По какому-то высшему праву
Ты пришёл – как чужой человек,
Пережил – окаянную славу.
Всё – увидел! Отдал все долги.
Но в народе не встретил Мессию.
За ГУЛАГ – не простили враги,
Не простили "свои" – за Россию.
4.8.2008
Советская гавань
Я видел море!
К Рождеству разноцветный снежок -
Как неясное чувство начала,
Словно в детстве – на Дальний Восток
Скорый поезд уходит с вокзала.
Пьют безбожники красный кагор.
Воет ветер! Поют серафимы!
И горит путевой семафор
Огоньком от прокопьевской "Примы".
Вдалеке, в разноцветном дыму,
Проплывают огни стройплощадки.
Я смотрю, но ещё не пойму,
Не осилю какой-то загадки.
Инвалид по вагонам ходил,
Пел протяжно про "нашу планету".
Ненароком, но я разучил
Невесёлую песенку эту.
И не даром. А ну, веселей!
Срок настал рассказать без надрыва,
Как от ярких кузбасских огней
Мы достигли морского пролива,
Как приехали в Ванинский порт,
Где не всякому вольному воля,
И взошли, словно в песне, на борт -
К верхней зоне: "Встречай, дядя Коля!"
Мы втроём: мой двоюродный брат,
Я и бабушка – шли на свиданье
Мимо строя собак и солдат
В том порту, что звучит – как преданье.
Пела птица в тюремных часах.
И я крикнул в запретку: "Ворона!",
Но одёрнул конвойный, казах:
"Не шалить! Здесь особая зона!"
Вот и он… Полосатый такой!
И заплакала бабушка наша:
"Ой, ты горе моё, Боже мой!
Это внуки – Серёжа и Саша…"
Позабыл я, что дядя сказал,
Золотыми зубами сверкая,
Но запомнил картину: причал -
За решёткой – и бездна морская!
Два подростка! Часа через два
Мы сбежали к прибрежному ветру,
И на ветер бросали слова,
Черномора взывая к ответу:
"Выходи!" Но в ответ ни гу-гу.
Только чайки кружили в просторе.
Возле зоны. На том берегу,
Где навек пересолено море.
Мчался поезд "Сибирь – Колыма"
Мимо лагерных вышек вдоль БАМа.
И ревела большая тюрьма:
"Ты прости меня, бедная мама!"
Ты прости… И под сердцем щемит
От обычного, что ли, сюжета.
Словно море со мной говорит.
Хорошо, что не надо ответа.
1.2009
Художник
О судьбе – и серьёзней, и тише…
О себе – как юродивый, тот
Каталонец, богемный излишек,
Потрясающий мир Идиот,
Чья судьба поднимала, как штору,
Разноцветное море за край
И вдали устремлённому взору
Открывала Потерянный Рай.
Как прекрасна в скалистом просторе
Перспектива глубокого сна!
И горит, словно шапка на воре,
В море времени века волна.
Но об этом – серьёзнее, тише…
Всякий, алчущий правды, лукав.
Только статуя в мраморной нише
Не имеет убийственных прав.
Обращается речью нагорной
В небесах нарисованный крест,
Словно схваченный кистью проворной
Дирижёра уверенный жест.
Протащил из потёмок на сцену
Оскорблённой любви эшафот
И продал – за великую цену! -
Каталонец юродивый тот.
Соглядатаем "Тайной Вечери" -
Лицедей, пересмешник, чудак -
С лёгких петель тяжёлые двери
Снял – и всё тут, бывает же так!
Из колодца мечты Мнемозина З
ачерпнула воды решетом…
Но об этом другая картина -
Наяву – как во сне золотом!
12.2005 (11.2011)
Цветные сны трилогия
1
Классический корабль дураков.
Ноябрь. Пятница. Какой-то остров
С утра замечен. Старый капитан
Поёт с кормы "Не слышно в море песен…"
И смотрит вдаль. Классический дурак.
По случаю "земли" на правом баке
Дерутся корабельный доктор и
Два флибустьера, нанятые им же
В охранники. Защита от больных
Дороже клятвы Гиппократа.
Драка Произошла от радости: "Земля!"
Как только прокричал дозорный сверху,
Так сразу и срубили мачту – для
Сигнального огня на полубаке,
Чтоб лучше разглядели дикари
Прибытие такой-то каравеллы.
(На палубе развели костёр…)
2
Какой-то остров. Пятница. Рассвет.
Тринадцатая дочь вождя. С ней рядом
Ровесник пробует из языка
Туземного создать литературный:
"Любимая! На огненной ладье
В родное море вышли наши боги!
И, кажется, сюда они плывут…
О боги! Я глазам своим не верю!
Любимая! Всё ближе паруса…
Из пламени! Как вытканы искусно!
Уж это точно – наши боги! Нас,
Быть может, за собою увлекут
На дивном корабле в чудесный край…
Любимая! Восходит в небе солнце!
Дай руку мне! Скорей! Встречать богов
Нам, людям, подобает прямо в море…"
(Бросаются в зелёные волны и плывут…)
3
Тринадцатое. Пятница. Ноябрь.
Художник у мольберта. На картине
Какой-то остров. Вдалеке корабль,
Уже объятый пламенем. В пучине,
На первом плане, на огонь плывут
Нагая девушка и юноша такой же…
Каприз художника! Загадочный сюжет,
Но тщательно прописаны детали.
И тем невыносимее. Жена
Терпеть уже не может идиота:
"Ты что опять придумал, гений мой?
И что за чудный остров? Уж не тот ли,
Куда ты собирался тридцать лет?
Ну, как его? О Господи! Эвбея!
И кто такую глупость купит? Кто!?!
Крупнее девку сделай! Живописец…"
(Машет рукой и уходит.)
Художник завершает полотно
И смотрит – и глазам своим не верит…
Как славно получилось! Но зачем
Навеки остаются на картине
И остров, и корабль дураков,
И дочь вождя, и чей-то современник?
11.2006
Романтика
Я тоже родился в Аркадии…
Франческо Гверчино
Как хороши в наивной простоте
Все эти записные персонажи.
Романтика! Античные пейзажи.
И колорит привязан к наготе
Не Геры, а пастушки молодой.
И ветерок владеет флейтой Пана.
Аркадия! Прародина романа!
Связь времени с проточною водой.
Ну, до чего легенда довела!
Запомни всё. И всё начни сначала!
От Горного Алтая до Ямала
Открой словарь медвежьего угла,
Раз рёв зверья скорее в радость, чем
В печаль другим, что сами словно звери.
Добыча и военные трофеи -
Вот хлеб и вдохновенье для поэм!
Но в светлый миг – в час утренней звезды,
Ещё до солнца, выйди на дорогу -
Смотри и пой, читай свою эклогу,
Следи за всем, распутывай следы!
В стране чудес, в краю густых лесов,
Где божества живут среди народа,
Подслушай речь их лучшего рапсода -
Учи язык деревьев и ветров!
Пускай мечты о веке золотом
Не выше гор зелёного Тайгета,
Твой росчерк под весёлым полотном
Предвосхитил великого поэта!
Вернись, Франческо, в лучший мир! когда
Пригрезилось тебе сие виденье,
Ты испытал прекрасное мгновенье?
Всё прочее – проточная вода!
3.2008
Великая река
На каком-то опасном витке
Удивительной нашей Вселенной
Я живу на великой реке,
Как рыбак, под звездой переменной.
Словно тот персонаж прописной
Со страниц лукианова "Пира",
Пробираюсь тропинкой ночной
К берегам параллельного мира.
Как поток золотого руна
Заблестела речная протока.
Что за ночь! Отчего не до сна?
Что нахлынуло вдруг издалёка?
Кто по-русски, во тьме говоря,
Мне ответит и прямо, и смело:
Это наша родная земля
Или просто небесное тело?
Но из времени отзвука нет
В тишине беспробудной природы.
Даже гибель далёких планет
Не волнует глубокие воды.
И плывёт по великой реке,
На виду бесконечной Вселенной,
Ясный месяц в одном челноке
С незнакомой звездой переменной.
8.2008
Ангел
Как просто всё! Простой сюжет.
Простор поэтам и влюблённым.
И ночь, объявшая предмет,
Сравнима с ангелом, склонённым
Над сим событием, в сей час,
Когда уже уснули в доме,
И свет за окнами погас,
И ничего не слышно, кроме
Настольных маленьких часов,
Пронзающих беспечным ходом
Пространство не миров, а снов,
Основ событий с их исходом
Из тьмы невольной в ту среду,
Где ангел, связанный с предметом,
Подсказывает на ходу
Слова влюблённым и поэтам.
6.2006
Сотворчество
Сотворчество! И ангелы, и дети,
И дикие полуночные звери
Откроют вам неведомые двери
И увлекут в невидимые сети,
А дальше уповай на снисхожденье
В светящейся Всемирной паутине.
Непросто и в придуманной картине
Испытывать судьбу и провиденье!
Но всё светлее ангелы, и тише
У зеркала балованные дети.
И смотрят, как в невидимые сети,
В нас образы, открытые нам свыше.
И дикие полуночные звери
Мигают в небе ясными глазами,
Как будто открывают перед нами
Какие-то неведомые двери.
2.2008
Июльский дождь
Июльский дождь – паук на серебре.
Глубокий изумруд густой травы.
Прожилки робкие в резной коре
И в серых лужах пёрышки совы.
Моё окно распахнуто во двор.
Как мало мне сирени и воды!
Прошёл трамвай. Мигает светофор.
Размыто всё – и тени, и следы.
7.1988 (2009)
Тени
Словно деревья не выдают своих
Длинных-предлинных падающих теней,
В этой грошовой опере для двоих
Чем примитивней партия, тем сложней
Роль доиграть – и остаться самим собой,
Выйти в старинный сквер, забывая стих,
Тот, что запомнит, как истинный образ твой,
Зритель грошовой оперы для двоих.
Только деревья, сбрасывая наряд,
Не остаются нагими, в снегах, тогда
Как человек, бросая открытый взгляд,
Вдруг прозрачным становится, как вода
Той реки, что тени дробит волной,
Но увлечь их не может. Выходит, что
Берег недаром высится над рекой!
Всё, что она уносит, – и есть ничто.
Листопадную роль, как актёр немой,
Каждый отрепетировал для своей
Неотразимой красавицы записной
В этом театре падающих теней.
В реплике жеста, рисунке, изломе рук,
В пластике тела – всюду исток того,
Что из тени, перетекая в звук,
Возвращается голосом: "Вам кого?"
Вместо ответа словно разлитый свет:
"Здравствуйте…" После паузы: "Отопри!"
Да и что, по-другому, сказать в ответ
Тени, упавшей с той стороны двери?
В перестановке, смене героев, тем
Сильный характер перерастает роль.
Чтоб не остался зритель и глух, и нем,
Раньше кричали "Нате!", теперь – "Изволь…"
Краткою фразой, срезанный, словно лист,
Тёмным абрисом, падая в пустоту,
С тенью чужой сливается сам артист,
Подвиги воспевающий и тщету.
Так, стоящие твёрдо, как дерева,
Тени, бросая, не отпускают их.
Не изменить ни музыку, ни слова -
В этой грошовой опере для двоих.
7.2006
Невыразимое
Русалочье что-то, речное,
В прозрачной её красоте.
Ни с чем не сравнится такое!
Все образы – словно не те.
Не выдумать верного слова,
Не вспомнить и сказки такой.
Свеченьем иконы Рублёва
Пронизан овал золотой.
Слоистое время во взоре.
И тело, как блик на волне,
Глубокое чёрное море
Качает в ночной тишине.
Спасаясь от споров и прений,
Бродягой из древних веков,
Всё ищет восторженный гений
Границы её берегов.
Ничтожная рыбка шальная
Мелькнёт над поверхностью вод
И канет. Со смертью играя,
Другая стремится в полёт.
Ни с чем не сравнится такое!
Но истина всё же не в том.
Русалочье что-то, речное,
В изломе её золотом!
1.2007
Эдельвейсы
Я дарил девушкам самые редкие в мире цветы.
Они улыбались и сначала не верили,
потом не могли дождаться, когда я снова уйду в горы
и пригоню стадо баранов…
Наверное, у девушек воображение такое ~ кудрявое,
да и мыслят они ~ волнообразно…
Теперь мои корабли плывут в далёкие страны!
Но я не слышал, чтоб там росли эдельвейсы…
12.2006
Графика
Причудливый узор. Объятый темнотой,
Неслышно дышит бор. Луна плывёт в просвете
Взволнованной воды, неволя дух тщетой
О канувшем в реке, но незабвенном лете.
И срезанный тростник то кистью, то пером
Касался мировых чернильниц небосвода,
И спорил тёмный бор с весёлым ветерком
Вдали от рубежей двухтысячного года!
Вдали от городов – в тишайшей простоте.
В полночной крепости – при свете звездопада.
Как будто звукоряд – в узор на бересте,
И бури кутерьма в кристаллах снегопада -
В изысканный портрет красавицы зимы,
Так – словно грация из лунного просвета -
Явилась графика на белый свет из тьмы,
Как будто рождена до сотворенья лета.
1.2008
Фрагменты
Условно говоря…
(приписывается Бодрийяру)
Над берегом, над греческим заливом -
На мраморе элегия поэта,
Как рукопись, начертана курсивом.
И памятник, отлитый из цветмета
Таким же неизвестным. Всем на диво!
Изысканно и просто. Величаво.
И женщина, раздетая красиво,
Из моря выступает, словно пава,
Направленным биноклям потакая.
Волнуется, наверно. Столько света!
И незачем цитировать Батая.
Оторвано пространство от предмета.
И смотрит, как на статую в просторе,
Художник, отключаясь на мгновенье.
Всё правильно. И женщина. И море.
И пена! И времён оцепененье.
8.2009
Эпоха пирамид
Эпоха пирамид. Пески и крики
Погонщика. Верблюды и собаки.
Надгробных плит развёрнутые книги.
И статуи – как памятные знаки.
Закована в число природа поля.
На плоскости расставлены фигуры.
И низкое возвышенным неволя,
Диктует время стиль архитектуры.
Чем выше башни, тем ясней в просторе
И всякая река длиннее Нила.
Но гибельней, чем варварское море
Становятся обычные чернила.
И крепнет пирамидами столица.
И тени рвутся в зеркале глубоком.
И словно грех библейская блудница,
Снимает платье дева над потоком.
11.2006
(криптограмма)
ПТАХ СОМЕТ НЕФЕРТУМ
Страсти по Фараону, или Сон в зимнюю ночь
1
Проснувшийся Фараон – всё равно, что цветущий лотос
В песках Сахары, что сама по себе – есть космос
С мириадами планет, империй и фараонов,
Не признающих только мирских законов.
Пробуждение – не есть пришествие Мессии
В проглядевших глаза Палестине или России.
Скорее, оно подобно разливу Нила
Из той стороны света, что всех вскормила.
2
Фараон ещё бессловесен, но уже беспощаден
Ко всем, идущим к нему. Он – ретрограден
И многогранен, как самый большой могильник.
Для одних Фараон – как солнце, другим – светильник
В той первобытной тьме, которая без предела,
Где из собственной кожи лезут в другое тело,
Мечтая стать Фараоном или вселиться в дочку, -
Имея в виду, что целое съедается по кусочку.
3
Вожди из былых сатрапий требуют новых капищ
И в них – приношений в жертву тучных владельцев пастбищ.
И каждая жрица Храма – Гора или Изиды -
Вынашивает за пазухой камень для пирамиды.
Жаль, что поход в Галактику закончился в прошлом веке.
На новом витке истории – радение о человеке,
Пред коим не встанет выбор: Голгофа или Гоморра?
Ни это ещё увидим – в зеркале монитора.
4
В пустынях, лесах, горах, в просторах степей и прерий
Грядет эпоха великих династий или империй.
И нечего ждать пощады от времени или места,
Когда и сам Фараон вставлен, как слепок жеста,
В знаковую среду – мир человекобога.
Впрочем, любой тиран в принципе недотрога:
Коснись – и рассыплется, как прах Тутанхамона.
Мы ещё поглядим на этого Фараона!
5
Не рано ли нам у трона славословия лить, как воду,
И принимать как дар призрачную свободу.
И что ещё непристойней, так это ваять в граните
Какую-нибудь его трёхмерную Нефертити,
Злословить, но лебезить, следовать странной вере,
Подчёркивая достоинства мебели в интерьере.
Прекрасна в нём только та, что, поливая кактус,
Усиливает извив, но не меняет ракурс.
6
Как и сам Фараон – ещё не сменил наряда,
Чем выгодно отличается, не выходя из ряда
Собакоголовых предков, и не теряет роли,
Изобразив барана или овечку Долли.
Проснувшийся Фараон – не воскресший из мертвых, то есть
Можно расшифровать, но не исправить повесть,