Звучащий свет - Владимир Алейников 5 стр.


21–22 сентября 1979

Поэтому, наверное, и вхож

Воздушный путь, и ты, Чумацкий Шлях,
И ты, дорога, вестница морская!
Видны вы мне из осени в степях,
Зовёте вы, ресниц не опуская.

Он жив ещё, сей тройственный союз,
И душу он смущать не перестанет -
Язык его ищи в сердцах у муз,
Иди к нему – тебя он не обманет.

А ты, луна, взгляни-ка на ладонь -
Откуда перепутья кочевые?
Пусть губ не жжёт прохладный твой огонь -
Его ты воскрешаешь не впервые.

Отважусь ли, как некогда желал,
Затронуть струны, с памятью не споря,
В стенах мирских, под гнётом звёздных жал,
Чтоб ты меня охватывало, море?

Чтоб ты меня окутывал, туман,
Клубящийся, как лебедь, пред рассветом,
Истаивая странностью времян,
Не думающих попросту об этом.

Что вижу там? – гаданье по огню?
Какую-то фигурку восковую? -
Ах, полно! – никого я не виню,
Завесу поднимая вековую.

Спадает ли обиды пелена
С очей моих, томимых ожиданьем, -
Тобою, море, даль напоена,
Страстям людским ты служишь оправданьем.

Нет соли, что была б твоей горчей,
И силы нет прозрачней и радушней,
И вновь не подобрать к тебе ключей
В глуши уединения послушной.

Попробуй-ка пространство отворить -
Кому оно покажется с овчинку? -
Лишь имя успеваешь повторить,
Смутясь, разбить протяжной влаги кринку.

И в раковине ясен мне порой
Укор неоспоримый кругозора,
Чтоб это оказалось не игрой,
Доступною для слуха и для взора.

Я вновь косноязычничаю – что ж!
На то и есть наитье и случайность,
Поэтому, наверное, и вхож
Туда, где изумит необычайность,

Чтоб, стольких бурь порывы укротив,
Душа желала света золотого, -
И уплывают греки, захватив
Огонь священный с алтаря родного.

1 октября 1979

Опавшие листьями взгляды

К дождю или к снегу? – плывут облака,
Окажутся тучами скоро, -
Их поедом ест негодяйка-тоска,
Вторгаясь в ненастную пору.

Не тронь эту область – она не твоя,
Ей зелья твои не опасны,
Пусть в поле плутает ползком колея -
Её не смущают соблазны.

Ты где? – откликайся, хозяйка степей! -
Стенанья твои домовиты -
Румяный шиповник и смуглый репей
Подземными соками сыты.

Не только у страха глаза велики -
Стекло поутру запотело, -
И скифские идолы прячут зрачки
Под камнем тяжёлого тела.

Но чур меня, чур! – я не вправе сказать,
Кого разглядел я невольно
Вон там, где слова узелками связать
Нельзя – до того это больно.

Мне только бы губы раскрыть на ветру,
Туда посмотреть без отрады,
Куда, словно дань, мы приносим костру
Опавшие листьями взгляды.

4 октября 1979

Может, вспомнишь?

Лишь затем, чтоб под ветром встать,
Сохраняют деревья силы -
И доспехи роняет рать,
Под корой напрягая жилы.

Желваками бугры вокруг
Перекатываются редко -
Разве кто-то окликнет вдруг,
Под подошвами хрустнет ветка.

Кто земных не носил вериг,
Тот ни вздоха не знал, ни взмаха, -
И закопан по горло крик,
Чтоб не выдал прохожим страха.

Отродясь не увидит тот,
Кто ночного не ведал хлада,
Как из сотов густых растёт
Ощущенье пустого сада.

Под горою приют найди
У реки или чуть поближе -
Если сердце живёт в груди,
Я глаза твои сам увижу.

Хоть слова различи во мгле -
Неужели не понял сразу
Полусонных огней в селе
Фризом вытянутую фразу?

Разгадать бы в который раз
Этой трепетной стон округи! -
Вроде ты и фонарь припас -
Может, вспомнишь ещё о друге?

9 октября 1979

Ну вот и вечер

Ну вот и вечер – сизый дым
Роднит костры по всей округе
С каким-то светлым и пустым
Пробелом, брезжущим на юге.

Собаки лают – знать, прошёл
По этим улицам пустынным
Дурманный запах вязких смол,
Наполнен смыслом половинным,

Недобрым привкусом смутил,
Не удержался от намёка -
И небо мглою охватил,
Запеленав его с востока.

И кто мне скажет – почему
Оно так хочет обогреться -
Как будто холодно ему,
Да никуда ему не деться?

Как будто тянется к нему
Земля с закрытыми глазами
И мнит: неужто обниму? -
И заливается слезами.

10 октября 1979

Имя любви

Набухли глазницы у каменных баб -
Не плачут, но будут и слёзы, -
Открыты их лица, хоть голос и слаб,
А в сердце – сплошные занозы.

Ах, женская доля! – опять ни вестей,
Ни слухов о тех, что пропали, -
Никак не спастись от незваных страстей,
Поэтому камнем и стали.

О том говорю, что не выразишь вдруг
Ни тайны – ведь нет ей предела, -
Ни силы забвенья – ему недосуг
Тревожить усталое тело.

О том говорю, что в душе прорвалось,
Чему поклоняемся ныне,
Зане прозреваем, – и вам не спалось,
И вы пробудились, богини.

Уста разомкни и его назови -
Ведь ждёт и очей не смыкает, -
Нет имени тоньше, чем имя любви, -
Так часто его не хватает.

И вот он откуда, сей давний недуг,
Собравший всю боль воедино! -
Пойдём – я с тобою, – так пусто вокруг,
Так тесно крылам лебединым.

24 октября 1979

День Хлебникова

Где тополь встал, как странник, над холмом.
Ужель не слышишь птичьих причитаний? -
И даль, дразня нечитанным письмом,
Забывчивых не прячет очертаний.

Когда б хоть часть душевной теплоты
Сошла сюда с желтеющей страницы,
Согрелись бы озябшие цветы
И влагою наполнились глазницы.

Ты видишь, как уходят облака? -
И солнце с зачарованной листвою,
Степной напев начав издалека,
Несут его венком над головою.

И далее холодная вода
Уносит этот символ безутешный,
Чтоб ангелы, сошедшие сюда,
Склонились к жизни – праведной иль грешной.

Уже поняв, её не повторишь -
Ещё стоишь растерянно и прямо
Лицом к лицу – и что-то говоришь -
Но что сказать пред образом из храма?

В который раз он вынесен сюда,
Где ясный день без колокола звонок? -
И день уйдёт – как люди – навсегда -
И плачет в отдалении ребёнок.

28 октября 1979

Полночь

Истосковавшись по зиме,
Мы забываем оглянуться
Туда, куда нам не вернуться,
Куда не выйти в полутьме.

Не заглянуть за локоток
Обеспокоенной метели, -
Мы сами этого хотели -
Глотать потери горький сок.

Неторопливей и черней
Приходит сумрак вечерами,
Как некий гость, к оконной раме -
А мир просторней и верней.

А мир осознанней стократ,
Непогрешимый и суровый,
Сгущает лезвия надбровий,
Неподражаемый собрат.

И снег, оттаивая вдоль,
Не устоит пред этим взглядом,
Зане смутился где-то рядом,
Свою запамятовав роль.

И что мне делать с этой мглой
Без домино и полумасок,
Где сыплют пригоршнями сказок
В котлы с расплавленной смолой?

19 декабря 1979

Февральской музыке

Февральской музыке, стремящейся понять,
Что в мире для неё невозвратимо,
Где рук не тронуть ей и боли не унять,
Покуда сердце слишком ощутимо
В томящей близости примеров бытия
С их изъяснением, предвестником прощенья,
Февральской музыке – элегия сия,
Хранящая приметы обращенья.

Свистулькой тайною осваивая звук,
Свирель подняв сосулькой ледяною,
Чтоб некий смысл, повиснув, как паук,
Встречал заворожённых тишиною,
Приходит музыка, немая, как и мы, -
Но вот измаяло предчувствие напева -
И, странно возникая средь зимы,
Растёт она предвестницею древа.

Бывало ль что-нибудь чудесней и добрей?
Знавал ли кто-нибудь вернее наважденье,
Когда, оторвана от звёздных букварей,
Она нутром постигнет восхожденье -
И, вся раскинута, как яблоня в цвету,
Уже беременна беспамятным итогом,
Зарницей встрепенувшись на лету,
Поведает о месяце двурогом?

Недаром горлица давно к себе звала,
Недаром ласточка гнездо своё лепила, -
И птиц отвергнутых горячие тела
Пора бездомиц в песне укрепила, -
И щебетом насыщенный туман
С весной неумолкающею дружен, -
И даже прорастание семян
Подобно зарождению жемчужин.

Мне только слушать бы, глаза полузакрыв,
Как навеваемым появится фрегатом
Весь воедино собранный порыв,
Дыша многообразием крылатым, -
Ещё увидеть бы да в слове уберечь
Весь этот паводок с горящими огнями,
Сулящими такую бездну встреч,
Что небо раздвигается над нами.

20 февраля 1980

В сумерках

Одна половина луны – надо мной,
Другая – во ртах у лягушек, -
И воздух, не вздрогнув, томит пеленой,
Завесой пространной иль думой одной,
Дыханье стеснив, как окно за стеной,
Как очи в любви у подружек.

Одна половина лица – на виду,
Другая – в тени невесомой, -
Не лай ли собачий звучит на беду,
Не конь ли незрячий идёт в поводу
У месяца мая в забытом саду,
Где созданы ветви истомой?

Где сомкнуты веки и ветер пропал,
Ушёл отдышаться к собратьям,
Не сам ли очнулся и вновь не упал -
И к этому саду всем телом припал -
И в листьях зелёных глаза искупал,
Как будто тянулся к объятьям?

Не смей возражать мне – ты не был со мной,
Не видел ни сумерек зыбких,
Где пух тополиный, как призрак родной,
Напомнил дождю, что прошёл стороной,
О звёздах, – ни звёзд, – и зачем, как больной,
Бормочешь, слепец, об ошибках!

22 мая 1980

Рождение гармонии

На склоне мая, в неге и в тиши,
Рождается неясное звучанье, -
Но думать ты об этом не спеши -
Забудешь ли напрасное молчанье?
Запомнишь ли все помыслы его,
Оттенки безразличные и грани,
Как будто не случалось ничего,
К чему б не приготовились заране?

Желаешь ли прислушаться сейчас?
Так выскажись, коль радоваться хочешь, -
Не раз уже и веровал, и спас, -
О чём же вспоминаешь и бормочешь?
Ах, стало быть, не к спеху хлопотать -
У вечера на всех простора вдоволь
И воздух есть, чтоб заново шептать
Слова сии над россыпями кровель.

Холмы в плащах и в трепете река
Весны впитают влагу затяжную -
И жизнь зелье выпьют до глотка,
Чтоб зелень им насытить травяную, -
И вербы, запрокинутые так,
Что плещутся ветвями по теченью,
Почуют знак – откуда этот знак?
И что теперь имело бы значенье?

Пусть ветер, шелестящий по листам,
В неведенье и робок и настойчив -
И бродит, как отшельник, по местам,
Где каждый шаг мой сызмала устойчив, -
Ещё я постою на берегу -
Пусть волосы затронет сединою
Лишь то, с чем расставаться не могу, -
А небо не стареет надо мною.

Как будто ключ в заржавленном замке
Неловко и случайно повернулся -
И что-то отозвалось вдалеке,
И я к нему невольно потянулся -
И сразу осознал и угадал
Врождённое к гармонии влеченье, -
Звучи, звучи, отзывчивый хорал,
Оправдывай своё предназначенье!

А ты, ещё не полная луна,
Ищи, ищи, как сущность, завершённость,
Прощупывай окрестности до дна,
Чтоб пульса участилась отрешённость, -
Что надобно при свете ощутить,
Набухшие затрагивая вены? -
И стоит ли вниманье обратить
На тех, кто были слишком откровенны?

И что же, перечёркивая тьму,
Сбывается растерянно и властно,
Как будто довелось теперь ему
О будущности спрашивать пристрастно? -
Присутствовать при этом я привык,
Снимая летаргии оболочку
С округи, – и, обретшую язык,
Приветствую восторженную почку.

Теперь дождаться только до утра:
Проснутся птицы, солнце отзовётся -
И в мире ощущение добра
Щебечущею песнью разольётся, -
И сердце постигает бытиё
С единством Божества неповторимым,
Обретшее прозрение своё
В звучании, гармонией даримом.

25–26 мая 1980

Каштаны

Ах, эти дни – раденье при свечах!
Живём в каком-то трансе обрученья
И тащимся с плащами на плечах
Туда, где пыл в почёте не зачах, -
Хоть голову давай на отсеченье!

Никто не собирается стареть,
Надеяться на каменную гору, -
Ещё бы не позволили гореть,
Незлобиво в любви поднатореть! -
А смерть придёт некстати и не скоро.

Понять бы эти выплески белил
На выросшую завязь изумруда,
Где лиственные заводи открыл,
Трепещущие скорописью крыл,
Пришелец, заглянувший ниоткуда.

И тремоло послушного листа
Столь выпукло на иззелена-синем
Предвестии воздушного моста,
В сирени окунающем уста,
Что мы его в забвенье не покинем.

Как правило, появится и тот,
Лукавящий в толпе, кто мучит дурью,
Кто за руки восторженно берёт,
Из вёдер заливая небосвод
Берлинской иль парижскою лазурью.

И сразу затевают маскарад,
Чтоб к вечеру, в пристрастьях постоянны,
Прислушивались к шёпоту наяд
Блаженства расточающие яд
Виновники вторжения – каштаны.

29–30 мая 1980

Акации в цвету

Акации в округе расцвели,
В дожде неумолкающем пахучи, -
И птицы удержаться не смогли
От щебета, звенящего вдали,
Столь нужного сегодня для земли
И в небе разгоняющего тучи.

Припомню ли когда-нибудь и я
Дражайшие сии фиоритуры,
Дрожащие над фаской лезвия
В напевном оправданье забытья
И вставшие на грани бытия,
Где спешно затевали бы амуры?

Вбирай же всеми фибрами души
Воздушные свечения начатки -
И спрашивать, пожалуй, не спеши,
Но мысленно сорвись и согреши -
Куда как наважденья хороши
И грёзы обездоленные сладки!

Так некогда творец Пигмалион,
Волнения постигнуть не умея,
Но что-то прозревающий сквозь стон,
Рождаемый влеченьем вне времён,
И вспыхнувшею страстью просветлён,
Стоял пред изваяньем Галатеи.

Так ночью одинокая луна.
Бессонниц повелительница странных,
Сквозь запах, поднимаемый со дна
Эфира, где разлита тишина,
И выплеснутый в чаши у окна,
Как пленница, скорбит об океанах.

Напутствуют скитальцев Близнецы,
К обители стремятся богомольцы,
Смиреннее сплетаются венцы, -
И зеркало, устав от хрипотцы,
Расскажет, где томятся бубенцы
И прячутся серебряные кольца.

2 июня 1980

Есть состояние души

Есть состояние души,
Непостижимое для многих, -
Оно рождается в глуши
Без лишних слов и правил строгих.

Оно настигнет наобум,
Неуловимо-затяжное, -
И там, где явственнее шум,
В листве встречается со мною.

Переливаясь через край,
Оно весь мир заполонило -
И в одиночестве решай:
Что сердцу бьющемуся мило?

Покуда дождь неумолим
И жребий брошен, как ни странно,
Бессонный мозг заполнен им,
Как храм – звучанием органа.

Давно разбухшая земля
Уходит в сторону прибоя,
Как будто смотрят с корабля
На брег, прославленный тобою.

Среди немыслимых запруд
Есть что-то, нужное влюблённым,
Как будто лебеди живут
За этим садом затенённым.

И, словно в чём-то виноват,
Струится, веку в назиданье,
Слепой акаций аромат,
Как предвкушение свиданья.

Велик страдальческий искус -
Его почти не замечают -
И запах пробуют на вкус,
И вкус по цвету различают.

И в небесах без тесноты
Непоправимо и тревожно
Пустые тянутся мосты
Туда, где свидимся, возможно.

И, как собою ни владей,
В летах увидишь отдаленье,
Где счастье прячут от людей,
Но прочат нам его в даренье.

2–3 июня 1980

Есть имя

Есть имя у неистовости дней -
Зовут её июньскою порою, -
И тянемся, отверженные, к ней,
И там, где восприятие полней,
В язык вникаем пламенного строя.

Распластанная плещется листва -
Она ещё так мало бушевала, -
И по ветру летящие слова,
Не понятые близкими сперва,
На улицах кружатся как попало.

Толпятся у порога беготни
Акации, белками нависая
Над берегом, где руку протяни -
И что-то невозможное верни, -
И сразу же поддержит, не бросая.

Цветению словутому – хвала!
Томлению воздушному – осанна!
И лишь полураскрытые крыла
Подскажут, что любовь твоя была
Подобием звучащего органа.

Для карих бы раздаривать очей
И город сей, и вечер тонкобровый,
Где столько зажигается свечей,
Что струйки сквозняковые речей
Камедью въявь сгущаются вишнёвой.

Венцом терновым нас не удивить -
Несём его по очереди, зная,
Что каждого из грешных, может быть,
В разлуке ни за что не позабыть,
Когда-нибудь с надеждой вспоминая.

4 июня 1980

Предгрозье

Увы, роднее наших дней – не будет,
Они уйдут, овеяны тоской, -
И память грешная хрустальный шар раскрутит -
Предгрозья час, нависший над рекой.

Не возражай! – истерзан иль наивен,
Минуя прошлое, пойду я напрямик
Туда, где дол, предчувствующий ливень,
Был в ожиданье так разноязык.

Лазурным роздыхом иль трепетом стрекозьим
Пусть будет каждый миг заворожён, -
Пускай сады, застигнуты предгрозьем,
Воспримут мглу, похожую на стон.

А гром ворчит, ворочая раскаты,
Свинцовые, с налётом серебра,
И ртутные, текучие палаты
Выстраивает в мире для добра.

Никто вокруг не ведает, когда же
Начнётся ливень, – вот оно, "чуть-чуть"! -
И тяжесть неба, в скорби о пропаже,
Ничтожной капле точный чертит путь -

Упала, вздрогнула, в пыли, дыша, забилась,
Почти изгнанница, отшельница почти, -
И ничего уже не позабылось,
И рубежа ещё не перейти.

23 июня 1981

После дождя

Глубинный запах от земли,
Столбы седые испарений,
Холмы лиловые вдали,
Куда избранники брели
Из мглы каштанов и сиреней.

Кому бы нынче рассказать,
Что дождь всю ночь гулял по саду?
Какой бы узел развязать,
Какие свитки в руки взять,
Чтоб осознать его прохладу?

Жара не в силах наверстать
Того, что прежде упустила, -
И вот, изгнаннице под стать,
Рыдать не может перестать -
Она обиды не простила.

Кукушка голос подаёт,
Играет иволга на флейте,
И день взволнованный встаёт -
В нём каждый дышащий поёт -
О неумехах пожалейте.

Кружится бабочек чета
Над огурцами и фасолью, -
Неумолимости черта,
В темнице мнений заперта,
Давно тоскует по раздолью.

И сердоликовый простор
Примет и слёз, корней и граней,
Уже пройдя сквозь птичий хор,
Восходит прямо на костёр
Во имя новых испытаний.

Назад Дальше