- Я все слышал. Я с вами, - встрял в разговор кряжистый легионер в бронзовом шлеме с отсеченным гребнем. Он протянул Ромулу правую руку. - Гай Паул.
Ромул, улыбнувшись, ответил на рукопожатие.
- Тогда пошли.
Протиснувшись сквозь тесно сплетенные, колышущиеся шеренги легионеров, троица вышла к крайнему ряду. Здесь, у кромки строя, землю устилали тела раненых. Одним вражеское копье угодило в руку или ногу; рядом с ними, бессильно распластавшись, лежали другие - с пронзенной шеи или разбитым лицом. Ромулу с товарищами порой приходилось через них переступать, и тогда юноша мысленно просил у раненых прощения. Легче от этого не становилось.
Выбравшись к краю когорты, Ромул огляделся. Ни оптионов, ни центурионов. Должно быть, убиты. Да и фланг когорты изрядно потрепан врагом, долго легионерам не продержаться: либо погибнут, либо пустятся бежать с поля боя. Каждый миг становился все дороже, однако друзьям надо было дождаться, пока Петрей вернется с левого фланга.
Прикрываясь скутумами, троица переждала очередной набег. Отбиваться не было смысла, оставалось лишь позорно прятаться от вражеских копий за щитом. Впрочем, вскоре на поле вновь появился белый жеребец вместе с отрядом конницы, на ходу перестраивающей ряды.
- Вот он, - кивнул Ромул.
- Шагов триста, - пробормотал Сабин.
- Далековато, - добавил Паул.
Ромулом овладело странное спокойствие.
- Оставьте тут щиты. И шлемы, - приказал он. Вытерев окровавленный клинок о тунику, он вложил меч в ножны. - Снимайте кольчуги.
Двое остальных глянули на него, как на помешанного.
- В доспехах за милю видно, что мы чужие, - объяснил Ромул. - Да и тяжесть лишняя. А без доспеха нумидийцы нас примут за своих, как если бы под нами убили коней.
Друзья, с облегчением кивнув, принялись стаскивать с себя железо под ошалелыми взглядами стоящих рядом легионеров, которые не сводили глаз с придурков, кидающих на землю все снаряжение.
- Легко-то как, - усмехнулся Паул, скинув с себя кольчугу и оставшись в насквозь пропотевшей стеганой куртке.
Над головой просвистел очередной залп дротиков, и улыбка тут же сошла с лица Паула. Подхватив щиты, друзья переждали атаку и затем, осторожно высунувшись, подобрали каждый по нескольку копий, застрявших в земле между телами.
- Пора! - бросил Ромул, дождавшись, пока враги развернутся и поскачут обратно. - За ними!
Троица рванула за конниками, словно греческие бегуны на играх. Нумидийцы не оборачивались, а их кони, как и надеялся Ромул, скрывали друзей от остального вражеского войска, стоящего наготове. Главное - не пропустить миг, когда оба отряда встретятся и на римлян полетит вторая волна врагов.
На середине поля Ромул заметил, что в просветах между всадниками мелькают головы коней, скачущих навстречу.
- Ложись! На живот! - скомандовал он.
Теперь Сабин и Паул поняли замысел.
Все трое бросились на землю ничком и застыли как мертвые. Вскоре поле под ними задрожало от ударов копыт. Сердце Ромула неистово билось, он с трудом сдерживался, чтобы не поднять голову и не глянуть вокруг.
Через миг десятки нумидийцев проскакали мимо них галопом, на ходу выкрикивая что-то на своем гортанном языке, и даже не глянули на лежащих солдат - мало ли тут мертвых тел.
Сабин дернулся было встать, Ромул удержал его за руку.
- Лежи, - шепнул он. - Второй отряд увидит. Дождемся, пока первый поскачет обратно, и повторим.
Решительное лицо Сабина исказилось испугом.
- А потом?
- Затесаться между лошадьми - и бежать прямиком к Петрею.
- И по дороге молиться, - пробормотал Паул.
- Если выйдет - тогда что? - не отставал Сабин.
- Возвращаться к своим, - произнес Ромул как мог уверенно.
Удастся ли затея? Надежда таяла на глазах, однако отступать было поздно: от них зависит судьба соратников.
Об успехе нумидийской атаки, как обычно, возвестили вопли раненых легионеров, и вскоре землю вновь сотряс топот копыт - лошади летели обратно. Дождавшись, когда мимо пронесется последний всадник, Ромул скомандовал:
- Бегом! Со всех ног!
Друзья что есть мочи кинулись за нумидийцами. На сей раз они бежали вплотную за всадниками, никто из второго отряда не сумел бы их заметить. Ромул считал шаги: три десятка, четыре, пять, шесть… Никто не окликнул, не бросил копье. Отчаянно вертя головой по сторонам, юноша высматривал в толпе алый плащ Петрея.
- Там! - крикнул Паул, указывая вправо.
Глянув на скопище коней и всадников, Ромул в первый миг ничего не заметил, однако тут же зрение прояснилось. Римский полководец стоял от них в сотне шагов, окруженный толпой командиров, и, совсем как Цезарь на другой стороне поля, указывал рукой на участки вражеской армии. Вокруг гарцевали телохранители с копьями.
- Митра, помоги! Не ради меня, ради товарищей! - взмолился Ромул и, глянув на Сабина с Паулом, бросил: - Готовы?
Оба решительно кивнули.
- Если окликнут - ни слова, - предостерег их Ромул. - Не останавливаться, идти вперед.
Повернувшись прямо к Петрею, юноша припустил что было мочи. Через двадцать шагов друзья уже догнали нумидийскую конницу - образец сумбура по сравнению с римской когортой. Новоприбывшие всадники пробирались в первые ряды, то и дело обмениваясь тычками и шутками с теми, кто только что вернулся. Кто-то осматривал копыта коня, кто-то мочился, отовсюду неслись крики и приветствия, ходили по рукам бурдюки с водой. Легионеров никто не замечал.
- Шагом, - прошипел Ромул. - Смешаться с толпой.
Вся троица тут же замедлила бег, перешла на шаг. Загорелые, потные и окровавленные, в туниках, похожих на нумидийские, друзья почти не отличались от прочих. Вдруг Ромул опустил глаза - гладиусы! Мечи выдают их с головой! Его сковал страх, однако юноша велел себе не останавливаться. Никто не смотрит. Никто не заметит.
Он оказался прав. Пока они пробирались сквозь бестолковое сборище людей и коней, никто не заступил им путь. Кто-то из нумидийцев даже кивнул Ромулу. Тот что-то бормотнул и, не оглядываясь, пошел дальше, не дожидаясь вопросов. Через миг троица уже подходила к задним рядам, где вокруг Петрея теснились верхом командиры и стражники. Здесь все было по-иному.
- К нему не по добраться, - процедил Ромул углом рта. - Телохранители начеку. Копье на таком расстоянии добросите?
Сабин молча покачал головой.
- Только не я, - мрачно отозвался Паул.
Ромул судорожно вздохнул.
- Значит, дело за тобой, - решил Паул. - Стражников мы берем на себя. Успеешь прицелиться.
Ромул пересчитал дротики: у них с Паулом по два, у Сабина три. Всего семь. Мало, но что поделаешь. Юноша перевел взгляд на всадников вокруг Петрея, и его решимость едва не поколебалась.
- Не раскисать, велел он себе, выбираясь на открытое место и стараясь не поддаться страху.
Сабин с Паулом, маячившие за плечом каждый со своей стороны, приготовили дротики.
Петрей стоял так близко, что Ромул почти слышал его слова. Отведя правую руку, юноша прицелился командующему в грудь: золоченый панцирь на таком расстоянии не помеха, железный наконечник пробьет его без труда.
Стражник, стоящий в десяти шагах, скользнул по троице небрежным взглядом и вдруг насторожился: что-то в этих ребятах не так. Глянув внимательнее, он тут же раскрыл рот, однако выкрикнуть не успел: копье Паула пронзило ему грудь, телохранитель без звука свалился с лошади. Его сосед удивленно оглянулся, тут же заметил торчащий из груди товарища дротик и троих оборванцев и, разразившись громким кличем, занес копье для удара.
- Скорее! - крикнул Сабин.
События замелькали с удвоенной быстротой.
Первый дротик Ромул метнул в одного из командиров рядом с Петреем. Нумидиец, попытавшийся было направить коня на Ромула, через миг уже был на земле с копьем в животе. Петрей обернулся, вмиг оценил положение и с искаженным от страха и ярости лицом поворотил коня прочь. Ромул выругался: командующему армией Помпея собственная шкура была явно дороже, чем схватка с врагом.
Занеся для удара второй дротик, Ромул услышал удивленный выдох Паула и, глянув назад, в ужасе увидел копье, торчащее из правого бока легионера. Не встретив на своем пути кольчуги, наконечник скользнул по ребрам и пронзил легкое. Рана была явно смертельной: с губ Паула уже стекала пенная струйка крови.
Солдат еще нашел в себе силы кивнуть на Петрея - и тут же рухнул наземь.
Ромул обернулся. Петрей в сопровождении двух стражников уже скакал прочь. Бить по движущейся мишени, да еще в окружении снующих рядом нумидийцев? Ромул вдохнул поглубже. Надо бить, иначе все их усилия ни к чему и Паул погиб зря. Занеся руку, юноша метнул копье ввысь, поверх голов командиров и стражников. Стремительное, как пущенная из лука стрела, оно описало в воздухе дугу и на излете ударило Петрея в левое плечо. Командующего отбросило влево, однако он удержался в седле; его тут же подхватил телохранитель, и кони галопом умчались прочь.
Ромул бессильно выдохнул. Ничего не вышло. От такой раны Петрей не умрет.
Где-то рядом свистнул меч, раздался окрик:
- Римское дерьмо!
Ромул пригнулся: меч едва не задел его шею. Отступив на шаг, юноша выхватил из ножен гладиус, отбил следующий удар и еще один, однако противник бил с седла, защищаться было трудно. Нумидиец вновь замахнулся - и Ромул, метнувшись вбок, вонзил меч нумидийцу в бедро. Тот глухо взвыл и рухнул на землю.
Ромул огляделся. Со всех сторон его окружали оскаленные рты и искаженные яростью лица.
Куда подевался Сабин?
Глава XVII
ДОМ
Тарквиний остановился на перекрестке. Северо-италийская местность, удаленная от городской суеты, в рассветных лучах становилась все привычнее. Здешнюю землю гаруспик знал лучше, чем любые дороги мира. Двадцать четыре года назад в этом самом месте он в последний раз оглянулся на латифундию, которую считал своим домом. Сколько он с тех пор повидал, где только не странствовал…
На него вдруг навалился груз прожитых лет и усталости, однако через миг сумрачный настрой растаял. Ведь именно в здешних местах гаруспик знавал счастливые времена. В десяти милях отсюда родители возделывали землю, на покрытых облаками вершинах Олиний учил его искусству предсказывать будущее. Здесь лежат и руины Фалерии - древнего этрусского города. Воспоминания о нем преследовали Тарквиния неотступно, как и жажда взойти еще раз на вершину горы, вознесенную над окрестными землями. Может быть, в священной пещере, где закончилось его обучение, боги наконец откроют ему цель дальнейшего пути. Фабиоле под защитой Антония ничего не грозит, она не испугалась даже жрицы Орка. О Ромуле ничего не известно. Грозовые тучи, клубящиеся над Римом, по-прежнему не уходят из видений.
Гаруспик в конце концов подчинился наитию.
Путь домой занял неделю.
Дорога бежала между Вадимонским озером и низкой стеной, ограждающей поместье. За пустыми полями и оливковыми рощами виднелась просторная вилла, дальше угадывались лачуги рабов и убогие жилища кабальных крестьян. Гаруспик, давно смирившийся с безжалостным бегом времени, все же втайне ожидал увидеть родителей живыми, хотя и понимал всю призрачность надежд. Сергия, его отца, вино наверняка сгубило вскоре после ухода Тарквиния, мать даже в те годы уже была измучена многолетним непосильным трудом. Скорее всего, они давно похоронены на заброшенном каменистом кладбище где-нибудь за поместьем. Правда, им как чистокровным этрускам полагалось бы лежать в городе гробниц неподалеку от руин Фалерии, но вряд ли кто-то вспомнил про такую честь. К тому же местные предпочитали держаться подальше от горы, чтобы не набрести на злых духов, которые там, по слухам, обитали.
Хорошо бы выкопать кости родителей и перенести в город мертвых… Значит, визита на виллу не миновать. Нужно расспросить, где их похоронили. Руф Целий давно погиб. Тарквиний хорошо помнил тот миг, когда его нож вонзился в грудь владельца латифундии, однако гаруспика на повороте к поместью кольнул давний страх. Злобного рыжеволосого Целия он опасался смолоду, и, как выяснилось, не напрасно. И все же есть справедливость на свете: хотя Олиний и сгинул из-за Целия, полученные за предательство деньги не спасли нобилю ни латифундию, ни жизнь.
Как всегда при мысли о Целии, гаруспика захлестнула боль оттого, что вина за убийство тогда легла на Ромула. Однако поступи Тарквиний по-иному, он не свел бы дружбу с Ромулом и Бренном. Очевидная эгоистичность такого довода для него сглаживалась лишь одним: в те времена все его предсказания сбывались и видения оказывались верны - значит, пути для троих друзей отмерены богами заранее. Стало быть, что бы ни думал Ромул, убийство Целия не было ошибкой. Однако лицо Ромула в тот миг, когда он узнал от Тарквиния правду, гаруспик до сих пор вспоминал в болью в сердце.
Поместье Целия, по словам окрестных жителей, теперь принадлежало отставному легионеру - центуриону, воевавшему с Цезарем в галльскую кампанию.
- Славный малый, - отозвался о нем владелец постоялого двора в пяти милях отсюда и, прихлебывая вино, которым угостил его Тарквиний, добавил: - Хлебом не корми - дай порассказать о войне. И за стол позовет, и ночлег даст, только слушай.
Провести ночь в роскошном жилище Целия, когда хозяин уже гниет в Гадесе, - при этой мысли Тарквиний не мог не усмехнуться.
* * *
Фабиола раздраженно перевернулась с боку на бок. Несколько чаш вина, настой валерианы, плотно задернутые шторы, погашенные светильники - ничто не помогало, сон не шел. И немудрено. Уже не первую неделю Антоний наведывался в Лупанарий совершенно открыто, не заботясь о сохранении тайны. И хотя с той ночи, когда убили Доцилозу, Фабиола не испытывала ни малейшего удовольствия от их встреч, она боялась что-либо предпринимать: в воздухе постоянно висела угроза Антония насчет Сцеволы. Хуже того, несмотря на запрет рабам хоть словом упоминать о происходящем, новость о ее связи с заносчивым начальником конницы уже расползалась по всему Риму. Слухи наверняка дошли и до Брута. Почему он до сих пор молчит? Беспокойство Фабиолы росло с каждым днем, прогоняя любые другие мысли. Напряжение, тугим комком стоявшее в груди, делалось все невыносимее.
Слава богам, с Брутом они сейчас виделись меньше. Фабиола целыми днями пропадала в Лупанарии, Брут - в сенате. В редкие часы наедине любовник ничем себя не выдавал, однако его обхождение неуловимо изменилось, стало более бесстрастным. К Фабиоле он давно не прикасался, а в ответ на ее несмелые ласки обычно отговаривался усталостью. Девушку это тревожило все больше: Брут не интриган, играть он не привык, однако ее не покидало чувство, что он от нее что-то скрывает. Иначе почему он держится так странно? Тая ужас перед неминуемой развязкой, она уже который день молча выискивала в поведении любовника хотя бы малейшие намеки на то, что истина ему известна, однако сама затевать разговор не решалась. Вечером она ныряла в постель раньше Брута и к его приходу притворялась спящей, а в те редкие дни, когда любовник приходил домой раньше ее, дожидалась, пока он уснет покрепче, и лишь тогда забиралась под простыни.
Сегодня Брут, ушедший из дома рано утром, возвращаться не спешил. Измученная мыслями о Доцилозе, Фабиола легла пораньше, надеясь хотя бы во сне отдохнуть от тревог, однако даже такого утешения боги ей не дали. Девушка горько усмехнулась. Лежать недвижно, дышать глубоко, ни о чем не думать - все способы испробованы, а сна как нет, так и нет.
Задняя дверь знакомо стукнула. В такой час мог возвращаться только Брут. Фабиола поспешно отвернулась лицом к стене и задышала медленно и ровно, будто во сне. Любовник вошел не сразу. Фабиола не удивилась: бывало, он часами просиживал в кабинете, изучая документы. Если и сегодня его не отпускают государственные дела, это к лучшему: он слишком устанет и не будет затевать разговоров.
Однако в тот миг, когда открылась дверь в спальню, Фабиола поняла, что ошиблась: громкое проклятие, тяжелая отрыжка - Брут, всегда такой умеренный, явно пьян. Невероятно. Фабиола запаниковала, лоб покрылся испариной. Она едва успела смахнуть капли пота и вновь замереть, как любовник уже вошел в комнату. "Юпитер и Митра! - мысленно взмолилась девушка. - Пусть он рухнет на постель и сразу уснет! Пожалуйста!"
Однако боги не спешили исполнять ее мольбу. Повисло долгое молчание. Брут лишь тяжело вздыхал и бормотал что-то себе под нос, а затем обошел постель, чтобы посмотреть, спит ли Фабиола. Девушка не открывала глаз, и спустя несколько мгновений, за которые она успела чуть не похолодеть от страха, он отошел прочь и со стоном сел на свой край ложа. Даже не пытаясь раздеться и снять калиги, он просидел неподвижно целую вечность, и Фабиоле оставалось лишь одно: лежать и притворяться спящей. Прошло не менее четверти часа, и она решила, что Брут уже уснул.
- Фабиола!
Она умудрилась не вздрогнуть. Что он делал все это время - сидел и не спускал с нее глаз?
- Фабиола! - окликнул он громче.
"Юпитер, пусть он пожелает моего тела!" - пронеслось в голове девушки.
Брут наклонился и потряс ее за плечо.
- Проснись.
- А? - протянула она. - Брут! - Повернувшись к нему, она взглянула на любовника тем сонным кошачьим взглядом, против которого он никогда не мог устоять. Брут не ответил на ее улыбку, и сердце Фабиолы дрогнуло. - Иди ко мне, - прошептала она, протягивая обе руки.
Брут отодвинулся.
- Зачем ты это сделала?
Может, Брут говорит о чем-то другом?
- Что сделала, моя любовь? - изо всех сил изображая непонимание, ответила девушка.
Любовник нахмурился.
- Не пытайся меня провести!
Фабиола пристыженно опустила глаза, боясь вымолвить хоть слово.
- Я смирился бы с изменой! - яростно бросил он. - В конце концов, ты только женщина, а я нечасто бывал дома. Но этот подонок? Я ведь не выношу Антония! И ты это знаешь!
Фабиола подняла на любовника полные слез глаза.
- Прости!
- Значит, это правда?
Она затравленно кивнула.
- Я не хотела тебя оскорбить.
- Да неужели? - скривил губы Брут. - Тогда представь, каково мне было, когда он начал хвастать вашими подвигами! Прямо мне в глаза! При дюжине свидетелей! - Раскрасневшееся от вина лицо исказилось стыдом и болью. - Я мог не слушать уличные сплетни и считать их выдумкой! Но куда денешься, когда начальник конницы прилюдно объявляет, что спит с твоей женщиной?
Фабиола наконец всхлипнула.
- Прости меня! Пожалуйста, прости!
- Чтобы ты снова меня обманывала, как только отвернусь? - процедил Брут.
- Нет! - воскликнула она. - Обещаю!
- Шлюху не переделаешь, - в сердцах бросил любовник.
Фабиола покраснела и опустила голову. В глубине души она немилосердно корила себя за беспечность с Антонием: теперь все планы пойдут прахом! Без поддержки Брута она ничто! Он запросто отнимет у нее Лупанарий и потребует назад остаток денег!
- Оставь себе Лупанарий, будь он проклят, - скривился Брут, угадав ее мысли. - И деньги тоже. Мне они не нужны.
Фабиола бросила на него благодарный взгляд.
- Мне надо собраться. Уйду завтра на рассвете.
- Прекрасно. И не возвращайся. Не хочу тебя видеть - никогда.
Брут тяжело поднялся и, не оглядываясь, неверной походкой вышел из комнаты.