- Было бы очень больно, если бы забыли о хорошем начинании. Больно, потому что этому отдана большая часть жизни. Но на днях я прочитал, что во втором мартеновском нашего завода сталевары вновь перешли на единый наряд. Нет, теперь это не умрет и не забудется. Хорошее люди крепко помнят…
5. ПРОЩАЮСЬ С ЛЕГЕНДОЙ
Есть у златоустовцев красивая легенда о "коренной тайности", иначе - о тайне булата. Булат - это визитная карточка города. Всякий, кто к нам приезжает, первым делом спрашивает:
- А что, могут на вашем заводе булат отлить?
Звоню однажды начальнику центральной лаборатории металлургического завода доктору технических наук Г. А. Хасину, договариваюсь о встрече и сразу же задаю ему вопрос о том, что такое булат и можно ли его получить сегодня на заводе. Каким анахронизмом прозвучал мой дилетантский вопрос, я понял сразу, войдя в этот заводской храм науки, где электронный микроскоп, лаборатории со сложными названиями, возглавляемые кандидатами наук…
- Булат всегда представлял и загадку, и большой интерес, - начал разговор Г. А. Хасин. - Наверное, это оттого, что доля его выплавки в общем производстве стали во все времена, в том числе и при Аносове, была крайне незначительной. Почему? Да потому, что строгой технологии его получения не существовало. Аносов и его последователи поняли принцип, но при плавке у них всегда был элемент случайности.
Дело в том, что булат - типичный выразитель неоднородности структуры металла. Именно этим определяется и его рисунок и физические свойства - твердость, упругость, острота булата. Структура его такова, что кристаллические составляющие живут своей жизнью. Мягкие как бы армируют очень твердые, но хрупкие, а в единстве получается уникальный материал.
Очень длительное время, по сути весь наш век, господствует мнение, что главное в стали - ее однородность, а неоднородность воспринимается как зло. Само существование булата, как представителя неоднородной структуры, опровергает это мнение. И мы уже неоднократно доказали, что в некоторых случаях в металле неоднородность более предпочтима. Важно понять закономерности и научиться управлять неоднородностью, получая желаемые свойства.
А что касается выплавки булата, то, думаю, особой сложности сейчас это не представляет. На заводе есть такая технология. Но булат сегодня не нужен. Он в 90 случаях из 100 неконкурентоспособен по сравнению с современными марками стали. Даже сверло из него сгорит через считанные минуты. Так что речь может идти только об историческом интересе, о традициях златоустовских мастеров…
Но, честно признаться, все, что говорилось дальше, уже проходило мимо меня. В сознании застряли слова о неоднородности структуры, о ее праве на жизнь, о ее исключительной прочности при определенных условиях, о том, что главное - постичь тайну управления такой структурой. Но ведь и любая бригада, любой коллектив - это тоже… неоднородная структура.
Может быть, это объясняется моим особо пристрастным отношением к сталеварам печи имени газеты "Правда", но я тут же вспомнил о ней и поразился: все, что говорилось сейчас о тайне прочности булата, без натяжек относится и к этому уникальному человеческому сплаву, сплаву друзей, коммунистов, который удалось им получить совместно. Правда, я склонен полагать, что главным мастером, получившим такой сплав, все-таки остается М. А. Петраков.
Но сейчас не о славе речь, которую, как известно, не в пример тульским пряникам, нельзя раздаривать.
Речь о твердости и активности жизненной позиции этих коммунистов, которая, как сказал Л. И. Брежнев на XXV съезде нашей партии, наряду с сознательным отношением к общественному долгу, когда единство слова и дела становятся нормой поведения, как ничто другое возвышает личность.
Илья Шевяков
СТИХИ
* * *
Уходит день,
пустеют проходные,
Закат по сопкам
пламя разметал.
И моет парень
руки трудовые,
И кажется,
что плещется металл.
ТЮЛЬПАНЫ
Забылись далекие страны,
Но снятся по-прежнему мне
Пропахшие дымом
Тюльпаны
На танковой пыльной броне.
* * *
Опять приходят
Зори ветровые,
И земляникой
Пахнет по утрам.
Идут, как прежде,
Ливни озорные
И утопают
В многоцветье трав.
Я в ту войну
Прошел почти полсвета,
Но и в огне
Смертельной полосы
Напевы лета
Слушал до рассвета
И выживал
От ягод и росы.
ЧЕРЕМУХА
Опять
Я вспомнил о войне…
Слепая смерть
Крушила все подряд,
И тупорылый вражеский
Снаряд
Скосил черемуху
У Ржева по весне.
Мне это часто
Видится во сне.
Она упала
Ветками вразброс,
А рядом с ней
Упал матрос,
Окрасив кровью
Лепестковый снег.
Владимир Бухарцев
ХЛЕБ
Стихотворение
Не знаю я, с каких времен
По русскому широкополью
Пошел неписаный закон:
Гостей встречают хлебом-солью.
И не считали б на земле
Россию крепкою державой,
Не будь нелегкий черный хлеб
Ее основой, силой, славой.
В извечном сельском ремесле
Хранится издревле стремленье
Передавать любовь к земле
Из поколенья в поколенье.
Я вспоминаю тяжкий час:
Запахло дымом с хлебных пашен.
В то лето многие из нас
Пошли на бой. Тот бой был страшен.
И не от этого ль огня
Нам дорог стал в сердца запавший
Сухарь, что крепок, как броня,
Землей и порохом пропахший.
И вечный мир, как вечный хлеб,
Мы сохраним для наших пашен.
Недаром наш державный герб
Пшеничным колосом украшен.
Виктор Савин
ЧАРУССКИЕ ЛЕСОРУБЫ
(Главы из романа)
ГЛАВА 1
Грузовая машина плавно бежала по деревянному настилу лежневой дороги к далеким синеющим горам. По сторонам мелькали леса, болота, крутые овраги, на дне которых струились светлые, точно хрустальные, ручьи. В кузове машины ехали на лесозаготовки рабочие. Народ разный, набранный с бору да с сосенки: в деревнях, в городах, на железнодорожных станциях, на пристанях. Люди молча поглядывали на незнакомые места, у каждого были свои думы, надежды.
На замусоленном сундучке спиной к шоферской кабине сидел угрюмый, давно не бритый мужчина в сером стеганом ватнике. Во всей фигуре чувствовалось что-то суровое, нелюдимое. Он хмуро поглядывал на пестрое скопище пассажиров, чаще всего взгляд его останавливался на немолодой, но еще довольно свежей и красивой женщине в солдатской гимнастерке, расположившейся с двумя белокурыми девочками посредине кузова. За спиной женщины на ящике примостился молодой, сильно загорелый парень с бойкими глазами, одетый в грязный измятый костюм. Он запустил руку в чужую сумку, и мужчина, сидевший на сундучке, свел брови.
- Брось, Гришка!
Парень, точно подстегнутый кнутом, съежился. Убрал руку.
Как ни в чем не бывало, потуже натянув клетчатую кепку на лоб, начал насвистывать мотив песни "Далеко в стране Иркутской".
Лежневая дорога, вначале прямая, как стрела, стала извилистой: ныряла под горки, вздымалась на крутые подъемы, огибала каменистые сопки-шиханы. По обеим сторонам громоздились штабеля бревен, поленницы дров.
С высокого увала, куда поднялась машина, открылся вид на озеро, окруженное домиками.
- Вот и Чарус, наш леспромхоз! - махнув рукой в сторону озера и поселка, сказал парень с темно-рыжими бакенбардами на впалых щеках, уполномоченный по оргнабору Иван Шевалдин.
* * *
Зырянов позвал Богданова к себе в кабинет.
- Садитесь! - показал он ему на диван.
- Я постою. - Харитон привалился плечом к косяку двери.
- О чем хочешь со мной разговаривать?
- Хочу поближе познакомиться с вами.
- Что со мной знакомиться?
- Мне только что говорили о ваших организаторских способностях. Может, бригадиром вас назначить? Первое мое впечатление о вас, надо прямо сказать, неважное.
Богданов прошел к дивану, сел, снял шапку, положил на колени.
- А куда бы ты мог поставить меня бригадиром?
- В списке, я вижу, вы записались плотником. Где вы плотничали? Что строили?
- Все приходилось делать: дома, клубы, школы, промышленные здания. Словом, что придется.
- Сами-то сибиряк?
- Нет, российский.
- А как в Сибирь попали?
- Дело прошлое. Зачем тебе об этом знать?
- Интересно все же.
- Не стоит вспоминать о старом - что было, то уплыло, быльем поросло.
- Может быть, из раскулаченных? В каком году уехали в Сибирь?
- Считай: прошло двадцать лет с лишним.
- Как раз в то время кулаки ликвидировались как класс.
- Нет, замполит, я не из кулаков. К этому чертову отродью меня не причисляй. Сызмальства кусок хлеба своим горбом добываю.
- Так что же вас из родных мест погнало в далекий край?
Богданов свел брови к переносью, взял с коленей свою шапку и начал мять в жестких, огрубевших ладонях.
- Что тебе от меня надо? - сказал он с раздражением. - По делу позвал, так говори.
- Я, товарищ Богданов, насчет вашего бригадирства хотел поговорить. Стоит ли вас бригадиром ставить? Пожалуй, не стоит.
- Дело твое, замполит. Я не навязываюсь. Тебе виднее, хозяин - барин… Только чтоб потом тебе не пришлось поклониться в ножки Харитону Богданову. Народ, который я помог завербовать на узловой станции, будет работником только под моим началом, тебе без меня с ними кашу не сварить.
- Уж и не сварить? Откуда такая уверенность?
- А вот увидишь. Насыпь на стол горох и сделай из него колобок - ничего у тебя не выйдет.
- А вы что, мастер из сухого гороха колобки делать?
- Мастер, не мастер, а в бригаду людей сколотил. Сейчас она у меня как из цемента слита.
- Где же вы сколотили бригаду?
- По дороге, как из Сибири ехал… А на той большой узловой станции пробу сдавали. Попервости сам немало крови попортил со шпаной.
- В каком-нибудь жилищном тресте работали?
- У нас свой "Сам-трест". Железнодорожники - народ богатый: тому надо домик поставить, другому крышу перекрыть. Мы, пожалуйста, на все согласны, только гони денежки на кон.
- Значит, фирма "Харитон Богданов и компания". Да, бывали на матушке Руси такие подрядчики… Был и "хозяин - барин"…
Замполит встал, открыл форточку. С улицы, залитой солнцем, хлынул свежий воздух. Расправив плечи, точно стряхивая с них какой-то невидимый груз, Зырянов широкими шагами прошелся по ковровой дорожке, потом остановился перед Богдановым, закинув руки за спину.
- Нам, Богданов, здесь подрядчики не нужны. У нас не частная лавочка. И в ножки мы никому не кланяемся… Бригадирство на производстве не каждому доверяется. А вы даже держать себя как следует не умеете. Какой же из вас бригадир будет, а?
- Твое дело, замполит, твое! Посмотрю, что ты станешь делать со всякими Синько, Шишигами?
- Воспитывать станем, Богданов.
- Хы! Воспитывала мышь котенка, пока тот слепой был. Ну что ж, ищите другого бригадира. Возьмите моих молодцов. Я и без них не пропаду.
- Зачем же вы тогда ратуете за бригаду?
- Привычка у меня такая. Не люблю в одиночку работать. Мне надо, чтобы вокруг меня народ кипел, чтобы дело спорилось. С детства приучен: работать так работать, чтобы жарко было. Чем лучше поработаешь, тем слаще отдохнешь.
- Это правда, Богданов… Ну, можете идти. Через полчаса поедете на Новинку.
Богданов встал, помял в руках шапку.
- А насчет бригадирства как?
- Ладно, Богданов, я поговорю с кем следует.
- Благодарствую, товарищ замполит.
Харитон поклонился, надел шапку и медленно, вперевалку пошел из кабинета…
ГЛАВА 22
На открытое партийное собрание в новинский красный уголок пришли многие. Обсуждался вопрос о внедрении нового, поточно-комплексного метода на лесозаготовках, и всем интересно было послушать, что будут говорить об этом.
Мастер Голдырев подъехал к домику Ермаковых на рессорной качалке и крикнул под окнами:
- Сергей, ты готов?
Парень выглянул в окно.
- Поезжай, я пойду пешком.
- Ну, зачем пешком? Я нарочно лошадь в качалку запряг. Что ты будешь грязь месить?
- Ничего, дойду. Сторонкой-то не больно грязно.
За спиной у Ермакова заворчала мать:
- Поезжай, Сергей. Зачем ты измываешься над мужиком? Не съест ведь он тебя. Из-за гордости своей ты готов и ноги маять и обувь рвать. Подумаешь, какая беда стряслась: Степан Игнатыч что-то тебе не так сказал! Язык у человека без костей, мало что он когда скажет… Гляди-ка, Степан Игнатыч, перед тобой вьюном извивается, он постарше тебя, а ты перед ним нос задираешь. Нехорошо это, Сергей!
- Я знаю, мама, что хорошо и что нехорошо. В этих делах мне подсказок не нужно.
Голдырев сидел в качалке, терпеливо ждал и уезжать без Ермакова, видимо, не думал.
- Ну, скоро ты, Сергей? - спросил он снова.
Сергей ответил не сразу:
- Ладно, сейчас оденусь.
Выехали они из Сотого квартала в сумерках. Дорога была грязная. В некоторых местах колеса по ступицы утопали в черной жиже, на корнях деревьев и камнях качалку кидало из стороны в сторону, лес по бокам стоял мрачный, суровый. А узенькая, чуть заметная полоска огненной зари, зажатая между туч, казалась холодной.
- Кабы ночью-то не выпал снег, - сказал Голдырев.
- Пора уже, - в тон ему сказал Ермаков.
- Рановато бы еще снегу-то быть… В колхозах, наверно, еще хлеб не везде убрали, картошка не вся выкопана.
Сергей на это ничего не ответил. Замолчал и Голдырев.
Потом мастер снова заговорил.
- Эти, комплексные-то бригады, в каких леспромхозах организованы?
- Во многих.
- Ну, и толк, говоришь, от них большой?
- Есть толк… Там, где люди думают о государственных интересах.
- А где теперь о них не думают? Все думают.
- Все ли, Степан Игнатович?
- Все, Сергей, все! Я вот за последние дни плохо даже сплю, все о жизни думаю. И так, и сяк раскидываю умом. Спрашиваю себя: может, не так живу, как надо? Думаю, за что же люди на меня косо смотрят? И никак не пойму. Обязанности мастера я знаю - не знал, так давно бы выгнали. Работаю не меньше других, чуть свет - я уж на ногах, из делянок ухожу последним. Обиды людям, ровно, никому не делаю, со всеми обхожусь по-хорошему, ни с кем не грублю. Какое же еще, особенное, у человека должно быть поведение? Нет, Сергей, напрасно на меня люди обижаются… Некоторым колет глаза, что у меня скотины много.
- В этом-то и дело, Степан Игнатович!
- А что тут плохого? Запрету ведь на это нет. Налоги я плачу. Правительство само заботится о развитии животноводства, хочет, чтобы в стране было больше мяса, молока и прочего.
- Степан Игнатович! Да ведь мы здесь, в лесу, призваны не животноводство развивать. Твое личное хозяйство уже заслонило от тебя все.
- Не я один скотину держу…
- Другие держат не для наживы. А ты развел столько, что уж самому не под силу, тебе батраки нужны…
На собрание они приехали с запозданием. Доклад делал Чибисов. Он говорил о значении поточно-комплексных бригад, о почине Ермакова, который партийная организация леспромхоза решила поддержать и внедрить на всех участках. Увидев вошедших в зал Голдырева и Ермакова, сказал:
- Что ж это вы пожаловали к шапочному разбору?
- Дорога плохая, - стал оправдываться Голдырев. - Ты по лошади - хлесть, а она - слезь. Все время шагом пришлось ехать.
- Пораньше надо было выезжать. Вас этот вопрос больше всех касается.
Оглядывая собравшихся, Голдырев увидел на скамейках в первом ряду все руководство леспромхоза: и директора, и главного инженера, и замполита, и председателя рабочкома. Он сразу как-то подтянулся, подумав: "Ого, видно, действительно очень серьезный вопрос!"
После Чибисова Фетис Федорович Березин, проводивший собрание, дал слово Ермакову. Парень скинул с себя жесткий брезентовый плащ, стеганую фуфайку, остался в синей сатиновой рубашке с карманом на груди, где лежал блокнот, и прошел на трибуну.
- Комплексная бригада на этих днях будет создана, - начал он. - Мы уже толковали с электропильщиками, сучкорубами, трелевщиками. Никто против объединения не возражает. Завтра или послезавтра поговорим с рабочими эстакады. Они, я думаю, тоже присоединятся к остальным, Богданова я еще не видел, да и сейчас его, кажется, нет тут.
- Харитон болеет, - послышалось из зала.
- Богданов, конечно, не враг себе, - продолжал Сергей. - С ним, я думаю, мы договоримся… Меня смущает лишь одно…
- Что тебя смущает, Сергей? - насторожился Яков Тимофеевич. Он сидел в зале и что-то записывал в свою памятную книжечку.
- Мастер Голдырев не обеспечит руководство и помощь нашей бригаде. Как он работает - я уже говорил замполиту Зырянову. У него на первом плане свои личные интересы, свое хозяйство. Он уже дошел до того, что подчиненных рабочих заставляет батрачить на себя. Угодных ему людей он поощряет за счет неугодных: одним делает приписки, а других обкрадывает.
Наступила грозная тишина, а потом прошел гул.