- Она явилась в ночи, - сказал, - её волосы горели подобно пламени огня, а глаза сверкали как изумруды. Она уняла мою боль, взамен принеся радость.
Стиорра поперхнулась. Отец Пенда взглянул на нее, но она быстро опустила голову на руки.
- Я плачу от счастья, - приглушенным голосом проговорила она. Эдит густо покраснела, но отец Пенда этого не заметил.
- Хвала Господу, - сумела вымолвить Стиорра.
- Воистину восславим его, - дрогнувшим голосом произнес отец Пенда.
- Надеюсь, вы крестите новообращенных в здешней реке? - поинтересовался я.
Он кивнул.
- Но в такой дождь, господин... - начал было он.
- Дождь был ниспослан Господом, дабы очистить меня, - заявил я.
- Аллилуйя, - отозвался он. Ну а что ещё он мог сказать?
Мы отвели Пенду к реке, там он макнул меня в воду, и я был крещен уже в третий раз. Я был слишком мал, чтобы помнить первый, но когда погиб мой старший брат и мой отец нарек меня Утредом, меня повторно окропили, на случай если Святой Петр не признает меня у небесных врат, окунув в бочку воды из Северного моря. Третье крещение прошло уже в студеных водах Сэферна, хотя прежде чем отец Пенда начал свой ритуал, он настоял на том, чтобы я встал на колени и исповедовался во всех грехах. Я уточнил, действительно ли он имел ввиду все мои грехи. Он с жаром кивнул, так что я начал с раннего детства, хотя, кажется, кража свежевзбитого масла была не из числа того, о чем ему хотелось услышать.
- Лорд Утред, - осторожно начал он, - ты ведь говорил мне, что воспитывался в христианской вере? Неужели ребенком ты не исповедовался в грехах?
- Я так и делал, отец, - смиренно ответил я.
- Тогда нам нет нужды вновь их выслушивать.
- Но я никогда не признавался в истории со святой водой, отец, - горестно протянул я.
- Святой водой? Ты, наверное, не пил её, да?
- Я помочился в неё, отец.
- Ты... - он запнулся, не в состоянии продолжать.
- Мы с братом устроили небольшое состязание, - пояснил я, - чтобы выяснить, кто выше пустит струю. Ты наверняка баловался в детстве так же, отец.
- Но никогда в святую воду!
- Я сожалею об этом грехе, отец.
- Это ужасно, но продолжай!
Итак, я рассказал ему обо всех женщинах, с которыми переспал, по крайней мере, о тех, на которых не был женат, и несмотря на дождь, отец Пенда требовал дополнительных деталей. Пару раз он даже завыл, особенно, когда я рассказывал о том, как вспахивал монашку, хотя я предусмотрительно не назвал имени Хильд.
- Кто она была? - требовательно спросил он.
- Я так и не узнал ее имени, - соврал я.
- Ты должен был узнать! Ответь мне!
- Я лишь хотел...
- Я знаю, какой грех ты совершил! - сурово заметил он и затем с искрой надежды спросил: - Она ещё жива?
- Я не знаю, отец, - невинно ответил я. В действительности Хильд находилась в полном здравии, кормя голодных, исцеляя больных и одевая нагих. - Думаю, её звали Уинфред, - ответил я, - но она так стонала, что было сложно различить её слова.
Он опять завыл, а потом вытаращил глаза, когда я признался в убийстве священников.
- Теперь я знаю, как сильно заблуждался, отец, - заявил я, - и что хуже, отец, я получал удовольствие от их смертей.
- Нет!
- Смерть брата Дженберта, - смиренно продолжал я, - доставила мне удовольствие, - я и правда наслаждался его смертью. Засранец организовал так, что меня отправили в рабство, и прикончить его было сплошной радостью, как и вбить отцу Цеолберту зубы в глотку. - И я нападал на священников, отец, на Цеолберта.
- Ты должен извиниться перед ним.
- О, отец, я так и сделаю. И я желал прикончить других священников, например, епископа Ассера.
Отец Пенда запнулся.
- С ним было бы нелегко справиться.
Я едва не рассмеялся.
- Но есть один грех, отец, лежащий самым тяжким грузом у меня на душе.
- Очередная женщина? - загорелся он.
- Нет, отец. Именно я, отец, обнаружил мощи Святого Освальда.
Он нахмурился.
- Это не грех!
Мне пришлось рассказать ему, как я подделал находку, спрятав кости там, где их могли найти впоследствии.
- Это просто кости с кладбища, отец. Я оторвал руку, чтобы труп походил на Святого Освальда.
Пенда задумался.
- Сад жены епископа, - сказал он, очевидно, имея в виду мрачную жену Вульфхеда, - страдал от нашествия слизняков. Она отослала Вульфхеду кусок прекрасного холста в качестве подарка для святого, и слизняки исчезли! Произошло чудо!
- Ты хочешь сказать... - начал я.
- Ты считал, что провел церковь, - с жаром прервал меня Пенда, - но рака сотворила чудеса! Слизняки были изгнаны! Думаю, Господь направил тебя к истинным мощам святого!
- Но у святого была лишь одна рука, - заметил я.
- Еще одно чудо! Хвала Господу! Ты был орудием в его руках, лорд Утред! Это знак свыше!
Он отпустил мне грехи, выклянчил очередное обещание дать ему золота и повёл к реке. Вода оказалась холодной, ужалив рану, как ледяной кинжал, но я терпеливо снес все молитвы и восславил пригвожденного бога, после того как отец Пенда глубоко окунул мою голову в ряску. Он проделал это три раза - первый за отца, второй за сына, а третий за святого духа.
Пенда был счастлив. Он свершил своё знаменитое обращение, призвав Финана и моего сына в свидетели и мои крестные отцы. Я взял большой серебряный крест Финана, повесив его себе на шею, и взамен отдал ему свой языческий молот. После этого я обнял за узкие плечи отца Пенду и, оставшись лишь в одной мокрой рубахе, повел его вверх по берегу реки к лачуге из ивняка, где мы спокойно побеседовали. Мы говорили лишь несколько минут. Сначала он не желал сообщать мне нужных сведений, но затем сдался моим уговорам.
- Отец, хочешь схлопотать нож меж ребер? - спросил я его.
- Но, господин... - начал он, но затем смолк.
- Кто страшит тебя больше, - спросил я его, - я или епископ Вульфхед?
Он не ответил, а лишь взглянул на меня с несчастным выражением лица. Я знал, что его пугала моя жестокость, но в равной мере он боялся, что Вульфхед приговорит его к пожизненному служению священником в одной из жалких деревень, где у него не будет шансов на обогащение или продвижение.
- Хочешь сам стать епископом? - спросил я.
- Если на то будет воля Господа, господин, - уныло вымолвил он, имея в виду, что пожертвует родной матерью ради шанса получить епископскую кафедру.
- Я устрою это, - пообещал я, - но только если ты сообщишь нужные мне сведения.
Он так и поступил, а я оделся, убедившись, что крест спрятан под плащом, и отправился на похороны.
Кто-то заплатил плакальщицам, чтобы ревели и завывали, этот звук был похож на какофонию мечей и щитов во время битвы. Нанятые женщины стояли у стен церкви, колотя себя кулаками по головам, выкрикивая притворные стенания, пока хор монахов пытался пробиться через этот шум, и время от времени что-то вопил один из священников, хотя, похоже, никто этого не замечал.
В церкви было полно народа, между ее деревянными колоннами стояли, наверное, четыре сотни мужчин и женщин. Они переговаривались, не обращая внимания на плакальщиц, хор и церковников, но лишь пока епископ Вульфхед не взобрался на деревянную площадку подле высокого алтаря и не начал стучать по аналою посохом. Этот звук постепенно затих, и помещение погрузилось в полную тишину, правда, до этого момента с посоха свалился серебряный крюк, зазвенев по каменным плитам пола, пока не остановился под гробом Этельреда, что стоял на козлах и был задрапирован флагом со встающим на дыбы белым конем. Несколько нанятых плакальщиц продолжали стенать, но пара священников бросилась вдоль стен и велела им прекратить проклятый шум. Одна из женщин пыталась сделать глубокий вдох, и мне показалось, что она чуть не задохнулась, но потом она упала на колени, и ее вырвало. Свора собак метнулась в ту сторону, чтобы вылизать неожиданное угощение.
- Мы в доме Господа! - проревел епископ Вульфхед.
Последующая за этим проповедь длилась, должно быть, пару часов, хотя казалось, что прошло четыре или пять. Вульфхед восхвалял характер Этельреда, его храбрость и мудрость, и даже сумел придать словам убедительность.
- Нынче мы положим достойного мужа на вечный покой, - провозгласил епископ, и я подумал, что проповедь закончена, но потом он потребовал одного из священников дать ему книгу с гимнами, полистал тяжелые страницы, нашел нужное место и прочел его грозным тоном. - Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то! - процитировал он, а потом захлопнул тяжелую книгу. За этим последовало едва прикрытое заявление о том, что необходимо объединить короны Мерсии и Уэссекса, и что такова воля пригвожденного бога.
Я проигнорировал большую часть этой речи, наблюдая за стоящими рядом Эдит и Стиоррой. Я увидел, как Эдит склонила голову и прикоснулась к лицу рукой, и решил, что она плачет. Рядом со мной в задних рядах находился Этельстан, окруженный моими воинами. В церковь никому не дозволено входить с оружием, но я не сомневался, что все охраняющие Этельстана воины прячут под плащами короткие мечи, как уверен был и в том, что люди Этельхельма ищут удобный момент, чтобы схватить мальчишку. Сам Этельхельм стоял в передних рядах, энергично кивая вслед тираде Вульфхеда. С ним была его дочь Эльфлед, жена короля Эдуарда. Она была женщиной маленького роста со светлыми волосами, заплетенными в косы и уложенными вокруг головы, на которую она надела чепец с длинными черными лентами, свисающими до ее пухлого зада. Мрачно сжатые тонкие губы придавали ей несчастный вид, но это едва ли кого-то могло удивить, ведь ей пришлось выносить два часа глупых разглагольствований Вульфхеда. Отец положил ей руку на плечо.
Мы с ним были выше, чем большинство присутствующих, я взглянул на него во время очередной наиболее страстной фразы епископа, и мы обменялись кривыми ухмылками. Он знал, что приближается битва, но был уверен, что ее выиграет. Его дочь вскоре станет королевой Эльфлед Мерсийской, а это значило, что ее назовут и королевой Уэссекса, и я не сомневался, что Этельхельм хотел, чтобы его дочь называли королевой Эльфлед. Я никогда не понимал, почему Уэссекс не оказывает такую любезность жене короля, но вряд ли этот титул отняли бы у Эльфлед, стань она королевой Мерсии. А если Этельхельм сможет избавиться от такой досадной помехи, как Этельстан, он превратится в отца королевы и деда королей.
Вульфхед всё еще излагал свою речь относительно разделенных царств, теперь уже перейдя на крик, а Этельхельм снова встретился со мной взглядом, почти незаметно мотнул головой в сторону Вульфхеда и закатил глаза, показывая свое раздражение, так что я не смог сдержать смех.
Этельхельм всегда мне нравился, но до сих пор мы находились по одну сторону, а его устремления и энергия были направлены на то же дело, за которое боролся и я. Теперь, однако, мы стали врагами, и он это знал, и он использует свое богатство и положение, чтобы меня сокрушить. Я собирался прибегнуть к хитрости и надеялся, что Ситрику удалось выполнить полученное задание.
Наконец-то слова у епископа иссякли. Хор снова начал петь, а шесть воинов Этельреда подняли гроб и понесли его к открытой могиле подле алтаря. Они несли его с трудом, возможно, потому что внутри деревянного гроба, богато украшенного резьбой в виде святых и воинов, находился гроб из свинца. Моего кузена собирались похоронить как можно ближе к мощам Святого Освальда, точнее, к костям того, кто на самом деле находился в серебряной усыпальнице. В день страшного суда, провозгласил епископ, Святой Освальд чудесным образом восстанет из своей серебряной темницы и вознесется на небеса, а находящийся поблизости Этельред поднимется в поднятом святым потоке. Никто не сомневался в том, что кости являлись истинными мощами. Священники и монахи заявляли о творящихся в церкви чудесах - как вставали на ноги калеки, а слепые прозревали, и всё благодаря мощам.
Епископ наблюдал, как гроб опустили в могилу. Этельхельм со своей дочерью находились рядом с ним, а на противоположной стороне разверстой дыры стояла Этельфлед в платье из черного шелка, мерцающем при каждом ее движении. Ее дочь Эльфвинн стояла рядом и сумела придать лицу печальное выражение. Потом тяжелый гроб наконец разместили в склепе, и я заметил, как Этельхельм уставился на Этельфлед, и эти двое скрестили взгляды. Они стояли так довольно долго, а потом Этельхельм развернулся и повел дочь из церкви. Служанка протянула Этельфлед тяжелый плащ, который она запахнула на плечах, после чего вышла в дождь.
А кузен Этельред исчез из моей жизни.
Витан собрался на следующий день. Он начался сразу после рассвета, в ранний час, и я решил, что причиной тому послужило желание Этельхельма поскорее покончить с этим делом и отправиться домой. Или, что более вероятно, чтобы можно было вызвать Эдуарда, где бы он ни был, и тот торжественно въехал в главный город своего нового королевства. И это нужно было сделать поскорее, или так они думали. На похоронах Этельреда присутствовала, как предполагалось та знать, что его поддерживала, в Глевекестре было очень мало людей Этельфлед. Витан услышит пожелания Этельхельма и одобрит их, а Вульфхед с Этельхельмом заслужат благодарность нового короля Мерсии.
Или на это они рассчитывали.
Конечно же, витан начался с молитвы епископа Вульфхеда. Я подумал, что после вчерашней бесконечной проповеди он сократит молитву, но ничего подобного, он опять затянул бесконечные разглагольствования о своем боге. Он молил пригвожденного бога наделить витан мудростью, что было неплохой идеей, а потом велел богу одобрить всё то, что епископ собирался предложить. Молитва тянулась так долго, что олдермены, таны и служители церкви начали переминаться с ноги на ногу и царапать ножками скамеек плиты пола, и наконец, Этельхельм шумно откашлялся, а епископ поспешил закончить молитву.
Трон Этельреда стоял на деревянном помосте и был задрапирован черной тканью, на которой лежал богато украшенный шлем. В прошлые времена короли не носили короны, вместо этого им давали королевский шлем, и я не сомневался, что все присутствующие в зале знают, что означает этот шлем. Слева от трона возвышался аналой, вероятно, принесенный из церкви, а справа - простой стол и два кресла. Священники-близнецы, Цеолнот и Цеолберт, сидели за столом, держа наготове перья. Они будут записывать всё, что произойдет на витане, а начался он с заявления епископа.
Мерсия, сказал он, уже целое поколение живет без короля. Это воля Господа, провозгласил он, что теперь она обретет короля, и это заявление вызвало одобрительный шепот собравшихся лордов.
- Королевство без короля, - продолжал епископ, - как епархия без епископа, как корабль без кормчего. И никто здесь, - он оглядел зал, произнося эти слова, - не станет отрицать, что Мерсия - одно из старейших королевств Британии.
По залу снова прошел одобрительный гул, и вдохновленный поддержкой епископ продолжал напирать:
- Наш лорд Этельред, - повысил он голос, - был слишком скромен, чтобы назвать себя королем!
Я чуть не рассмеялся во весь голос. Этельред отдал бы и глаз, и руку, да и свои яйца, чтобы надеть корону Мерсии, но слишком хорошо понимал, что дающие ему деньги западные саксы накажут его за это, потому что Уэссекс не желал видеть в Мерсии никакого короля кроме собственного.
- Но во всём кроме титула он был королем! - выкрикнул Вульфхед очень громко, возможно, потому, что знал шаткость этого утверждения. - И на смертном одре наш возлюбленный лорд Этельред провозгласил, что желает призвать короля Эдуарда Уэссекского принять древнюю корону нашей любимой страны! - епископ помедлил, вероятно, чтобы позволить присутствующим криками выразить одобрение, но зал молчал, лишь Этельхельм со своими людьми начали топать в знак согласия.
Я подумал, что это интересная тишина. Большая часть знати в зале была готова выполнить все желания Вульфхеда и Этельхельма, но без особой радости воспринимала такую судьбу. У них всё-таки еще оставалась мерсийская гордость. Они бы приняли западносаксонского короля, но это был бы брак по расчету, а не по любви, и потому они молчали, все, кроме одного - олдермена Айдина.
- У витана есть право выбирать короля, - прорычал он. Он был из восточной части Мерсии и вместо со своим войском давно являлся союзником западных саксов во время стычек с датчанами из Восточной Англии, и как я полагал, этот человек был ярым сторонником притязаний короля Эдуарда, но даже в его голосе звучали сомнения.
- Право выбирать короля всегда было за витаном, - несколько неохотно признал епископ Вульфхед, - так что ты предлагаешь?
Айдин пожал плечами. Неужели он собирался предложить себя?
- Мерсией должен править мерсиец, - сказал он.
- Но кто? - огрызнулся епископ Вульфхед, и это был хороший вопрос. Айдин почувствовал, что лишь немногие поддержат его притязания, если таковые существовали, и потому больше ничего не прибавил.
- Корона, - заговорил другой, но я не знал, кто это, - должна переходить к сыну короля.
- У лорда Этельреда не было сына, - рявкнул епископ.
- Тогда к ближайшему родственнику-мужчине.
- Ближайший родственник - это брат его жены, король Эдуард, - сказал Вульфхед, что, как ни удивительно, не было правдой, хотя я об этом и не заявил. - И позвольте напомнить витану, - продолжал епископ, - что мать короля Эдуарда была мерсийкой.
Это была правда, и кое-кто закивал. Вульфхед подождал других комментариев, но их не последовало.
- Таким образом, я предлагаю... - начал он, но потом запнулся, потому что я встал.
- У меня есть вопрос, лорд епископ, - уважительно произнес я.
- Лорд Утред? - осторожно отозвался он.
- Может ли правитель Мерсии назначить своего преемника, если у него нет наследников? - спросил я.
Вульфхед нахмурился, пытаясь найти в вопросе ловушку, но затем решил расставить собственную.
- Ты говоришь о том, лорд Утред, - спросил он елейным голоском, - что лорд Этельред являлся правителем этого королевства?
- Ну разумеется, - согласился я, предоставив Вульфхеду тот ответ, которого он ждал, - но я не такой большой знаток мерсийских законов, как ты, и просто желаю знать, имеет ли последняя воля лорда Этельреда силу закона.
- Да! - триумфально заявил Вульфхед. - Воля правителей имеет огромную силу, и для ее воплощения нужно лишь одобрение этого собрания.