Поражает, что произведения Достоевского, написанные в прозе, не сходят со сцен театров, по их мотивам создано множество экранизаций, они пробуждают профессиональный творческий интерес театральных и кинорежиссеров, актёров, художников, музыкантов.
Но если вдуматься, то причина этого явления вполне понятна как результат кропотливого изучения его наследия. Во-первых, глубина творений Достоевского открывает безграничные возможности для множества трактовок и интерпретаций. Во-вторых, синтетическая и полифоническая природа его текстов, подтекст, использование символов, аллюзий, реминисценций вызывают к жизни бесчисленное множество литературоведческих концепций. А главное, взаимосвязь его произведений с "Вечной книгой" и вневременными истинами помогает каждому человеку, пребывающему в духовном поиске, обрести собственное представление о мире и тайнах человеческой души.
Литература
Достоевский Ф.М- Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972–1990.
Достоевская А.Г. Воспоминания. 2-е изд., СПб., 1992.
Достоевская Л.Ф. Достоевский в изображении своей дочери. 2-е изд. СПб., 1992.
Волоцкой М.В. Хроника рода Достоевского. 1506–1933. М., 1933.
Соловьев ВЛ. Три речи в память Достоевского. М., 1884.
Волынский АЛ. Достоевский. СПб., 1906.
Шестов Л. Достоевский и Ницше (Философия трагедии). СПб., 1909.
Белкин А. Читая Достоевского и Чехова (Статьи и разборы). М., 1973.
Карякин Ю.Ф. Самообман Раскольникова М., 1976.
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979.
Белов С.В. Фёдор Михайлович Достоевский: Кн. для учителя. М., 1990.
Белов C.B. Роман Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание". Комментарий. М., 1985.
Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова. М, 1986.
Сараскипа Л.И. "Бесы": роман-предупреждение. М., 1990.
Розанов В.В. "Легенда о Великом инквизиторе" Ф.М. Достоевского. М., 1990.
Селезнев Ю.И. Достоевский. 3-е изд. М., 1990.
Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1974–1992. Вып. 1-10. Новые аспекты в изучении Достоевского: Сб. науч. трудов. Петрозаводск, 1994.
Цвейг С. Достоевский // Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. Тула, 1994.
Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995.
Достоевский в конце XX в: Сб. статей/ Сост. К.А. Степанян. М., 1996.
Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / Сост. Г.К. Щенников, А.А. Алексеев; науч. ред. Г.К. Щенников. ЧелГУ. Челябинск, 1997.
Волгин И.Л. Колеблясь над бездной. Достоевский и русский императорский дом. М., 1998.
Померанц Г.С. Открытость бездне: Встречи с Достоевским. М., 2003.
М.Е. СалтыкоВ-Щедрин (1826–1889)
Михаил Евграфович Салтыков (псевдоним Н. Щедрин) родился в селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии в старинной и богатой дворянской семье. Первоначальное образование получил дома, а в 1836 г. был отдан в пансион Московского Дворянского института, где проучился полтора года. В 1838 г. Салтыков как один из лучших учеников был переведён в Царскосельский (с 1844 г. – Александровский) лицей, который закончил в 1844 г.
"На Вас, вероятно, находили минуты бездействия, когда никакой вопрос не проходит на ум, кроме; куда бы пойти или куда бы деваться? Нечто подобное делается ныне в нашей общественной жизни, в нашей публицистике и литературе. Вкус к жизни исчез; смотришь на себя как на постояльца, и не вследствие какой-нибудь борьбы или тревог, а вследствие всеобщей безалаберщины и неустойчивости. В поэтическом образе подобное положение всё же могло бы дать материал для картины, не лишённой интереса", – писал Салтыков спустя четверть века после окончания лицея поэту А.М. Жемчужникову, указывая на главное направление своего творчества: сатирой придать гармоническую "устойчивость" человеческой жизни. Эта идея стала пробуждаться в художественном сознании Салтыкова ещё в лицейский период.
Лицейский период стал важным этапом творческого развития Салтыкова. Именно в это время у него пробуждается литературный энтузиазм. Он с упоением погружается в мир стихотворства, создавая лирические произведения с чётко выраженным ритмическим рисунком. Лирическая мелодия определяет начальный период литературного творчества Салтыкова (1840–1845).
Стихотворные опыты Салтыкова не отличаются тематическим разнообразием. В основном он воспроизводил темы, которые были открыты западноевропейским и русским романтизмом. В юношеских стихах Салтыков передаёт ещё и то состояние души, которое он в скором будущем воспроизведёт в повести "Противоречия": "Оно напоминало мне лучшие годы моей молодости, те годы, когда сердце человека, полное трепетных предчувствий, полное неясного и неосознанного ещё будущего, ко всему стремится, всё приемлет и жадно ищет предмета, к которому могло бы оно привязаться, с которым могло бы составить нераздельное и слитное целое (в юности бессмыслица позволительна и даже в некоторой степени нужна)".
Ранний романтизм Салтыкова (в последующем творчестве писатель будет опираться только на поэтику романтической иронии) всё же не литературного происхождения. Он выражает идеальный настрой молодой души. Этот настрой привел к тематическому совпадению с романтизмом (двоемирие, образ "неба", мотив отчуждения от земной жизни, трагическая любовь).
В поэзии Салтыкова лицейского периода успела определиться художественная доминанта. Она выразилась в мотиве отчуждения от земного мира, который уже тогда воспринимался Салтыковым как стихия, враждебная человеку. "Всё, что чисто, что прекрасно – / Всё минутно на земле", – напишет он в стихотворении "Два ангела", а в "Лире" добавит: "И мира безжизненный холод". Но ещё с большей отчётливостью этот мотив проступает в стихотворении "Наш век", где весь лирический сюжет соткан из гротескно-мучительных признаний. Отсюда и его трагическая развязка:
И лира наша вслед за жизнью веет
Ужасной пустотою: тяжело!
Усталый ум безвременно коснеет
И чувство в нас молчит, усыплено.
Что ж в жизни есть весёлого? Невольно
Немая скорбь на душу набежит
И тень сомненья сердце омрачит…
Нет, право, жить и грустно, да и больно!
Это стихотворение вместе с "Зимней элегией", где не меньше подобных признаний ("Как скучно мне!"; "Мне тяжело"; "Мне грустно"; "тяжёлое томленье"), уже предвещает сатирический мотив отчуждения от "неустойчивого" мира, который станет одним из главных во всем последующем творчестве Салтыкова. Лирический психологизм – производное от этого мотива, так глубоко укоренившегося в лирике Салтыкова еще и под влиянием поэзии Дж. Байрона ("Из Байрона") и М.Ю. Лермонтова.
Уже в начале литературного пути художественный мир Салтыкова был широко распахнут для самых различных традиций. Такой художественный "диалогизм" будет характерен для всех периодов его творчества. В определённые периоды творческого развития Салтыкова возникла связь с античной сатирой и художественными системами Рабле, Свифта, Золя и Диккенса. Поэтика Салтыкова окажется тесно связанной с русской народной сатирой и русской сатирой XVIII в., а также творчеством И.А. Крылова, А.С. Грибоедова, Н.В. Гоголя.
В не меньшей степени на художественное сознание Салтыкова повлияло творчество Гёте, которого он относил к числу "великих и общепризнанных художников". От Гёте пришла к Салтыкову страсть к художественному анализу и неудержимая устремлённость творческого духа к пересозданию бытия, что станет особенно важным для щедринской поэтики преображения.
Но в самой большей степени литературная судьба Салтыкова оказалась под влиянием А. С. Пушкина. "В это время лицей был ещё полон славой знаменитого воспитанника его, Пушкина, и потому в каждом почти курсе находился воспитанник, который мечтал сделаться наследником великого поэта", – писал Салтыков в одной из автобиографий. Но он не только мечтал, а даже с фанатическим упорством стремился "завладеть хоть одним клочком" пушкинского "наследства".
Именно это и станет главным "творческим стимулом" Салтыкова в пору первых поэтических опытов. Он не только равняется на Пушкина, но упорно вынашивает тайную мысль о возможности выиграть соперничество с пушкинским поэтическим гением. И пока эта тайная мысль будоражила воображение Салтыкова, он "писал стихи, так сказать, запоем". Это признание Салтыкова, осуществлённое в продолжении "Дневника провинциала в Петербурге", есть прямое свидетельство того, что в стихотворном "запое" Салтыкова во многом повинен Пушкин.
Такое тайное соперничество наполнило пролог художественного мира Салтыкова музыкой пушкинского стиха. Этой музыкой Салтыков был очарован и заколдован. Он оказался во власти пушкинского поэтического гения. Но Салтыков жаждал творческой свободы, ему грезилось и торжество победителя. Быть / только последователем Пушкина он не хотел. v Однако совсем скоро Салтыков убедился, что как стихотворец выше Пушкина он никогда не будет, а значит, он никогда не достигнет литературного величия. В этом главная причина бегства Салтыкова от стихотворства. Стихотворческий "запой" закончился полнейшим охлаждением к этому литературному занятию.
Именно эта творческая драма в известной мере предопределила литературный путь Салтыкова. Бегство от стихотворства обернулось жгучим интересом к прозе, Салтыков делает всё для того, чтобы освободиться от магического воздействия пушкинского стиха. Его творческий взор упорно ищет ту сферу, где он сможет обрести себя как художник. И такой сферой для него станет именно обличительная проза. Этот творческий автобиографизм выразился в риторическом жесте Салтыкова: "Неужели всю жизнь сочинять стихотворения, и не пора ли заговорить простою, здоровою прозою?". Написав первые обличительные повести ("Противоречия", "Запутанное дело"), Салтыков окончательно избавился от страсти к стихотворству, а поэтические ритмы, вспыхнувшие в его ранней лирике, ушли в глубины его поэтики, чтобы возродиться в ритмической прозе (особенно сильно это проявится в цикле "Сказки").
Решение стать писателем-сатириком, возникшее под влиянием Пушкина, появилось не тогда, когда он по выходе из Лицея писал рецензии. Это решение возникло вместе с замыслом (защита "маленького человека") "Запутанного дела" (1848). Повесть, отрицающая право на избранность великих мира сего, вызвала гнев этих "великих", а литературные охранители позаботились, чтобы молодой писатель был поскорее отправлен в Вятку отбывать там ссылку. Уже тогда Салтыков не без трагического чувства пережил мучительную раздвоенность, которая будет тяготеть над ним в течение всей его творческой жизни. Он испытывал полную творческую свободу, создавая в повести символический образ Мичулина. И он же, осознавший свою способность к могучим творческим порывам, был унижен и наказан несвободой.
И в дальнейшем мира и спокойствия в жизни сатирика никогда не было. Гонения, притеснения, запреты стали его уделом. Особенно старалась цензура. Многие сатиры Салтыкова безжалостно сокращались, а иногда и вовсе запрещались. В 1862 г. бьи; наложен запрет на сатиры "Глуповское распутство" и "Каплуны", а впоследствии особенно часто запрещались сказки. С неменьшими цензурными притеснениями Салтыков столкнулся в пору активного сотрудничества в "Современнике" (1863–1864), когда он, создавая публицистическую хронику "Наша общественная жизнь", резко полемизировал с представителями "Русского слова" (Д.И. Писарев) и "Времени" (Ф.М. Достоевский). И затем, когда Салтыков станет соредактором и редактором "Отечественных записок" (1868–1884), его жизнь превратится в бесконечную и изнуряющую битву с цензурой, он отчаянно боролся не только за спасение своих сатир, но и за сохранение обличительной направленности журнала. Конец этой борьбы печальный: в 1884 г. согласно правительственному постановлению "Отечественные записки" были закрыты.
Всё это в неменьшей степени проявилось и в щедринском жизнетворчестве. Салтыков почти в течение двадцати лет боролся с пороками не только словом, но и делом. Занимая значительные государственные посты, он всеми силами стремился добиться социальной гармонии. Сатирическая одарённость и в этом помогала Салтыкову. Благодаря своему сатирическому таланту он с мгновенно обнаруживал "носителей" пороков – людей, которые мешали осуществлению "справедливости". Самое глубокое убеждение Салтыкова заключалось в том, что только справедливость может спасти человеческий мир. Ради справедливости Салтыков-чиновник мог вступить в любой конфликт. Охваченный сатирическим вдохновением (а в служебной деятельности Салтыкова это часто бывало) он не прекращал борьбы за "справедливость" даже тогда, когда ему противостояли великие мира сего.
В своих намерениях изменить мир Салтыков был твёрд. Но такую же твёрдость проявляли в борьбе с ним его враги, даже вице-губернаторство не спасало Салтыкова от преследователей. Чиновник-сатирик нередко становился жертвой могущественных врагов, что и заставляло его часто менять место службы. За время службы он объездил чуть ли не всю Россию. С 1848 по 1855 г. Салтыков служит в Вятке, а в 1858–1862 гг. он успел послужить на посту вице-губернатора в Рязани и Твери. После двухлетнего перерыва Салтыков возвращается на государственную службу, став в 1864 г. председателем Пензенской казённой палаты. Но уже в ноябре 1866 г. он оказывается в Туле, приступив к исполнению обязанностей управляющего казённой палатой.
Почти сразу же возник очередной конфликт, и Салтыков ровно через год вынужден отбыть в Рязань (теперь он не вице-губернатор, а управляющий казённой палатой). Не прослужив и года, 14 июня 1868 г. в чине действительного статского советника Салтыков выходит в отставку. Он вновь оказался жертвой тех, кто не принимал его "либеральной" государственной деятельности. Таким образом, конфликт с миром у Салтыкова как художника-сатирика определил всю конфликтность его жизнетворчества. Жизнь и искусство на этом этапе – единое целое, которое становится определяющим началом его художественного мира. "Писание"– и "служение" осуществляются в одном творческом порыве. По признанию Салтыкова: "Затем служил и писал, писал и служил вплоть до 1848 г., когда был сослан на службу в Вятку за повесть "Запутанное дело". Прожил там почти 8 лет и служил, но не писал. В 1856 г. возобновил литературную деятельность "Губернскими очерками" и вплоть до 1868 писал и служил, служил и писал".
Как только Салтыков окончательно убедился, что на государственном поприще его обрекли на роль жертвы, он уже не делает попытки вернуться на службу. Всё то, что Салтыкову не удалось воплотить в жизнетворчестве (сотворение "справедливого" мира), он стремится осуществить в своей сатирической прозе.
Созидание художественного мира осуществляется в полном соответствии с главной целью сатирического творчества Салтыкова – вернуть человечество в то гармонически устойчивое состояние, в котором оно пребывало до первого "грехопадения". Эта цель в форме философско-литературной декларации определилась в сатире "В деревне": "Как-то переносишься мыслию в те приятные и злачные места, в которых гуляли наши прародители, пока не вкусили от древа познания добра и зла". Это породнение с библейской историей мира придает поистине вселенский размах художественному миру Салтыкова.
Всё в этом огромном мире существенно и важно: и юношеские стихи, и публицистика, и литературная критика, и драматургия, и сатирические циклы, и мемуарная проза, и письма. Но всё же в его творчестве есть произведения, которые находятся в самом центре художественного мира. Это относится прежде всего к "Губернским очеркам" (1856–1857), "Истории одного города" (1869–1870) и к роману "Господа Головлёвы" (1875–1880).
После смерти Гоголя читающей России был нужен писатель-обличитель такой же всепобеждающей силы смеха, какой обладал Гоголь. В конце 1840-х гг. никто не мог даже предположить, что автор обличительной повести "Запутанное дело", созданной в прямой зависимости от гоголевской "Шинели" (Мичулин Салтыкова – это почти зеркальное отражение образа Башмачкина), станет продолжателем дела великого Гоголя. Но с появлением цикла "Губернские очерки" (первое произведение Салтыкова, опубликованное под псевдонимом Н. Щедрин) всем стало ясно: Россия обрела сатирика, по своему таланту способного стать преемником Гоголя.
Появление этого псевдонима – символический эпизод в творческой биографии Салтыкова. В скором времени произойдёт родственное объединение Салтыкова и Щедрина. Псевдоним-маска станет второй фамилией. В этом псевдониме создан образ (герой-протестант), который станет определяющей субстанцией не только в "Губернских очерках", но и во всей художественной системе Салтыкова.
Стремление к глобальному преображению жизни приводит к циклизации. "Губернские очерки" – это авторский цикл (после "Губернских очерков" циклизация станет самой устойчивой закономерностью в поэтике Салтыкова). В цикле девять разделов, включающих тридцать одно произведение разных жанров (очерк, воспоминание, рассказ, новелла, драматические сцены). Финальная часть "Дорога" (тридцать второе произведение) – путевой очерк. И всё это множество разноликих в жанровом отношении произведений образует единое художественное целое. Основное связующее звено – Н. Щедрин, без участия которого нигде дело не обходится: он и повествователь, он и рассказчик, он и действующее лицо, он и "проводник" авторских идей.
Образ Н. Щедрина, являясь "сквозным" образом, обеспечивает повествовательную дельность цикла. Но самое важное всё же в той художественной логике, которая придаёт циклу столь необходимое структурное единство. Логика эта такова: Салтыков создает обобщённо-символический образ "крутогорского" мира (действие происходит в вымышленном губернском городе Крутогорске), а затем раздел за разделом ("Прошлые времена", "Мои знакомцы", "Богомольцы, странники и проезжие", "Драматические сцены и монологи", "Праздники", "Юродивые", "Талантливые натуры", "В остроге", "Казусные обстоятельства") раскрывает тайны этого мира. Вначале даётся собирательный образ, а потом он как бы распадается на множество художественных компонентов, подчиняясь законам художественной локализации.
Но начиная с исповедального рассказа "Скука", где с декларативным нажимом воплощается тема враждебности "крутогорского" мира природе человека ("ты растлеваешь людей, ты истребляешь всякую самодеятельность ума, охлаждаешь порывы сердца, уничтожаешь всё, даже самую способность желать!"), возникает обратный процесс – процесс обобщения. Поначалу это происходит в подтексте, а ближе к финалу цикла вырывается в текст.