III
Вот я думаю себе потихоньку:
как же мало от чего я завишу -
хоть и спрячусь в тёмную нишу,
а свет всё равно внутри сияет,
хоть уеду в дальние страны,
а сердце всё никак не утихнет
и на те же, на прежние струны
отзывается теми же словами,
хоть и брошу я душу на дороге,
на пустынной дороге у поля,
а она всё равно ко мне вернётся,
словно кошка – или шальная пуля.
И гадаю я днями и ночами,
отчего во мне такой порядок:
хоть и захочу перемениться,
а живу – перемены не чуя,
и поют во мне прежние птицы,
и растут во мне прежние деревья…
ну и ладно, и пусть, и на здоровье.IV
У других есть весёлые песни,
не весёлые – а всё ж золотые…
впрочем, и мои – золотые,
да они и у всех золотые.
Хорошо, говорю – и повторяю:
у других есть драгоценные вещи,
разные памятные штучки -
в узелке, в шелкувом платочке,
тяжёлые кольца да перстни,
не тяжёлые, а всё ж дорогие…
впрочем, и мои – дорогие,
да они и у всех дорогие.
Хорошо, говорю – и повторяю:
у других есть и реки, и рощи -
и куда ни пойдёшь, везде отчизна
и везде небеса голубые.
А в моих небесах ходят тучи
и не слышно человеческой речи,
только Бог говорит, и то нечасто.V
Вообще-то мы, сурки, не ручные,
вообще-то мы сами не отсюда:
наша пища – свободное пространство
да весёлые Божьи причуды,
и когда мы идём по магазинам,
покупаем только выси да веси
или вот… ничего не покупаем:
так, посмотрим – и уходим восвояси
к нашим норам да пустым разговорам.
Но когда одинокой шарманкой
нас поманит за собой, куда не знаю,
всегда престарелый шарманщик -
обманщик и судьбы переменщик, -
мы своё забываем хотенье,
забываем своё предначертанье
и идём за престарелой шарманкой
навеки растерявшейся тенью,
у которой больше нету свободы,
а одни только Божьи причуды.
"Потому что ведь… разницы никакой…"
Потому что ведь… разницы никакой -
то ли этой строкой, то ли той строкой
отчитаться за время, за место, за всё подряд!
А над чем ты бездельничал и о чём
разговаривал с музыкой по ночам -
никого это не касается, говорят.Потому что ведь… эта и та строка -
обе сделаны из одного куска:
матерьял тот же самый, не надо смотреть вокруг!
Там – края разогнув, тут – загнув края:
это тело моё, это кровь моя,
это тело и кровь, что давно отбились от рук.Потому что ведь… как ты ни причитай,
а не скажешь нб небе: прочитай,
это я – обо всём, что постиг и чего не постиг;
говорят, там один лишь бесплотный свет,
говорят, там ни тела, ни крови нет -
и, скорее всего, вообще не читают книг.
"Все проходившие мимо меня…"
Все проходившие мимо меня
были умнее и лучше меня -
кто-то монистами, значит, звеня,
кто-то монетами, значит, звеня:
уличный комик, бродячий танцор,
и алкоголик с разбитым лицом,
и побирушка с картузом в грязи,
и потаскушка с цветком на груди.Произносивший тираду с коня
был и умнее, и лучше меня,
и Паганини, игравший с листа,
и оступившийся в реку с моста
юный влюблённый с подбитым крылом,
и полицейский с процветшим жезлом,
слепнущий странник в компании пса
и террорист на пути в небеса…Кто обирал меня средь бела дня,
был и умнее, и лучше меня,
и убивавший меня много дней
тоже был лучше меня и умней.
"Тут нету ничего такого…"
Тут нету ничего такого -
такого… чтоб остановиться,
плениться ролью очевидца
и замереть на месте от
красот каких-нибудь, высот
каких-нибудь…
бывай, синица,
тут нету ничего такого -
скорее уж, наоборот:
и свет как свет, и свод как свод,
и род как род, и сброд как сброд,
и ожерелья, и оковы,
и нету ничего такого,
хоть днём и ночью хоровод
кружится, плачет взад-вперёд
бессмысленно и бестолково -
и крепко заведён завод,
и нету ничего такого,
и повторится слово в слово
за годом год…
бывай, синица,
зарница, бражница, блудница,
и пусть тебе не снится тот -
тот я как я, тот книжный крот, -
кто сам не спит, а только снится.
"Слушай сейчас, мне потом уже так не сказать…"
Слушай сейчас, мне потом уже так не сказать:
благоприятно не всякое время, не всякое место.
Честный товар понимает, что честный эрзац
тоже проникнет однажды в святое семейство -
ибо в конце-то концов, ах, в конце-то концов
всё завершится каким-нибудь смехом паяца!
Будущность шлет нам пластмассовых – роту – бойцов,
всякое быть уступает дорогу казаться.Слушай сейчас, мне потом уже так не сказать -
тут, понимаешь ли, вышла такая минута:
кисть пересохла, сломалось перо, затупился резец…
и навестившая нас престарелая смута
ходит по дому, суётся в шкафы и листает архив,
ищет чего-то, чего уже нет и в помине:
запах духов, заготовки рисунков, намётки стихов,
список соратников, прерванный на половине…Слушай сейчас, мне потом уже так не сказать,
не объяснить, почему оно не исчезает -
что непременно должно навсегда исчезать,
если поблизости нету хороших хозяев.
Видимо, дорог кому-нибудь весь этот хлам,
весь этот ужас, застывший пластмассовой лавой.
Видимо, жизнь получается крепче, чем нам
кажется… – и неразборчивей, неприхотливей.
"Из крайности в крайность…"
Из крайности в крайность (минуя чистилище -
училище тех, кто поймёт и раскается,
и старый подол не совсем замочил ещё,
и скоро отмоется, мокрая курица) -
бросаться… живя с тем, что есть и останется,
и в позднюю мудрость не красить дурашливость,
и, не разбирая, где дом – где гостиница,
стараться себе ничего не выпрашивать,
и не прихорашивать старенькой грешности,
и не привораживать глупенькой святости,
но – в общем-то, честно – свой маленький крест нести
и – в общем-то, честно – свой маленький сад блюсти.
А хочешь блеснуть золотой серединою -
так это не здесь (здесь то жарко, то холодно!):
любовь позади и любовь впереди неё…
не грязь – значит, золото, всё-то здесь золото,
всё жизнь – от пустого до полного невода,
из рога отсутствия – в рог изобилия.
И здесь никогда не тревожат без повода
ни Бога, ни чёрта.
Ни даже Вергилия.
"Я не то чтоб не уважаю общие мерки…"
Я не то чтоб не уважаю общие мерки,
но глухому совсем не служу – ни одну – обедню,
у меня есть сад размером с почтовую марку,
у меня есть дом величиной с голубятню.Я б о них рассказал, да короткие были б рассказы,
а с короткими мне отсюда как-то неловко…
Но зато мне завидуют все окрестные бабочки и стрекозы,
и коровка одна – между прочим, божья коровка:ибо негде им всем приклонить головы их буйной
(правда, я всегда говорю: прилетайте и приклоняйте,
и они прилетают, конечно, – полной обоймой…
или чем они все там летают, я без понятья).Я считаю, что мне повезло – при моей-то лени,
при моей-то привычке не ждать ничего особо
я считаю, что мне повезло на распределеньи
и садов, и домов, и за всё – большое спасибо!За труды, за плоды, за находку и за помарку,
за движенье от первого слога к последнему слогу…
Я наклею на голубятню почтовую марку
и пошлю по адресу: Синее Небо. Господу Богу.
Прилетели скворцы
1
Отец прибивает скворешню,
на самое небо скворешню -
отец совершенно безгрешный,
раз так высоко поднялся:
и там у него небеса,
там стук молоточка, веселье,
и ждут все скворцы новоселья,
наведываясь на леса.Он так и стоит, как стоял,
друг всем атмосферным слоям,
в глазах у меня: повторяя -
теперь уже прямо из рая, -
что в небо нельзя сыновьям,
в особенности – соловьям,
тем паче – погода сырая…А Бог наблюдает за стройкой,
за лестничкой нашей нестойкой
с опасно изогнутой рейкой
и тихо ворчит, как всегда,
крылом выпрямляя изгибчик:
"Василий Михалыч, голубчик,
давай молоточек сюда!"
2
Опять все скворцы прилетели ко мне,
опять я к прилёту скворцов не готов,
опять я не знаю, что им говорить.
Сказать, что отец мой теперь на Луне,
где, в общем, достаточно лунных скворцов
и, стало быть, много чего мастерить?Но как-то, похоже, скворцы не хотят
совсем ничего от меня и не ждут -
они прилетели сюда за другим.
Они посидят и опять улетят -
они и пробудут здесь пару минут,
они и слетелись на память, на дым.Они навещают любезный приют -
нахохлившиеся, сидят в тишине
от крыши заржавленной невдалеке.
Они никогда ничего не поют,
а если поют, то другому, не мне:
невидимому… с молоточком в руке.
Фейерверк
Спите, лягушка, мышка, курочка ряба,
внучка и жучка, спите, дедка и бабка -
все эти пушки просто забава, спи, моя рыбка,
просто большие деньги пущены в небо,
просто гуляет по свету горе не горе,
кара не кара – с пышным букетом, с жаркою плетью…
а ведь купить хотели то и другое:
пусть и не хлеба – пусть и хотя бы бальное платье!
Бальное платье, бальные туфли, плащ звездочёта:
сколько нарядов стало бы сразу, сколько игрушек…
всяких зверушек, плюшевых мишек – просто до чёрта,
а накупили грома и молний, танков и пушек.Так и бывает, милые дети, так и ведётся:
дядям и тётям хочется смерти, хочется крови -
вот и воюют, вот и стреляют дяди и тёти,
спи, моя рыбка, это всего лишь лишние кроны.
Вон полетела в чёрное небо новая кукла:
ручка отдельно, ножка отдельно, пара кудряшек…
спи, моя рыбка, кукле не больно, кукла привыкла,
спи, моя рыбка, мы обойдёмся и без игрушек -
мы ведь одеты, мы ведь обуты, не голодаем…
жалко, Всевышний нй дал нам сердца, нй дал умишка:
видишь, как пляшут, весело пляшут в небе задаром
новая кукла, новая книжка, плюшевый мишка!
"Вот так проходят наши дни: иди и не смотри…"
Вот так проходят наши дни: иди и не смотри,
закрой глаза – и так иди, иди и не смотри.
А Он… Он говорил не так, да видимо, Его завет
уже отстал, отстал в пути на пару тысяч лет.
На пару, значит, тысяч лет состарился пилат,
и износился циферблат и механизм внутри,
и облупился прежний лак, и истрепался хилый флаг,
и свежей кровью век набряк, иди и не смотри.
И даже самых грузных лат давно растаял след,
и даже самых страшных дат не помнят звонари,
и, если миром правит рок – теперь это тяжёлый рок,
как записной остряк изрёк… иди и не смотри.
Уже устал разить булат и греть устал бушлат,
уже никто не виноват, ни слуги, ни цари,
ни в том, что всё коварней враг, ни в том, что всё густеет мрак,
что на печи сидит дурак, – иди и не смотри.
Не тот сармат, не тот формат… и так богат магнат,
что он теперь начальник над капризами зари,
что он определяет впрок режим светил, и цвет, и срок
и полагает, что он бог, – иди и не смотри.
Есть у тебя твой малый сад, как люди говорят, -
лелей и не смотри назад, всё врут календари,
и не смотри вперёд, сурок: там на тебя взведён курок,
иди – беднейшей из дорог – и не смотри, смотри.
День рождения инфанты
У короля было только двенадцать приборов,
лишь потому злую фею и не пригласили -
взяв наплевав и на весь её взбалмошный норов,
и на тот факт, что злодейка пока ещё в силе,
взяв наплевав на любых иностранных спецкоров
и фотокоров со вспышкой (тем паче – без вспышки) -
пусть, дескать, так и запишут в подручные книжки:
у короля было только двенадцать приборов!А в королевстве и так-то всё было ни к чёрту:
разные мистики разную чушь предрекали -
истово на голубином гадаючи кале
и потроша кружевную лебяжью печёнку…
И выходило, что дальше всё будет ужасно:
жизнь остановится и сокрушится рассудок.
И выходило, что тут уже не удержаться
и что пора бы нам всем потихоньку отсюда.И королева стонала: погибнем, погибнем, -
требуя нашатыря, валерьяны, шалфею,
страстно молилась окрестным богам и богиням
и умоляла в слезах пригласить злую фею!..
Но возмущался король: "Ни за что, дорогая,
праздник так праздник – и нечего, стало быть, всяким!.." -
по королевским покоям спокойно шагая
и никаким не внимая ни слухам, ни знакам.В мире важнее всего этикетная ветошь -
что там нашествие готов каких-нибудь, буров!
У короля было только двенадцать приборов -
это судьба… и уже ничего не попишешь.
"Мелко, мелко волнорезу…"
Мелко, мелко волнорезу -
вот и весь вам сказ.
Пар с морозу, баба с возу -
хватит, поиграли в прозу,
будет, будет с нас!
Будет, будет, побродили
по чужим лугам
да понаблюдали дали
золотой счастливой доли,
даденной другим, -
будет, будет…
Наша участь -
вспахивать волну,
пресекать её резвучесть
и – отчаявшись, измучась -
кануть в глубину,
где стихают разговоры
в помраченьи вод,
где заржбвели затворы,
где среди подводной флоры
тайный смысл живёт -
тайный, тёмный, безутешный,
друг всех параной,
тайный, тёмный, безутешный,
страшный – но такой домашний
и такой родной!
"Я забыл рассказать Вам про Ригу: Вас помнит орган…"
Я забыл рассказать Вам про Ригу: Вас помнит орган.
И про книгу мою: не читайте, сплошная мякина.
И ещё: я сравнил наконец пресловутый спазган
с баралгином – и с Вами согласен насчёт баралгина.
Кроме этого, чту я забыл… я забыл объяснить,
почему я отсюда уже никогда не уеду:
просто есть одна нить, одна длинная красная нить…
И забыл сообщить, что уже не курю до обеда.
Там какая-то, вроде, осталась ещё ерунда…
да, с собой говорил – ну, о чём мы тогда говорили,
и пришел к заключению, что это всё не беда,
всё однажды само образуется – были бы крылья.
Кстати, вот ещё что: из собак там осталась одна -
нет, не Отто, хотя Вы, конечно же, помните Отто,
у другого – в подпалинах тёмных и хвост, и спина,
и он как-то на днях провожал меня до поворота.
А ещё… был в Манхайме, в собор не ходил,
ибо высшего смысла ни в чём всё равно ни фига нет.
И два дня мне всё кажется: я совершенно один.
Да, по поводу рома… Вы правы, он не помогает.
"Тут вот отчёт за минувший сезон…"
Тут вот отчёт за минувший сезон:
узок мой жанровый диапазон,
вирши одне -
выше и выше… зачем, говоришь,
столько уж много твоих этих вирш
там, в вышине?
Хватит-де странствовать по небесам,
время вернуться назад, к малым сим, -
всякой звезде:
ибо у нас, на планете Земля,
северный бог, говоришь, у руля,
лёд на воде,
и в карауле стоят холода,
словно уже ничего никогда
не прорастёт;
да, говоришь, там одни мертвецы,
ан заждались – теплоты, хрипотцы
низких частот…
Я бы и рад, отвечаю, и рад:
дело ведь даже не в том, что – назад,
вниз, с высоты,
да и не в том, что – стихи побросав…
Но в небесах не бывает басов -
только альты.
"И был там сад. Быть может, и не сад…"
И был там сад. Быть может, и не сад,
но если все о нём так говорят,
то, значит, был там сад – и всё чудесно:
от зелени плодов сводило дёсны
и не было уже пути назад.
Так говорили все, кто наугад
отведали того, чем сад богат,
и никогда назад не возвратились -
ввели понятие необратимость
и два других понятья: рай и ад.
Так говорили все, кто из оград,
где яблоки росли, и виноград,
и персики, и прочие гранаты,
ушли ко всем чертям, забыв пенаты -
на всё, что под, сменявши всё, что над.
И Бог там был – хорош он или плох,
но если говорят, что Бог, то – Бог:
мёд-пиво пил и прочее, как все мы…
и тоже сделать ничего не мог,
хоть, говорят, сам не любил системы.
Сведенборг
1
что Он делает с нами Он ходит за нами следом
и твердит о каких-то ценностях сиротливых
нам о них почему-то нельзя говорить с соседом
и с самими собою нельзя только с Ним и можно
только с Ним нам и можно но Он никакой собеседник
говорит непонятно а главное очень уж тихо
и почти умолкает в преддверии дней весенних
перед Пасхой когда бывает так много вопросов
почему-то обычно одних и тех же одних и тех же
а другие откуда же взять накануне Пасхи
накануне всегда одной и той же надежды
что проснёшься наутро и всё уже стало лучше
всё и так хорошо говорит даже перед Пасхой
а какое уж там хорошо когда вот ведь и вот ведь
ах слова Его тонут в тяжёлой трясине вязкой
и опять на поверхность выходят каким-то чудом2
что Он делает с нами Он строит нам голубятню
в ней нельзя обитать но нельзя её и оставить
ибо нет на земле ничего ни прочней ни обратней
чем сия голубятня обидно что не для певчих
а для певчих и нет у Него никаких пристанищ
только им ведь не нужно пристанищ зачем им певчим
даже если захочешь пристать или вдруг устанешь
то не можешь ты певчий а певчие все из железа
ну а коли не певчий так вот же и вот же и вот же
голубятни одна за другой ни к чему тебе песни
вместо песен тебе золотые даются вожжи
ты поймёшь это позже но будет уже не больно
что и Дух не поёт Святой ибо Он смиренье
Ему не о чем больше Он смысл постиг и принял
а твоё значит место в акациях и в сирени
или хочешь в шиповнике правда довольно колко