А он, видать, без памяти
Любил свой бедный край,
Его на стенах каменных
Изобразив, как рай!
1960
Щи
Из лавки овощной доставленный,
Кочан капусты - это сгусток
Поэзии, но не прославленной,
Поскольку он - кочан капусты.Кочан капусты - это золото
Дождей, качающихся, грузных,
И жарких дней, на солнце колотых,
В клубок закрученное с хрустом.В нем пенье птиц, ветров смятение,
Прохлада тени, запах мяты
И первое тепло весеннее,
И звон отточенной лопаты,И холодок росинки маковой,
Алмазной, гордой и прозрачной,
На листике рассады лаковом
Оброненный зарей кумачной.Поэзия опубликована,
Все начинается, как вызов.
Сталь синяя секиры кованой
И плаха, струганная снизу.Река в кастрюле медной взорвана,
Топочет пенными кругами,
Шипит плиты планета черная
И брызжет синими цветами.О, георгины кухни газовой,
Железные цветы горелок!
Кочан капусты, волей разума,
В своей работе наторелом,Разделан на лапшу и звездами
Колючей соли пересыпан.
А вот уже и лавры возданы
И перцем сдобрены до всхлипа.И клубы пара ходят тучами,
Пахучи, яростны, приветны.
Щи возвышаются могучие.
Над ними небеса и ветры.Цветочки на фаянсе замерли,
И каравай раскрыт, как библия,
На них глядят, их ждут, их налили,
Они воскресли и погибли!
1960
Мытье полов
Как моются полы до бéлого каленья? -
Перегибая сильные тела,
Подолы подоткнув и обнажив колени,
Хозяйки моют пол в субботу добела.Грохочут чугуны, гоняют тряпки воду.
Тяжелым кóсарем раздроблена дресва,
Со щелоком парным и грацией свободы
На праздник утверждаются права.С угла и до угла летает поначалу
Березовый голик, раздавленный ногой,
Обсыпанный дресвой, пока молчат
мочала, -
Всему черед и честь, как в каждой
мастерской.Здесь чистоту творят, а не полы здесь
моют.
Ладони горячи, и рук полет широк,
И лифчики трещат. Здесь дело не простое,
Здесь каждый бы из нас за две минуты
взмок.А им хотя бы что! Они как будто рады,
Лукавы их глаза, и плеч изгиб ленив…
Я тоже мыл полы в казарме по наряду,
Но не был весел я, тем более - красив.А во дворе горят половиков полотна,
Как радуги на кольях у ворот.
Хозяйки моют пол под праздник, в день
субботний,
И праздник настает…
1960
Свежий хлеб
Рукав просторный засучив по локоть,
Сжимая пальцы в узел кулака,
Его валяют на столе широком
И бьют его с размаху под бока.Нет, это не обычная работа,
Священнодейством пахнет на столе,
Встречаются здесь грохот обмолота
С порой весенней сева на земле.Полет ладоней яростен и нежен,
Все праздничней крутая пляска рук.
Валяют хлеб на кухне первый, свежий,
Труда и счастья замыкая круг.Дожди и ветры пролились на камень,
Гром прогремел заслонкой, день окреп.
Веснушчат, рыж и кругл, как солнца
пламень,
На кирпичах благоухает хлеб.О нем звенит считалка, пляшут дети,
Газеты пишут, и в штормах судеб
Есть мера высших ценностей на свете -
Любовь, как хлеб, и дружба, словно хлеб.А в кухне окна настежь, пахнет мятой,
Горячей глиной, молоком парным,
Хрустящей коркой, дымом горьковатым
И полевым простором распашным.На полотенцах петухи горласты,
Белы полы, как на реке песок.
И все предметы к торжеству причастны.
А день просторен, светел и высок.
1960
Кружка молока
Гончар на круге деревянном
Ей отдал взмах руки своей,
А после печи цвет каляный,
Пожар малиновых углей.Огня, воды и глины дружба
Застыла каменным цветком.
Ах, эта глиняная кружка
С парным душистым молоком!Густым, ромашкового цвета,
Белей любых берез в селе,
Дар утренней зари и лета
На белом скобленом столе.Под ручку пальцы вдеты снова,
В ладони кружка улеглась.
Глоток, как вдох в бору сосновом,
И вот уж утвердилась связьС жарой, где воздух сенокоса,
Звеня, пронзают овода,
С большим зеленым лугом росным,
Где речка стынет, как слюда.Где женщина по рани первой,
По знобкой рани босиком,
Еще не выспавшись, наверно,
Уже прошла, звеня ведром.Ах, эти глиняные кружки
С парным душистым молоком,
Как их берут поутру дружно
Детишки, вставшие кружком, -Белоголовы, синеглазы,
В рубашках, стиранных сто раз,
Двумя ладошками, как вазы
Берут хрустальные у нас.Блестят от соли скипы хлеба,
Сопенье слышится одно,
И не глаза глядят, а небо
Глядит на глиняное дно.
1960
Невская Дубровка
Б. Пидемскому
Мы с товарищем бродим по Невской
Дубровке,
Два довольно-таки пожилые хрыча,
Будто мы разломили на круг поллитровку,
Мы с товарищем плачем и солдатские
песни поем…
Вот он, берег Невы сорок первого года.
Двадцать лет поднималась и жухла трава,
Шли дожди и снега, лишь одна оставалась
пехота, -
Та, что в берег вцепилась, от дивизии рота
В сорок первом году, ни жива, ни мертва.
Вспоминает полковник лейтенантское
звание,
Вспоминает о Женьке, санитарке
глазастой, -
Как она полоскала рубашку свою и рвала,
как ромашку, для раненых, -
И смеется, как будто бы вспомнил о счастье.
А в траве земляника пылает на брустверах,
И солдаты лежат между ржавыми минами,
И, наверное, Женька - красавица русая -
Пулеметом порубана, где-то рядышком,
милая.
Вспоминает полковник, а земля
исковеркана,
Двадцать лет ничего на земле
не разгладили,
Да и мы - как земля, - наша память,
наверное,
Будет тоже, как эта земля, вечно
в ссадинах.
На шоссе ждет машина нас, зря
надрывается.
От воронки к воронке над траншеями
медленно
В бой на Невской Дубровке от земли
отрываются
Пять солдат с лейтенантом, из роты
последние,
Ничего нет вокруг, но велением памяти
Мины рвут тишину, лейтенант чертыхается,
И солдаты встают… Воздвигается памятью
памятник,
Там, где нету его, но стоять ему там
полагается.
А вокруг - мирный луг, а вокруг - жизнь
нормальная.
По Неве к Валааму плывет теплоход, полон
песнями.
Но сердца, словно компасов стрелки над
аномалией,
Бьют о ребра вовсю, будто тесно им,
тесно им.
А водителю Вите лет двадцать, не более,
Столько, сколько нам в армии было
когда-то.
Он включил себе радио, не идет с нами
в поле,
Наши слезы и песни ему не понятны.
Чтó ему это поле, - как нам Куликово,
не боле!..
Хлещет радио джазами над погостом
в костях и металле.
Мы с товарищем, с нашею славою,
с болями,
Эпопеей для Витьки, историей стали.
Только мы не история, мы в нее
не годимся, -
В нас ликуют и плачут железные годы,
И живут там солдаты, и хрипят:
"Не сдадимся!".
Делят хлеб и патроны у бездонного брода.
Делят хлеб и патроны, разгружают
понтоны.
Нам бы надо обидеться на курносого Витю,
Но у жизни есть горя и счастья законы,
Наше - нам, юность - юным, и мы
не в обиде.
И зачем ему, Витьке, за нас нашей памятью
мучиться.
Ах, зачем, все равно у него не получится.
Свищут птицы, горит земляника
на брустверах,
Полон Витька к истории благодарности и
уважения.
Он глядит на шоссе и на девочек в брючках,
без устали
Мчащих велосипеды вдоль древнего поля
сражения.
1961
Второй
Дорогу делает не первый,
А тот, кто вслед пуститься смог.
Второй.
Не будь его, наверно,
На свете не было б дорог.
Ему трудней безмерно было -
Он был не гений, не пророк -
Решиться вдруг, собрать все силы,
И встать, и выйти за порог.
Какие в нем взрывались мысли!
И рушились в короткий миг
Устои все привычной жизни.
Он был прекрасен и велик.
Никто не стал, никто не станет
Второго славить никогда.
А он велик, как безымянен,
Он - хаты, села, города!
И первый лишь второго ради
Мог все снести, мог пасть в пути,
Чтоб только тот поднялся сзади,
Второй, чтобы за ним идти.
Я сам видал, как над снегами,
Когда глаза поднять невмочь,
Солдат вставал перед полками
И делал шаг тяжелый в ночь.
В настильной вьюге пулемета
Он взгляд кидал назад: "За мной!".
Второй поднялся.
Значит, рота
И вся Россия за спиной.
Я во второго больше верю.
Я первых чту. Но лишь второй
Решает в мире - а не первый, -
Не бог, не царь и не герой.
1962
"А кто такой Бартоломей Диас?…"
А кто такой Бартоломей Диас?
Что слышали вы нынче о Диасе?
И почему Диас дошел до нас,
Чем он прославился, вопрос неясен.
Он Африку когда-то обогнул,
Впервые обогнул ее по морю.
Сто раз тонул, но гнул ее и гнул
И обогнул, навек войдя в историю.А кто такой Бартоломей Диас?
Я спрашивал, мне люди не ответили,
Одни сказали - он испанец, раз
Фамилия Диас.
Да, тьма на свете их.
Другие заявили - футболист.
Зачем тебе он? - вопрошали третьи.
Плыл в пене волн и солнц зеленый мыс,
Рвал ветер паруса в пятнадцатом столетье,
Жгла соль огнем бессонные глаза.Как мир велик! Ни тронов в нем, ни клира,
Под килем и над мачтами гроза,
И солнце прогибает крышу мира.
А в Лиссабоне где-то день за днем
В порту взлетали флаги на флагштоках,
Гремели сходни, но никто о нем
Не вспоминал, не знал о нем, и только
Шальная девка, все забыв с тоски,
Обласканная как-то ненароком,
Не забывала жарких две руки
И знала, кто такой Диас, до срока.
А он о ней забыл в тот самый час,
Когда вернулся, королем обласкан,
И Лиссабон: "Да здравствует Диас!" -
Гремел, судьбе завидуя прекрасной.
(.............)
Прошли века, сегодня мир гремит.
От маршей тесно рациям в эфире.
Волна восторга, в радугах зенит,
Неслыханное совершилось в мире.
Мир шире стал, чем был для всех для нас.
…А кто такой Бартоломей Диас?
1962
"Далекое становится все ближе…"
Далекое становится все ближе,
Уже луна и та доступна нам.
Наука движется вперед и движет
Весь мир навстречу новым временам,
Когда близки любые станут дали
И суть вещей сокрытая ясна.
Но как измерить радость и печали,
Ее вершины и глубины дна.
Но как приблизить, одержав победу
Над бездной, разделяющей собой
Далекий, как созвездье Андромеды,
Мир человеческой души иной?
Расчеты - чушь! И формул тоже нету.
Есть лишь Гомер, Толстой, Бетховен,
Дант -
Искусства гениальные ракеты
И новые Ромео и Джульетта -
Любви соединяющий талант.
Они одни ничем не заменимы,
Без них на свете через все года
Немыслимы и неосуществимы
Гармония и счастье никогда.
1962
Птица Сирин
На клочке пергаментных забот
Я прочел значки полуустава -
Птица Сирин в уши там поет…
И тревожно мне донельзя стало.Птица Сирин в уши там поет
Голосом далеких и любимых…
Посреди гиперборейских вод
Скалы, как ножи, встают над ними.Птица Сирин в уши там поет
Голосом далеких и любимых…
На пять тысяч верст зеленый лед,
Солнца шар над ним в шерсти и дыме.Птица Сирин в уши там поет
Голосом далеких и любимых…
Красный Марс во весь обзор встает
Со своими лунами пустыми.Птица Сирин в уши там поет…
Гаснет парус, замерзают ноги.
Дюзы разрывают звездолет -
Птица Сирин встала на дороге.
1962
Женский праздник
Сложились бабы по рублю,
Простые бабы, деревенские,
И пьют, я их не оскорблю -
Мол, пить занятие не женское.У баб на то причина есть,
Особая, всемирно веская -
По радио промчалась весть,
И озарилась доля женская.Вся вдруг до донышка видна
С поры далекой, незапамятной,
На целый белый свет одна,
Горя своим горючим пламенем.Три полбутылки на столе
Плодовой, ягодной и выгодной,
Пьют бабы у себя в селе,
Румяные от водки выпитой.Их не зовут домой мужья:
"Валюта, Валя, Валентина!".
Судьба не песня соловья,
Не все вернулись из Берлина.Пахали бабы, жали хлеб,
Леса рубили, сенокóсили,
Век прожили в своем селе,
И слыхом не слыхав о космосе.А над землей уж третий час,
Быстрей, чем шар земной наш кружится,
Вокруг него в который раз
Летит сестренка, дочь, подруженька!Над щами, стиркой и страдой,
Над песнями, от слез солеными,
Летит над старыми законами,
Муж по которым - бог земной.Гремит над всей землей эфир,
И марши, марши в честь них, марши,
В честь них, потрясших целый мир,
Обыкновенных женщин наших.А здесь, в деревне, стол накрыт,
Пластинка кружится любимая.
И день, как колокол, гудит
Над придорожными рябинами.
1963
В автобусе
Косматый, рыжий, словно солнце, я
Оптимистичен до конца.
Душа моя - огнепоклонница,
Язычница из-под венца.
Чем дело кончилось с татарами?
Как мартом сарафан белен!
Вдрызг реактивными фанфарами
Исполосован небосклон.
Летят дюралевые капли
По небу синему, свистя.
Не так ли хлынет вниз, не так ли
Ливнь реактивного дождя?
Но вальсы, вальсы, только вальсы,
Кружа, в динамике дрожат.
Белеют на баранке пальцы,
Темнеет у шофера взгляд.
Весь голубой, как будто глобус,
В никелированной росе
Летит размашистый автобус
По пригородному шоссе.
Он в солнце, в первых лужах, в глине…
Творится на земле весна,
Как при Микуле и Добрыне,
Как при Владимире, красна.
И Лель сидит на косогоре
С кленовой дудочкой в зубах,
И витязи торчат в дозоре,
Щитами заслепясь в лучах.
Мосты над реками толпятся,
В бензинном дыме провода…
И ничего не может статься
С весной и Русью никогда.
1963
Два монолога
1
Нет расстоянья, нет пространства,
И городов далеких нет.
Нет гор, морей и ветра странствий,
Есть стюардесса в цвете лет.
Есть аэрон, бетон, динамик,
Орущий джазом в вашу честь,
Трап на пневматике, громами
Ночь потрясенная окрест.
Век, ты устроился неплохо
И позабыл, что час назад
Была перекладных эпоха,
Карет, фрегатов и баллад.
В цветной бетон и сталь закован,
Неоном ледяным омыт,
Исчислен, взвешен, зашифрован,
И крайне замкнут, и открыт.
Мой брат, мой враг, мой собеседник
Над пластикатовым столом
И чашечкой "эспрессо" бледным
В часу, неведомо каком,
В глуши неведомой вокзальной,
Откуда всё рукой подать:
Березы, ледники и пальмы, -
Что хочешь ты еще сказать?
И знаки мудрости газетной
Восходят над твоим лицом
С похожею на сказку сплетней,
Как за щекою с леденцом.
А синие глаза пустынны,
И прядь сиреневых волос,
Как дым весны и Хиросимы,
Ответ рождает и вопрос.
Век, я хочу с тобою спорить
О смысле злобы и добра,
Дышать зеленой солью моря,
Пить спирт из фляги у костра
И быть еще сентиментальным,
Как в дни фрегатов и карет,
Медлительным необычайно
Средь молний, стюардесс, ракет.
2
Чужие старые столицы
В рекламных ливнях слюдяных
Я вспоминаю, словно лица,
Пытаясь разобраться в них.
Стеклом, бетоном, сталью, светом
Разрублен мрак ночной и смят.
Зимой, весной, в разгаре лета
Они сверкают и горят.
Но есть в их праздничности броской
Тревога знобкая и грусть,
Которую понять не просто,
Но есть которая как груз.
А в чем она, не скажешь сразу:
В девчонках юных на углах
Иль в блеске бешеном показа
В самом уже запрятан страх?
А может быть, всё это вкупе
Заключено в том и другом.
Забудут, не наймут, не купят
Или поверят, но с трудом?
Гремят, ликуют и хохочут.
Надменны, праведны, грешны
И на исходе жаркой ночи
Сосредоточенно грустны
Чужие старые столицы
У синих рек и белых льдин,
Большие памятные лица
Держав, столетий и равнин.
1963
Сосна
На белом, розовом, на синем,
На голубеющем снегу
Лежит сосна, роняя иней,
Как бы споткнувшись на бегу.
На сахарном снегу пластаясь,
Вся зелена, вся золота,
И в кроне, солнцем обливаясь,
Звенит и рвется высота.
Но от сравнения с солдатом
Я отрешиться не могу,
Вот так споткнувшимся когда-то,
Назад лет двадцать, на снегу.
Ну что ж, перед годами теми
Я не стыжусь банальным быть.
Лежит сосна.
Не властно время
Того, что было, изменить.
1963
"Уходит в небо с песней полк…"
Уходит в небо с песней полк
От повара до командира.
Уходит полк, наряжен в шелк,
Покинув зимние квартиры.Как гром, ночной аэродром.
Повзводно, ротно, батальонно
Построен в небе голубом
Десантный полк краснознаменный.Там в небе самолетов след,
Как резкий свет кинжальных лезвий,
Дымок дешевых сигарет
И запах ваксы меж созвездий.Пехота пó небу идет,
Пехота в облаках как дóма.
О, знобкий холодок высот,
Щемящий,
Издавна знакомый.По тем болотам подо Мгой,
Где мы по грудь в грязи тонули
И поднимались над кугой
На уровне летящей пули.
Смотрю, как мерзлую лозу
Пригнул к земле железный ветер,
Стою и слушаю грозу,
Как будто первый раз заметил,Что подвиг, как бы он высок,
Как ни был бы красив, - работа.
И пахнет кирзою сапог,
И звездами, и солью пота…
1963