горы у нас богатые. В реках наших полно разной рыбы. Гор своих мы толком еще не знаем, а сколько в них добра захоронено! Тут недалечко текут три ручья рядом: в одном вода черная, в другом - кислая, ну прямо квасцы, в третьем - серная. Срубил я раз дерево, выдолбил корыто, вскипятил серную воду - тухлым яйцом она пахнет - и стал по два раза в день купаться. Лежал в этой воде по пятнадцать минут - больше не выдержать. После шести раз будто снова на свет народился. С тех пор прошло пятнадцать лет, поясница не болит, а то меня совсем было в дугу согнуло. Есть тут такая особая желтая земля, легко разминается. Ею черкесы сафьян обрабатывали, и от ящура сильно помогает… До революции из Петрограда профессора приезжали, взяли каменную доску, серая, легкая она, точно как та, на которой пишут. Есть много каменных змей, узлом скрученных, аммониты называются, каменных листьев много, ракушек. В одном месте руду нашли, пробовали ее (давно это было): говорят, большой процент серебра в ней. Каменные деревья, уголь, золото есть. В Мишохо, в самой вершине, я раз забрел в пещеру, а в пещере - колодец с человеческими костями.
…Я зашел к здешнему охотнику Павлу Ивановичу Енину. Я уже наведывался к нему, но не заставал его дома: он был в горах.
Енин искусный охотник. Любопытен один из применяемых им способов ловли волков.
Где-нибудь в подходящем месте он выбирает дерево, обрубает одну из наиболее крепких веток, нависающих над тропой на высоте хорошего волчьего прыжка, расщепляет оставшуюся часть ветки, раздвигает обе половинки расщепа и вставляет между ними так, чтобы они не сошлись, деревянный брусок. К нему подвешивается привада.
Почуяв мясо, волк прыгает, пытаясь схватить лапой добычу, и выбивает брусок. Мгновенно половинки расщепа соединяются. Зверь повисает в воздухе, как клещами, схваченный за лапу.
Павел Иванович, примостившись на табурете, сиденье которого сделано из огромного высушенного древесного гриба, рассказывает о зверях заповедника:
- Кабан и медведь - чуткие звери, осторожные… Волчица учит детей, как охотиться, волчата догоняют мать - ловят за хвост, за бока, хватают за шею. Волк промеж людей среди белого дня идет: от собаки ни за что не отличить. Очень умный зверь!
…С сыном Речкина мы много бродили в ближних горах. Однажды поднялись к Овечьему базу - древней пещере.
В камнях по тропе и на стенах пещеры снуют тысячи юрких ящериц. Они двух цветов: зеленые и серые, очень изящные и быстрые.
Замечательны защитные положения, которые принимают застигнутые врасплох ящерицы. Вот одна, зеленая, как изумруд, метнулась вверх по каменному отвесу почти у самого моего лица и вдруг остановилась. Вытянув вдоль стены длинный острый хвост и зацепившись задними лапками за неровности известняка, она откинула туловище в воздух, прижала передние лапки вплотную к бокам и застыла, словно неживая. Ящерицу совершенно невозможно было бы отличить от зеленых стеблей, свисающих из трещин, если бы не легкое трепетание ее горла.
Мой спутник говорит, что летом, в семь-восемь часов утра, на тропе, ведущей к пещере, всегда можно встретить большую змею цвета стали или матового серебра. Свернувшись и положив огромную плоскую голову поверх колец, она греется на освещенной солнцем площадке у самого основания отвесной стены. Часто хвост змеи бывает протянут поперек тропы. Речкину случалось отодвигать его палкой, и змея не просыпалась. По-видимому, это очень старый полоз…
Даховская - Сахрай, 6–7 июля
Шестого утром с подводами кустарно-промысловой артели отправился в Сахрай. Со мной едет студент Ленинградского горного института Званцев - живой, веселый юноша, почти мальчик. Он работает коллектором геолого-разведочной группы в районе Сахрая. За три года учебы в институте он успел побывать практикантом на Шпицбергене, в Дальневосточном крае и Восточной Сибири.
Он привык делать пешком большие переходы в любой обстановке. Только вчера утром он вышел из Сахрая в Хаджох, не застал поезда, пешком отправился в Майкоп, а сегодня уже вернулся обратно с рюкзаком, туго набитым консервными банками. Званцев соблазняет меня изменить маршрут. Он описывает замечательные свойства и красоту "белого камня" - исландского шпата, поисками которого занята его группа, и приглашает заглянуть в их лагерь. Я охотно соглашаюсь, тем более, что, как я узнал, в течение ближайших дней все работники Кавказского заповедника будут сопровождать членов Международного геологического конгресса, экскурсирующих по заповеднику.
…В глубокой каменной теснине, пенясь и прядая через пороги, стремительно мчится Белая. По обоим берегам ее на волнообразных невысоких горах кудрявится свежая зелень дубов и диких фруктовых деревьев. При ярком, горячем солнце накрапывает дождь.
За Даховекой дорога пошла все выше и круче в горы. На широких веселых полянах, в посевах пшеницы и ржи звонко бьют перепела. Мы едем уже несколько часов. Темнеет. В вечерней мгле бесшумно проносятся летучие мыши. Высоко в небе дрожащим огоньком загорается первая звезда.
Впереди в сгущающемся мраке мелькнуло светлое пятно. Это "Домики", здесь мы ночуем.
Нам отворил дверь коренастый, с короткой шеей старик. В руке он держал фонарь. Пока мы складывали вещи на дощатые нары, старик зажег лампу и растопил печурку. У него совсем белые голова и борода, седые с чернью кустистые брови.
За чаем завязалась беседа. Нашего хозяина зовут Николаем Никитичем Бугаенко. Он попал на Кавказ девятилетним мальчиком. Сейчас ему девяносто лет. В Майкопе и Сахрае он живет уже полвека. В летнее время занимается заготовкой драни, зимой охотится. Старик крутой и гордый. Недавно он разбранился с сыновьями и поступил сторожем в "Домики"- перевалочный пункт лесопромышленной артели. Он прирабатывает еще тем, что гнет дуги и колесные ободья. По словам возчиков-сахрайцев, Бугаенко у них лучший мастер по этой части.
Старик рассказывает спокойно, деловито, со снисходительной усмешкой бывалого человека:
- Здесь много зверья водилось: зубры, туры, олени, джейраны, козы, медведь, кабан, па́нтер . Зубров белые казаки в революцию побили. Найдут стадо голов в восемь - все перебьют. Потом скот домашний болеть стал. Вот болезнь на зубров и перекинулась. Зубр - зверь мягкий: передох. Зубра стрелять неопасно - скот как скот. Били зубра из ружья. Убьют, шкуру сдерут, а мясо медведям бросят.
За турами ходить не любили - далеко. Охотились у нас только на крупную, дичь, мелочью не интересовались.
В наших лесах водится порешня, куница-желтодушка и куница черкесская и водяная. Есть еще куница - под горлом красное с черным, и, не в пример желтодушке, маленькая, даже когда старая. Она всегда на деревьях живет. Лисиц у нас две породы: серая и красная, серая побольше будет. Лесных котов, чтоб им пусто было, гонять надоело, - кур крадут. Много здесь хорька, есть рыси.
Медведь - он глупый: он только дураку страшен. Кабан - очень строгий зверь, а па́нтер - это кошка. Пантер, как ишак, ревет. Другого такого зверя нет.
Страшнее всего кабан: человека пересекает пополам. Бежит кабан, головой трясет, пена бьет клубом, тогда сторонись, если хочешь быть живым.
Сахрай - лагерь, 8 июля
Переночевал в Сахрае, на квартире у лесника, где остановились геологи, и вместе с ними в шесть часов утра вышел в горы. С нами две вьючные лошади. До самого лагеря геологической группы шли пешком, сделав за день тридцать пять километров.
Десятки раз пришлось переходить вброд изгибы реки Сахрай и впадающих в нее быстрых горных ручьев. Сначала по сторонам тропы встречался только дубняк, потом к дубовому лесу стали примешиваться столетние буки, иногда в четыре-пять обхватов, осина, береза, черная ольха.
Еще выше начался пояс буковых лесов с примесью пихты, за ним - могучие мшистые пихтарники и, наконец, буковое и березовое криволесье и поляны субальпийских лугов.
Лагерь расположился у самой границы заповедной территории.
В трех брезентовых палатках живут начальник группы инженер Краснов, шесть рабочих и несколько студентов-практикантов последнего курса, в том числе две женщины: Нина Георгиевна и Мария Дементьевна.
После ужина у горящих костров начинается оживленное обсуждение предстоящей работы. Из походных сумок извлекаются карандаши и блокноты, шуршат карты, пунктиром отмечаются маршруты.
Группа разведывает месторождения исландского шпата. Эта ценный минерал. Раньше его приходилось ввозить из-за границы. Теперь мы добываем исландский шпат у себя дома.
В палатке начальника партии пол покрыт ветками пихты, на них положен брезент. Это постель. Сыро и холодновато. Пахнет смолой, лесом, и кажется, что спишь под открытым небом.