Кто первый вымолвит "Пора!",
На супостата двинется,
Кто первый прокричит "Ура!"
И на врага накинется;
Кто будет первый здесь убит
Из тех, в огне которые,
Народом будет не забыт,
И не забыт Историей.Но тех, что вышли из огня,
Железом не испорченные,
И уцелели - не винят,
А воздают им почести.А тот убит, да не забыт
Родными, другом, городом;
А тот забыт, хоть не убит,
И не представлен к ордену.Но вот настал и твой черёд -
И ты встаёшь, не думая.
И в полный рост идёшь вперёд -
Беда у городских ворот!
3. Бахча под Сталинградом
В августе сорок второго года
Выпала хорошая погода,
Вызрели арбузы на бахче.
Над Красноармейском - воздух чёрный,
А на Волге - нефтяные волны,
Самолёт в прожекторном луче.Мы живём в дому большом, холодном
Вместе с мамой, на пайке голодном.
Во дворе - заброшенный амбар.
И порою кажется, что к ночи
Прокричит последний в жизни кочет,
И последний догорит пожар.Но однажды очень тёплым утром
В нашем быте, по-сиротски утлом,
Будто луч надежды засиял:
Прошуршали у калитки шины,
Тормознула старая машина,
И шофёр меня в кабину взял.Сын его - товарищ мой и сверстник
(С ним осколки собирали вместе,
Лишь налёт закончится едва) -
Восседал в кабине очень важно.
Как сынок отца-шофёра каждый,
Знал "автомобильные" слова.Едем мы втроём в машине крытой
По дороге, бомбами разбитой,
Едем на ближайшую бахчу.
А вокруг стоит такое лето,
Зеленью обугленной одето!
Кажется: не еду, а лечу.Ах, бахча-баштан, какое диво!
Как дышалось счастливо-счастливо -
Красный сок так сладок и лучист!
- Лопай, пацанва, рубай от пуза,
Не робей - не лопнешь от арбуза.
Только бы не прилетел фашист.Но фашист - как будто, гад, подслушал -
Прилетел, подлец, по наши души:
Небо почернело от крестов.
Он летел к заводу и посёлку,
Сыпал бомбы на бахчу без толку -
И арбузы проливали кровь.Грунта окровавленные груды
Вдруг возникли рядом. И отсюда,
Нам казалось, что не убежишь.
Мы скатились в лог, в кустарник колкий;
И над нами взвизгнули осколки,
В этот раз мою не тронув жизнь.Да, мою не тронули, а рядом
Сыпанули так железным градом,
Пулемётным градом небеса.
И товарищ мой застыл навеки,
Не успев закрыть в горячке веки.
Сок стекал, как красная роса.Он лежал, как будто улыбаясь,
И надкушенный кусок сжимая
В тоненькой, как веточка, руке.
Неподвижные глаза смотрели
Вверх, где страшные кресты чернели,
Лихо выходили из пике.Но фашисту показалось мало,
Что на одного нас меньше стало.
Он опять смертельно заходил,
И опять строчил из пулемёта -
По брезенту снова, по капоту,
По бахче растерзанной лупил.Над товарищем моим убитым,
К голове припав щекой небритой,
Будто бы окаменел отец.
Глухо плакал он, большой и сильный.
Небо снова становилось синим:
Улетели, гады, наконец.Я очнулся, горько разрыдался;
Мне казалось - я один остался
В этом грубом мире на Земле,
Где бушует смертоносно пламя.
Но ждала меня в посёлке мама,
И стоял посёлок, как во мгле.Утром в воскресенье это было:
Пепелищем улица дымила.
Около пожарной каланчи
Милиционер лежал убитый.
Весь Красноармейск, как гроб открытый
Был, когда вернулись мы с бахчи.…Столько лет. Но ясно и теперь я
Вижу эту первую потерю -
Детство выжгло вспышкой огневой.
Не убитый взрывом, не сгоревший,
Уцелевший чудом, повзрослевший,
Прошептал я маме: "Я живой".Я живой, но это - только случай.
Я живой - убит дружок мой лучший;
Он напротив в доме раньше жил.
Впереди друзей немало будет,
Но скажите, кто вернёт мне, люди,
Этого, с которым я дружил.Сталинград горел, горела Волга,
И сирены выли долго-долго,
И над переправою, черны,
Тупо самолёты выли снова.
С мамою остались мы без крова,
И без хлеба посреди Войны.Но бахчи кровавая картина,
Но отец над мёртвым телом сына,
Но безумно плачущая мать…
Этот чёрный, этот ад кромешный
На Земле, такой святой и грешной,
И сегодня трудно вспоминать.Уцелел я. Подрастают дети,
Но всё снится, снится на рассвете,
И не прекращается Война.
В памяти моей тот день и ныне.
Кровь того худого пацана,
Кровь Бахчи вовеки не остынет.
4. Горький сахар
В ту пору каждый был с бедой знаком.
А на восток всё шли и шли составы.
И вышла мать моя за кипятком,
И от состава нашего отстала.Расстрелянные рвались облака;
Война трясла меня в вагоне жёстком,
А я ревел, потом молчал, пока
Меня не сняли с полки за Свердловском.Я помню: сахаром кормил тогда
Меня солдат. Он левою рукою…
Да, левою кормил меня солдат,
А правая осталась под Москвою.Солдат смотрел - и слёзы по щеке:
"А у меня убили, гады, Кольку!
Рубай, сынок!"
И я, зажав в руке,
Рубал тот сахар пополам с махоркой.Тот сахар был на самой на Войне.
Где ты, солдат?
Судьба твоя какая?
Не знаю.
Только и до этих дней
Твой горький сахар на губах не тает.
5. Послевоенный год
Ещё скуден стол, дырявый карман -
Только воздухом душа и жива.
На обед была трава-мурава,
А на ужин был макухи кусман.Да ещё пришли на каждый порог
(Не упросишь - не скостят, не простят)
Тот налог, да снова этот налог.
На кого налог? На вдовьих ребят?И на курицу, что в прошлом году
Принесла одно яйцо по весне.
На несчастье налог, на беду,
Что достались людям в чёрной Войне.Отрыдает и затихнет беда,
Зарубцуются сражений следы
И трава зазеленеет, когда
Отшумят потоки вешней воды.Но навек не унесёт та вода
Половодьями бушующих рек
Всех невзгод, что напахала беда,
Болей всех, что перенёс Человек.На пригорке земляника взошла,
И щавель зазеленел у стены,
И вскормила крапива полсела.
Да и кое-кто вернулся с Войны.Не хватает у станка работяг,
И на жатве не видать косарей.
Горе горькое сиротских ватаг -
Ребятишек без отцов-матерей.В неизбывной бедноте деревень,
В запустенье истлевающих изб
Вызревает, возрождается день -
Вот и соками плоды налились.Вот и колос на ветру зазвенел,
И со взятком возвратилась пчела.
Кто-то весело и горько запел,
Кто-то выкрикнул: "Была не была!"
6. Ладога. Следы Войны
После Войны прошло лишь десять лет,
А Ладога ещё являла след
Войны - её кровавого лица,
Не уничтоженного до конца.У кромки леса отдыхает пляж…
И здесь, неподалёку - тральщик наш,
Похожий на хозяйственный утюг.
Он пашет воду, словно землю плуг.
Он гладит воду - впрямь, как утюжок,
Записывая скромно свой итог:
"Ещё один для плаванья район
От старых мин освобождён".А пляж живёт, жуёт, поёт, гудит:
Ребёнок малый, старый эрудит
Нечастому лучу светила рад.
И высыпал фанерный комбинат -
Их весь такой весёлый коллектив, -
Что завтра им запишется в актив:
"Мы, дескать, можем в будни попахать,
Но и умеем дружно отдыхать."…А наш утюг - наш тральщик, стало быть,
Не должен даже и на миг забыть
Плавучих мин, затерянных в войне,
И тех, что дремлют там, на самом дне;
Контактных мин и неконтактных мин -
И над водой, и в глубине глубин.
Чугунный шар, свинцовые рога…О пляж! Нам тоже жизнь дорога.
Но мы себе утюжим утюжком,
И нам сейчас такой словарь знаком:
"Восьмёрка", якорь, трал, резак, минреп -
Сегодня это наш насущный хлеб.
7. Если бы не Война
Если бы не прошлая Война
Было бы нас не двое, а пять.
Был бы тогда брат у меня
Статью - в отца, а лицом - в мать.
Была б тогда сестра у меня
Лицом - в отца и со статью маминой,
Если б не проклятая Война,
На которой целое поколение сгорело в пламени,
Целое поколение строителей и скрипачей,
Целое поколение неродившихся слов,
Неувиденных снов,
Невзошедших цветов,
Целое поколение ваятелей и врачей.
Если б не проклятая Война,
Какая красивая была бы семья.
Была бы мама моя - не вдова, а жена,
Если бы не прошлая Война.
Было бы нас пять, а не двое,
Была б совсем другая страна.
И всё сейчас, наверное, было б другое,
Если бы не Война.1987–1988 гг.
Леитраот, Россия!
Поэма
1
Итак, сотворяется борщ.
Сначала берётся капуста,
Потом - чтобы не было пусто -
Всё, что в огороде растёт:
Всё принимаем в расчёт.Итак, сотворяется борщ.
По норме хохлацко-рассейской
И с примесью той иудейской,
Что в области этой кипит,
И дремлет до срока и спит.Итак, сотворяется борщ.
Всё дело теперь за приправой,
Что найдена под переправой,
Под тою Сарептой крутой,
Той осенью сорок второй.
Итак, сотворяется борщ.
Лишь каплю Варшавского гетто
С того или этого света,
Щепотку от Бабьего Яра,
И "Памяти" крошку с Базара.Итак, сотворяется борщ.
Минутку… Болгарского перца,
Кусочек еврейского сердца,
Крупинку молдавской травы -
Для этой начальной главы.Итак, сотворяется борщ.
Садитесь. Уже наливаю.
Перед полётом к Синаю
Присядем за общим столом.
Извольте. Хлебайте. Шалом!
2
Ах, боже мой, чем плохо имя Хаим?
А имена Натан и Аарон?
Не хуже тех, что часто мы встречаем:
Степан, к примеру, или Спиридон.И в паспортной графе увидишь реже
(Такие невесёлые дела),
Допустим, Нухем - больно ухо режет.
Поэтому и пишем "Николай".До "Николая" дело нам какое?
Но с именем таким полегче жить.
И бродит Нухем с вывескою гоя,
Хотя вослед, как прежде, слышит:
"Жид!"
Вот только б нос ещё слегка подправить
И эти иудейские глаза,
И грусти в них немножечко убавить.
Возможно всё. Но одного нельзя.Нельзя забыть, что под тяжёлым камнем -
Та, что тебя когда-то родила, -
Лежит твоя родная мама Хана.
Такие, Нухем-Николай, дела…
3
А встречал я и таких людей,
Которые говорили мне, презренья не пряча:
- Не может быть, чтоб минёром был еврей:
Какую-то выгоду он преследует, не иначе.
Но я старался умерить свой пыл,
Когда говорили мне, багровея:
- Не может быть, чтоб у мартена еврей был;
Просто ему у мартена теплее.
Просто он зашибает рубли,
Поэтому, видать, и мартен его греет.
Не может быть, тоб еврей водил корабли, -
Просто ему на волне веселее.
Здесь даже не о чем толковать:
Знаем мы ваше хитрое племя.
Вам сподручнее торговать -
Как всегда, так и в наше время.Не знаю, чем я не угодил
Этим людям, слепым и упрямым.
Наверное, тем, что отчество не сменил;
Наверное, тем, что в глаза смотрел прямо.
А, может быть, тем, что нахлебался всего,
Но не ползал, не унижался.
И от племени своего
Ни под каким видом не отказался.
4
О, всё ты слышишь,
Всё ты видишь,
Мой древний, стойкий мой народ!
На тёплом, на родимом идиш
Подводишь общий скорбный счёт.
Какие вырыты могилы
Для мудрой азбуки твоей,
Но всё звучит "Хаванагила",
И возрождается еврей.
Что в пятой ты графе напишешь,
И что в какой графе иной,
Когда ты общим смрадом дышишь
Земли, как мачеха, родной?
Любая подлая дешёвка
Здесь топчет твой природный дар.
И что ни день, то вновь уловка
Под самогонный перегар.
Фольклор твой жёлтою слезою
Исходит, светлою слезой.
Глаза глядят, и рот смолою
Не запечатать: "От азой!"
И только души предков светят,
Их голоса ещё звучат.
Не говорят на идиш дети -
Надежда только на внучат.
5
И до меня терпели и скорбели,
Но в годы бед голодных и смертей
Узнал и я, что сам из колыбели,
Из скорбной той,
Узнал, что я - еврей.
Что я печатью мечен иудейской,
Что я изгой в своей родной стране,
Что виноват я матерью еврейской -
И знак презренья лишь за то на мне.И, стало быть, - ни счастья мне, ни славы
В краях российских нечего искать.
…У страшной сталинградской переправы
Зачем спасла меня от смерти мать?
Затем, чтобы потом все эти годы,
Весь этот сонм сплошных ночей и дней
Доказывать каким-то тёмным гадам,
Что я не хуже их, хотя - еврей.
Чтобы всю жизнь выслушивать угрозы,
И с боем брать гнилые рубежи.Что толку!
Даже Маркс или Спиноза
Для них - не больше, чем пархатый жид.Мне кажется, что все усилья даром,
Мне кажется - украли жизнь мою.
И чудится - над новым Бабьим Яром,
Перед расстрелом я опять стою.
6
Сколько б ни длился мой жизненный путь -
Горечи этой забвенье не тронет:
Не воскресить, никогда не вернуть
Сестру мою Яну и брата Моню.Да поубавилось ближней родни
И у меня в этом горе вселенском.
Под Вознесенском зарыты они,
Под Вознесенском…Всё это снится в предутренней мгле,
И подступают тоска и обида:
Страшно не то, что их нет на земле, -
Страшно, что жив ещё тот, кто их выдал,
7
"… Это иудеи - всей беды основа -
Нас лишили воли и земли.
Это Каганович, это Троцкий Лёва
Русское крестьянство извели.
Это всё они - пархатые поганцы -
Разорили дочиста страну.
Да не из обрезов, а из обрезанцев
Казаков косили на Дону.
Вышли, словно вепри из большого леса, -
Сразу мор пошёл и недород.
И в своих корыстных, подлых интересах
Стали, гады, спаивать русский наш народ.
Питер и Москву замазали позором,
Все святыни обрекли на слом:
Повзрывали церкви и соборы -
Синагог настроили кругом.
Акают и окают для вида,
И своё происхожденье скрыв,
Носят на исподнем все звезду Давида,
Снится им Израиль, Тель-Авив.
Всё у них в руках - и власть и сила,
Потому и суд они вершат.
Вот теперь лишили нас сахара и мыла,
Дай им волю - и воды лишат.
Ох, мы проглядели с простотой мужицкой
Этот в революции изъян:
Свердлов и Зиновьев, Моисей Урицкий
Предали рабочих и крестьян.
Русичи, страшитесь этой силы грозной!
Перестройкой пользуясь сейчас,
Из могилы встали Пастернак и Гроссман -
Им неймётся опорочить нас.
Хватит! Надоело! Мы терпели долго!
Терпим, а просвета не видать.
Ох, глядите, братцы, как бы наша Волга
Не стала в море Красное впадать!.."
8
Я брал уроки у рассвета.
И мне далась учёба эта
Не так беспечно и легко.
Я брал уроки у заката,
У речки, у тропы покатой,
Что убегала далеко.
Когда кипели в сердце слёзы,
Я брал уроки у берёзы -
Её щемящей чистоты.
Когда уже сдавали ноги,
Я брал уроки у дороги
И у небесной высоты.Я не стремился стать богатым.
И мне была сладка растрата
Души бездомной и судьбы.
Я брал уроки у разлуки,
У птицы, что просилась в руки,
У чёрной заводской трубы.И вот теперь, дождём прошитый
И градом ледяным пробитый,
Я пред зимою одинок.
Снег ранний падает и тает,
И до земли не долетает,
И новый мне даёт урок.
9
Всю душу отдал Октябрю и Маю,
И потому, наверно, без души
Я дни свои бесцельно проживаю
В промозглой развороченной глуши.Видать, дана была и мне отвага
Пожертвовать и пренебречь собой.
И я старался, даже раньше флага,
Взойти над баррикадою любой.Рубил с плеча и левою, и правой,
Но вышло так - в том не моя вина, -
Что оказался бастион трухлявым,
И вдруг открылась "вражья сторона".Когда знамёна разом все опали,
Я увидал такой сюжет смешной:
Не те - враги, что предо мной стояли,
А те - что были рядом, за спиной.Что делать мне сегодня, я не знаю:
Кого оборонять, кого крушить?
Всю душу отдал Октябрю и Маю.
Как жить теперь без собственной души?
10
Унылая бесснежная зима -
Черны деревья и темны дороги.
И как многосемейные остроги,
Стоят в тумане серые дома.А радио вещает каждый час,
Что вот на днях пойдут снега большие
По Украине и по всей России -
Такая радость снизойдёт на нас.Пока что не светло от этих слов.
Душа считает прошлые потери.
И остаётся только ждать. И верить
В пришествие великое снегов.Толпа сомнений и раздумий тьма;
Безрадостные множатся итоги.
Черны деревья и темны дороги -
Унылая бесснежная зима.
11
Мне хорошо вдвоём с дождём,
И думается просто.
Чего мы ждём,
Чего мы ждём?
Сиротского погоста,
Где будут зарастать травой
Бесхозные могилы?
Чего мы ждём,
Чего мы ждём,
Мой соплеменник милый?С декабрьским днём наедине
И с веткою раздетой,
Маячащей в моём окне
Вопросом без ответа.
Чего я жду,
Чего я жду?
О чём ещё болею?
Свою надежду и беду
Зачем ещё лелею?Уже не здесь мои глаза -
В иных дождях и зноях.
Ещё я жму на тормоза,
Но, может быть, не стоит.
Уже свистят мои крыла,
Уже стучат колёса.
Там - ни двора и ни кола,
И тысяча вопросов.
12
У серых заборов,
У старых афиш,
Последний декабрь,
О чём ты молчишь?
Последний декабрь
На этой земле,
О чём ты молчишь
В наступающей мгле?
О том ли,
Что лето, как жизнь отцвело,
О том ли,
Что в мире угасло тепло?
Последняя осень
Уже за спиной.
Глаза уже тянутся
К жизни иной.
И первый снежок.
Заметает следы
Последней утраты,
Последней беды.
Последней надежды,
Что стала тщетой,
И самой последней
Тропинки крутой.