Фабиола в отчаянии рухнула на постель.
Что она наделала?..
* * *
Сведения о Цецилии, владельце латифундии, оказались верными. Выдав себя за купца, выросшего в здешних краях, Тарквиний вскоре уже сидел на теплой кухне виллы, куда его привел доброжелательный управляющий, тоже ветеран. За ужином и чашей ацетума гаруспик узнал, что его родители умерли: Сергий еще до того, как Цецилий купил поместье, а Фульвия - двумя годами позже.
- Твоя родня? - спросил управляющий.
Тарквиний неопределенно повел рукой.
- Дядя с теткой.
Осушив чашу, управляющий утер рот ладонью.
- Фульвия перед смертью совсем ослабла, бедняга. Кто другой выкинул бы ее прочь и не задумался, да Цецилий не таков. Она тут, говорит, всю жизнь работала, да и еды ей много не надо - мол, не обеднеем.
- Спасибо ему, - искренне тронутый, кивнул Тарквиний. - Повидать бы его.
- К вечеру вернется, - уверил его управляющий. - За ужином и повидаетесь.
- Отлично, - улыбнулся гаруспик и спросил как бы между делом: - А где их похоронили, кто-нибудь знает? На могилу бы сходить.
Управляющий на миг задумался.
- Лучше всего спросить виликуса. Он тут уже лет тридцать.
Тарквиний с трудом скрыл удивление.
- Его зовут Декстер, - продолжал управляющий. - Тоже бывший военный. Найдешь или во дворе, или на полях вокруг дома.
Пробормотав благодарность, гаруспик отправился искать Декстера - того самого, который некогда предупредил его, что Целий замыслил недоброе против Олиния.
Виликус, припадая на одну ногу, вышагивал вдоль изгороди поля, покрикивая на рабов, которые пропалывали ростки озимой пшеницы. Его внушительная фигура осталась прежней - и хотя раны, полученные на службе в легионе, давали о себе знать, годы не согнули его спину и не погасили огонь в глазах.
Тарквиний не сомневался, что Декстер не спускает с него глаз с того мига, как гаруспик появился в поле зрения. Пусть. Уходом с латифунции он всего лишь прекратил договор найма - не такой уж проступок, чтоб волноваться из-за него полжизни спустя.
- Приветствую, - начал он. - Управляющий сказал, где тебя найти.
Декстер раздраженно хмыкнул.
- Ты его друг, что ли?
- Нет, - качнул головой гаруспик. - Я здесь жил в детстве.
Виликус, разглядывая его, нахмурился. Тарквиний ждал. Интересно, узнает ли?
- Не помню такого, - признал Декстер. - Впрочем, по годам-то ты мне ровесник.
- Младше, - поправил его гаруспик: шрамы и седеющие волосы делали его старше и вечно сбивали с толку окружающих. - Меня зовут Тарквиний.
- Марс-покровитель! - выдохнул наконец виликус. - Вот уж кого не думал встретить! Ты, помнится, задолжал мне кус мяса!
- Хорошая у тебя память! - не сдержал улыбки гаруспик.
- Я еще не весь развалился, - хмуро заметил виликус и бдительно глянул на рабов. - Чего ты сбежал в тот раз, когда я тебя предупредил? Старика бросил…
Тарквиний вздохнул.
- Он сам так велел.
Декстер не удивился.
- Я тебя за труса и не считал. - Он хитро прищурился. - А с реликвиями ты что сделал?
Тарквиний, заранее готовый к такому вопросу, не повел бровью. Виликус, правая рука Целия, часто бывал посвящен в планы хозяина, а продажа Олиния была затеяна ради того, чтобы выкрасть бронзовую печень, по которой гаруспиков учили искусству предсказаний, и меч Тарквина - последнего этрусского царя, правившего Римом.
- А что, Красс был недоволен? - ответил он вопросом на вопрос. - Ему-то они пригодились бы.
- Ну и глаз у тебя, - проворчал Декстер. - Что с ними стало?
- Когда я поднялся, реликвий уже не было, - с сожалением ответил гаруспик. - И Олиний ничего не сказал.
Двое помолчали, глядя друг другу в глаза. Первым отвел взгляд виликус, не в силах смотреть в темные бездонные колодцы, какими казались ему глаза Тарквиния.
- Теперь уж не важно, - с усилием пробормотал он. - Где тот Целий… Да и Красс…
- Где заслужили.
Они вновь обменялись взглядом.
- Зачем ты вернулся? - нарушил молчание виликус.
- Хочу сходить к родительским могилам. Управляющий указал на тебя. Мол, ты знаешь, где они.
Декстер неловко кашлянул.
- Работникам полагается деревянная табличка. За столько лет уж давно сгнила.
- А я надеялся, что ты вспомнишь, - произнес Тарквиний мягче.
- Может быть.
Гаруспик отодвинулся в сторону, открывая Декстеру проход к дому и кладбищу. Виликус, явно выбитый из колеи, бросил рабам очередной приказ и двинулся вверх по дороге. На четырехугольном клочке земли, где погребали рабов и кабальных крестьян, Декстер направился прямиком к тому краю, что выходил к Фалериям.
- Здесь, - ткнул носком ноги виликус. - В одной могиле.
Хорошо понимая, что участок с видом на Фалерии могильщики выбирали не специально и что тела свалили в одну могилу исключительно для экономии места, Тарквиний все же преисполнился благодарности к богам за такой малый, но все же внятный знак их благоволения. Не отводя глаз от могилы, он вспомнил родителей молодыми, какими были они в дни его детства - улыбающимися, гордыми, полными жизни. Такими они и хотели остаться в его памяти. Однако прощание было нерадостным, да и живыми он их уже не увидит… Он закрыл глаза, стараясь сохранить в памяти образ отца и матери.
Декстер нерешительно переступил с ноги на ногу, не находя слов.
Тарквиний знал, что у горной пещеры, где погребен Олиний, на него нахлынет такое же горе, как при виде родительской могилы. К чему были все странствия, если он все равно остался последним гаруспиком? И почти ничего не узнал об этрусках? Часть знаний, полученных от Олиния, перешла к Ромулу, но если боги не даруют им встречи и примирения, то все усилия окажутся тщетными.
И все же нет, поправил себя Тарквиний, собирая остатки надежды. Тиния и Митра лучше знают пути людей, их воля священна. Не время винить богов. Они меня не забыли. Я нужен в Риме, иначе зачем меня привели к Лупанарию? И хотя Фабиоле, по-видимому, ничего не грозит, смутное чувство опасности и нависшая над городом гроза неслучайны! Может, в пещере удастся получить хоть какой-то знак…
Гаруспик взглянул на склон горы. Если поспешить, то до ночи вполне можно успеть. А потом, после ужина с Цецилием, наведаться в оливковую рощу и убедиться, что меч и печень по-прежнему лежат там, где он их оставил.
Декстер словно прочел его мысли.
- Ты знаешь, где реликвии, будь ты проклят, - прорычал он.
Пальцы Тарквиния мягко сомкнулись на рукояти гладиуса.
- Если даже и знаю, кому ты об этом расскажешь?
Они в молчании не сводили друг с друга глаз. Не первый десяток лет Декстер слыл грозой всех поместных рабов и многих забил до смерти. В прежние времена ему ничего бы не стоило сгубить и Тарквиния. Теперь же в длинноволосом этруске чувствовалась неколебимая твердость, а в глазах плясал отсвет Гадеса, словно Тарквиний глядел прямиком в душу виликуса, подвергая суду каждый ее порыв.
Декстер внезапно почувствовал себя старым и побежденным.
- Никому, - прошептал он.
Гаруспик, понимающе усмехнувшись, двинулся к горе: почтить память Олиния и в тысячный раз попросить помощи.
Глава XVIII
ОТЕЦ И СЫН
- Ромул!
Юноша обернулся на окрик Сабина. К его изумлению, друг гарцевал верхом прямо за спинами ближайших нумидийцев. Как ему это удалось - неизвестно, но появился он как нельзя кстати. Вонзив меч в ближайшего всадника, Ромул увернулся от одного коня, проскочил мимо другого. Сабин, к ужасу врагов, тем временем метнул последний дротик в очередного нумидийца. Враги, наседая на Ромула, клубились беспорядочной толпой, однако через несколько мгновений он уже подлетел к Сабину и, подхлестнутый боевым азартом, вскочил верхом позади него.
Пустив коня в галоп, Сабин скользнул мимо толпы нумидийцев и рванул прямиком к Двадцать восьмому. Вражеские всадники даже не поняли толком, что произошло. Правда, четверо из команды Петрея тут же устремились за ними, и сердце Ромула вновь сжалось. Конь под ним и Сабином хорош, но далеко не Пегас - с двумя седоками на спине преследователей не обгонит. Сабин пробормотал проклятие и ударил пятками коню в ребра. Не помогло.
Нумидийцы все приближались, на скаку выкрикивая оскорбления. Чье-то копье, легко скользнув по воздуху, ударило в грунт прямо позади коня, следующее приземлилось в десяти шагах впереди. Ромул оглянулся - и тут же застыл от ужаса: третье копье, со свистом пронзив воздух, на его глазах ударило прямо в лошадиный круп. Животное вздернуло голову, бег замедлился почти до шага.
Сабин все понял в тот же миг. Перекинув правую ногу через конскую шею, он соскочил на землю.
- Прыгай! - крикнул он.
Ромула подгонять не требовалось. Он кубарем скатился с коня. У того уже подкашивались ноги, но жалеть его было некогда: всадники стремительно приближались, в легионеров летели копья, до противника оставалось всего полсотни шагов.
Друзья обменялись взглядом.
- Бежать или драться? - выдохнул Ромул.
- Затопчут как щенков, - рявкнул Сабин. - Драться!
Ромул с удовольствием кивнул и встал плечом к плечу с Сабином. Оставалось умереть с честью.
Два дротика просвистели мимо, у каждого из четверых преследователей осталось по одному-два копья. Ромул знал, что на близком расстоянии нумидийцы целят метко, так что без щитов долго не выстоишь - ранят или убьют, не спастись.
И вдруг за спиной резко взревели букцины.
Лица противников, увидевших происходящее раньше Ромула, исказились от ярости, всадники осадили коней, кто-то последним отчаянным усилием метнул дротик - и четверка врагов, развернувшись, ускакала прочь.
Ромул обернулся: к ним, выстроившись клином и подняв перед собой щиты, бежали легионеры во главе с Атилием. Юноша облегченно вздохнул. Наверняка старший центурион за ними наблюдал, иначе не подоспел бы на помощь так вовремя. Ромул с Сабином тут же припустили бегом к своим.
- Не знал, что ты ездишь верхом, - бросил на ходу Ромул.
- Вырос в поместье. Лошади в хозяйстве были.
Ромул хлопнул его по плечу.
- Я твой должник.
- На здоровье, - улыбнулся Сабин, и юноша вдруг понял, что обрел друга на всю жизнь.
Как только они приблизились, Атилий остановил отряд.
- Встать в строй, - скомандовал он, отодвигая ближайших легионеров. - Времени нет.
Друзья с благодарностью подчинились, и отряд молниеносно повернулся кругом. Взглянув на нумидийский строй, Ромул застыл в удивлении: вражеская конница и не думала нападать. Всадники бестолково кружили на месте, кто-то переругивался, некоторые даже пустились галопом прочь, к югу. Паника распространилась мгновенно. Вслед за ускакавшими тут же ринулись другие, за ними следующие. К тому времени, как строй Атилия влился в основной отряд, все конное войско уже исчезло в облаке пыли.
- Выходит, ты убил Петрея? - спросил Атилий.
Ромул покраснел.
- Нет, только ранил.
- Все равно хорошо, - одобрительно кивнул старший центурион. - Он, наверное, сбежал. А эти о битве и думать забыли.
Ромул поглядел вслед редеющей на глазах нумидийской пехоте. Конница на дальнем фланге, оставшись в одиночку, драться не станет. А день уже клонится к закату - значит, отряду Атилия все-таки удалось выиграть время: когорты Цезаря преследовать будет некому. Ромул обессиленно выдохнул, осознав наконец, как он устал. Однако ломота в теле с лихвой окупалась гордостью за все, что ему удалось сегодня совершить вместе с соратниками.
- Молодец.
Ромул поднял голову и встретил взгляд Атилия.
- В одиночку бы я не справился. Со мной были Сабин и Паул.
- Паул погиб?
- Да.
- Много легионеров сегодня полегло, - покачал головой Атилий и через миг улыбнулся. - Зато благодаря тебе и Сабину многие выжили. Я доложу о вас Цезарю.
Сердце Ромула отчаянно забилось от гордости.
* * *
Войска Помпея вскоре прекратили бой и отошли в лагерь. Сгущалась ночь, в темноте не повоюешь. Лабиен так и не сумел уничтожить отряд Цезаря, более того - упустил случай захватить в плен или убить самого Цезаря, злейшего врага республиканцев.
Поэтому в Руспину римское войско вернулось без происшествий. Легионеры на радостях четко печатали шаг и орали песни. Ромул тщетно пытался уложить в голове нынешнюю тактику Цезаря, целиком замешенную лишь на мужестве и упрямстве. Не всякому полководцу достало бы уверенности ввязываться в бой, имея под рукой лишь робкое, неопытное войско. Развернуть когорты в разные стороны - гениальная импровизация, затеять последнюю контратаку - не менее эффектный ход. Служа в армии Красса, Ромул никогда не встречал такого полководческого дара, какой виделся за каждым решением Цезаря.
На следующий день Ромулу с Сабином велели явиться к главнокомандующему. Атилий, выполняя обещание, рекомендовал их к награде за смелость, а Ромула еще и за затею с нападением на Петрея. О вызове к Цезарю он сказал друзьям перед самым отбоем, так что оба не сомкнули глаз, поднялись еще затемно и до самого утра чистили и полировали доспехи, подобранные накануне. После битвы поле пестрело мертвыми телами, найти шлем и кольчугу по размеру не составило труда.
- Как ты думаешь, что он нам скажет? - в предвкушении встречи спросил Сабин, расчесывая на шлеме гребень из конского хвоста.
- Откуда мне знать? - улыбнулся Ромул.
- Ты с ним уже разговаривал.
О том, что Цезарь освободил его от рабства и сделал римским гражданином, Ромул никому не рассказывал, однако история и без того разошлась по всему легиону. Благоговейный взгляд Сабина его удивил, однако юноша тут же вспомнил, что солдатам в диковину общаться напрямую с главнокомандующим. Цезарь ведь не бродит вечерами по лагерю, рассказывая байки за чашей ацетума. Для простых легионеров он почти недосягаемое божество, беседы с ним удостаивались лишь немногие. Ромул гордо улыбнулся.
- Цезарь - воин, он ценит смелость. Наверное, так нам и скажет. И выдаст по фалере.
- Хорошо бы и монет получить, - с удовольствием добавил Сабин. - Жена вечно жалуется, что мало присылаю.
- Ты женат?
- Скорее цепью прикован, - усмехнулся Сабин. - Уже лет десять, а то и больше. Трое детей. Видел в прошлый раз, как в отпуск наведался. Хозяйство, рабы, жена хлопочет. Деревенька на полпути между Римом и Капуей. - Поймав завистливый взгляд Ромула, он добавил: - Как распустят легион, приезжай погостить. С урожаем поможешь, покувыркаешься в сене с рабыней-другой. - Сабин подмигнул. - Ну, если выживем.
- Хорошо бы, - кивнул Ромул. Такая привязанность к дому, хоть и замаскированная небрежными словами, заставила его задуматься. Мысль о жене, семье, детях оказалась неожиданной. Пока он был рабом, о семье не думал. А теперь - чего ждать, к чему стремиться? Найти Фабиолу, убить Гемелла. А где жить? И что делать?
От беспокойных дум его отвлекло появление Атилия. Друзья тут же вскочили и вытянулись перед командиром.
Старший центурион окинул их опытным взглядом.
- Неплохо. Теперь хоть похожи на солдат. - В устах Атилия, скупого на похвалу, это было высшим одобрением, и друзья довольно заулыбались. - Тогда пошли. Не заставлять же главнокомандующего ждать. Верно?
- Верно!
И оба героя чуть не вприпрыжку, как щенки, пустились вслед за Атилием под добрые напутствия друзей по когорте.
Принсипий, штаб Цезаря, находился на пересечении двух главных дорог лагеря: виа Преториа и виа Принсипия, идущих с севера на юг и с запада на восток соответственно. Площадь перед огромным шатром, служившим Цезарю для совещаний, уже кишела сотнями легионеров, которые пришли посмотреть на церемонию награждения. Главнокомандующий еще не выходил, лишь у входа в шатер толпились старшие командиры в отполированных панцирях, золоченых поножах и оперенных шлемах. Вдоль стены шатра выстроились два десятка отборных солдат из испанской стражи - личная охрана Цезаря, отличающаяся от легионеров платьем и оружием. Здесь же присутствовали аквилиферы всех легионов, вздымающие в небо каждый своего орла, рядом развевалось алое знамя главнокомандующего. Четверо трубачей держались наготове, бдительно следя за входом в шатер, чтобы не пропустить появления Цезаря.
Чуть поодаль стояли в ряд легионеры и командиры. По их смущенному виду Ромул догадался, что они тоже кандидаты на награждение. К этой-то шеренге Атилий и подвел Ромула и Сабина.
- Удачи, - шепнул он напоследок.
- А нам-то что делать? - в отчаянии спросил Сабин.
- Приветствуешь, принимаешь награду, благодаришь Цезаря, - тихо отчеканил Атилий. - И ждешь, пока отпустят.
Не успели друзья, кивнув остальным, встроиться в шеренгу, как трубачи поднесли к губам букцины и протрубили сигнал.
- Внимание! - крикнул один из старших командиров.
Все присутствующие разом выпрямились.
Ромул с товарищами, стоявшие напротив входа, первыми увидели Цезаря - в алом плаще, золоченом панцире и юбке с кожаной каймой, он стремительно вышел из шатра. В утренних лучах блеснул гладиус с золотой рукоятью, отделанные серебром ножны и тщательно отполированный шлем. Тонкие черты лица и характерный нос придавали облику диктатора истинно царское величие.
- Вольно, - спокойно скомандовал он.
Все, кроме Ромула и его товарищей по шеренге, расслабились.
Цезарь ступил вперед и поднял руки - толпа мгновенно затихла.
- Соратники, - начал он. - Вчерашний день был нелегок.
- Мягко сказано, Цезарь! - крикнул какой-то шутник из задних рядов.
Цезарь улыбнулся: он любил такое подтрунивание, сближающее полководца с солдатами.
- Битва была тяжелой, почти безнадежной, - признал он. - Враг стремился нас уничтожить, однако не преуспел. Почему?
Цезарь замолк, и Ромул оценил его ораторский дар - теперь каждый солдат, не отрываясь, ждал продолжения.
- Почему? - повторил главнокомандующий. - Потому что там сражался ты! - Он выразительным жестом указал на ближайшего легионера и следом ткнул пальцем еще в нескольких: - И ты! И ты тоже! Вы все бились как герои!
Из груди легионеров разом вырвался ликующий возглас, и Цезарь с улыбкой прошел к шеренге, в которой стояли Ромул и Сабин. Приветственный крик звучал все громче, зрители били мечами в металлическую кромку щитов, над лагерем несся оглушительный грохот. Через миг поверх шума проступило одно-единственное слово, звук нарастал, и Ромул с трудом удерживался, чтобы не крикнуть самому.
- Це-зарь! Це-зарь! Це-зарь! - скандировали солдаты.
Ромул, преисполнившись гордостью, в очередной раз оценил гениальность Цезаря: ни слова о приказах, о многочасовом изматывающем страхе, о запрете отходить от сигнифера дальше четырех шагов, - нет, лишь вдохновляющие слова, чтобы каждый почувствовал в себе храбрость Геркулеса. Сам Ромул никогда прежде так не радовался счастью быть римским легионером. Распрямив плечи, он лишний раз окинул взглядом кольчугу и отполированный умбон щита, надеясь, что предстанет перед главнокомандующим в достойном виде.
Постепенно шум стих.
Цезарь подступил к крайнему легионеру в шеренге, который старательно вскинул руку в приветственном жесте.
- Кто он? - спросил Цезарь.