* * *
Фабиола, как обычно при обсуждениях, почти не раскрывала рта: в глазах многих, если не всех заговорщиков она была всего лишь женщина, пусть умная и красивая. Убийство - дело мужское, как любезно шепнул ей кто-то из присутствующих. Знал бы он! Впрочем, рабское происхождение тоже не прибавляло ей авторитета, особенно когда речь шла об убийстве величайшего государственного деятеля. Так что Фабиола в конце концов смирилась со своей ролью и на встречах заговорщиков послушно сидела в стороне, наблюдая за развитием замысла.
При появлении Требония по залу пронесся довольный шепот. Двух дюжин сидений вокруг стола, на котором красовались кувшины разбавленного вина и блюда с угощением, хватало не на всех присутствующих, однако для Требония место было оставлено заранее.
- Наконец-то, - кивнул Марк Брут, побарабанив пальцами по столу. - На два слова, не возражаешь?
Требоний, извиняясь перед сидевшими, прошел на место и сел рядом с Марком Брутом, который тут же зашептал что-то ему на ухо.
Фабиола отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Брут, присоединившийся к заговорщикам чуть ли не последним, мгновенно стал одним из самых активных участников и теперь вел себя так, будто присутствовал при заговоре с самого начала. Кивнув Бенигну, который тут же встал у входа - следить, чтобы никто не подслушал, - Фабиола тихо прикрыла дверь и, пользуясь своей незаметностью, принялась разглядывать собравшихся. Сервий Гальба, коротышка с глазами навыкате, сидел рядом со своим доверенным другом, плечистым и толстошеим Луцием Басилом. У обоих имелись счеты с диктатором: из-за близости к Цезарю Гальбу не выбрали консулом накануне перехода Рубикона, а Басилу темные дела помешали стать наместником провинции. Фабиоле не пришлось их долго уговаривать. Правда, оба ей были противны, но их ненависть к Цезарю все извиняла.
Кассия Лонгина, бывшего некогда правой рукой Цезаря, Фабиола впервые встретила на пиру пять лет назад. Лонгин рассказывал ей о Каррах и тех ужасах, которые пришлось пережить армии Красса. Узнав, что при Каррах сражался и Ромул, седой ветеран попытался утешить Фабиолу, чем навсегда завоевал ее признательность. Поймав теперь взгляд Лонгина, она улыбнулась, получив в ответ приветливый кивок. "Нужно свести их с Ромулом", - подумала она, однако тут же сжалась от вины: сначала нужно ведь помириться… Тряхнув головой, она велела себе пока не думать о брате. Убийство Цезаря важнее.
При таком внушительном числе заговорщиков Фабиола уже не сомневалась в успехе. Пусть даже не многим хватит мужества нанести первый удар - они последуют за более смелыми. В глазах Фабиолы собравшиеся походили на стаю псов, готовых растерзать самого слабого. Цезарь, к счастью, не сможет им противостоять: по обычаю римских нобилей, он появлялся на публике облаченный в тогу и безоружный. Диктатор даже отказался вновь призвать испанскую стражу, как ни уговаривал его Антоний. Цезарь объявил, что не желает жить в страхе и под неотступной охраной.
Фабиола презрительно поморщилась. Упорство Цезаря, продиктованное то ли высокомерием, то ли верой в то, что наступивший мир и обилие новых реформ сломили упорство недоброжелателей, делало его легкой жертвой для целой толпы решительно настроенных убийц.
- Друзья, - постучал по столу Марк Брут. - Начнем?
Разговоры стихли, воцарилась чуткая тишина. Фабиола замерла в напряжении - уж она-то больше других желала смерти диктатора.
- На предыдущем заседании мы решили, что удобнее всего совершить задуманное в мартовские иды, - начал Марк Брут.
- Иды? Ведь это уже завтра? - робко переспросил дородный сенатор.
- Вот именно, - ядовито отозвался Марк Брут и обвел глазами стол. - Время пролетело быстро, однако мы дали слово.
По залу прошел нервный смешок, и Марк Брут удовлетворенно кивнул: никто не попытался отказаться от участия.
- Цезарь в последние дни нездоров, - заметил кто-то. - Он может и не пойти в сенат.
- До отправки в Дакию нужно покончить с важными вопросами, - задумчиво напомнил Лонгин. - Цезарь не захочет пропускать обсуждения.
- В делах он неутомим, - согласился Требоний. - Не придет, только если будет лежать полумертвым.
- Может, кого-нибудь послать к нему домой? Убедить, подстегнуть? - предложил Басил.
- Отличная мысль! - воскликнул Марк Брут. - Кто хочет?
Прежде чем хоть кто-то успел ответить, в коридоре разнесся знакомый голос:
- А где Фабиола?
Девушка вздрогнула.
Впрочем, не одна она узнала интонации Брута. Нобили, как застигнутые врасплох воришки, замерли на месте.
Бенигн за дверью неловко кашлянул.
- Что, господин?
- Фабиола здесь? - требовательно спросил Брут. - Отвечай!
- Да, господин, - пробормотал великан, опасаясь ярости Брута.
- Отойди.
Фабиола отпрянула от двери, через миг створки распахнулись, и на пороге возник хмурый Брут.
- Любимый, - начала она, не зная что сказать. - Как неожиданно…
Брут, не ответив, оглядел сидящих и замер от изумления при виде стольких знакомых лиц. Нобили робко опускали глаза, и лишь Марк Брут, Лонгин и Требоний выдержали его взгляд.
- Рад тебя видеть, брат, - приветствовал его Марк Брут. - Нам тебя не хватало.
- Что происходит? - Любовник резко обернулся к Фабиоле.
- Сам знаешь, - вмешался Требоний.
Брут вспыхнул.
- Собираетесь убить Цезаря?
- Собираемся избавить Республику от деспота, - уточнил Лонгин под одобрительные восклицания остальных. - И вернуть прежний порядок.
- Ясно, - кивнул Брут, мрачно вглядываясь в лица присутствующих.
- Посмотри, как нас много, - мягко начал Марк Брут. - Мы не просто сборище фанатиков. Ведь наши взгляды разнятся. Нас объединяет одно: ненависть к тирании.
- Тирании? - прошептал Брут, глядя в глаза брату.
Боль в его голосе обожгла Фабиолу, как огнем. Как ни мечтала она, чтобы любовник присоединился к заговору, его мучения были ей невыносимы.
- Да, - горячо подтвердил Марк Брут. - Республикой правит тиран. Сенат - лишь название, мы - марионетки в руках Цезаря.
Услышав пробежавший по залу гневный ропот, Брут вздохнул.
"Митра! - взмолилась Фабиола. - Пусть он к нам присоединится!"
- Ты ведь сам знаешь, что это правда, - сказала она, подходя к любовнику. - Вся власть теперь у Цезаря.
- Авгуры пророчат на завтра беду, а Цезаря на всех углах уже зовут царем, - прошептал Брут. - Царем Рима.
- Ты с нами? - спросил Требоний.
Брут закусил губу. Фабиола, притихнув, едва смела дышать.
Марк Брут, отодвинув сиденье, поднялся.
- Наши предки избавили Рим от последнего тирана. Пришло время повторить их подвиг. Наш долг - в этом участвовать.
Повисла долгая тишина, и как Фабиола ни жаждала убедить любовника в правоте их дела, она прикусила язык: Брут должен решить сам. Другие, как она знала, тоже не станут его принуждать, и девушка лишь ждала, что победит: здравый смысл Брута или его безмерная верность Цезарю?
Марк Брут протянул правую руку.
- Каково твое решение?
Промедлив лишь миг, Брут обменялся с братом рукопожатием.
- Я с вами. Во имя блага Республики.
По залу пронесся облегченный вздох. Радость Фабиолы не знала границ: сейчас, перед самым решающим днем, нельзя рисковать. Отказом Брут подписал бы себе смертный приговор.
- Когда? - спросил он.
- Завтра, - ответил Марк Брут. - На заседании сената.
К чести любовника Фабиолы, он даже не моргнул.
- Ясно. Цезарь болен. Вы уверены, что он придет?
- Возможно, придется его подтолкнуть, - признал Лонгин. - Мы как раз решали, кто зайдет к нему завтра утром.
- Давайте я, - предложил Брут.
- Точно?
Тот решительно кивнул.
- Прекрасно, - улыбнулся Марк Брут. - А остальные соберутся в сенате. Пораньше. Повод есть: сын Лонгина завтра надевает тогу.
- Напасть на Цезаря сразу, как придет? - задумчиво проговорил Басил.
- Лучше не надо. Слишком много свидетелей, - вмешался Лонгин. - Пусть вылезет из носилок и вступит внутрь.
- И я к нему подойду, - вызвался Цимбр, бывший республиканец. - Попрошу разрешения вернуть брата в Италию.
- А мы окружим Цезаря, будто просим за Цимбра, - добавил Марк Брут. - Усыпим подозрения.
- Достанем оружие, - мрачно ухмыльнулся Лонгин, открывая деревянный футляр для стилуса. Достав оттуда кинжал с рукояткой из слоновой кости, он сделал резкий жест, словно вонзая клинок во врага. - И покончим с делом.
Взгляды всех устремились на маслянисто сверкавшее лезвие. Никто не возразил.
- А как же Антоний? - помолчав, спросил Брут. - Не будет же он молча смотреть, как нападают на Цезаря. Его тоже убить?
- Почему бы и нет? - сощурился Лонгин. - Гордец и выскочка.
- Отлично, - согласился Гальба. - Одни боги знают, что он затеет, если его не убить. - Крутой нрав Антония был хорошо известен всей Италии.
Фабиола вновь мысленно возблагодарила Митру: избавиться одним ударом от двух врагов - это ли не счастье?
- Нет, - громко заявил Марк Брут. - Мы не шайка бандитов, мы действуем в интересах Республики. После гибели Цезаря должны состояться свободные выборы, и сенат возобновит работу, как прежде. Антоний не сможет этому помешать. - Он обвел взглядом остальных, готовый отстаивать свое мнение.
- Если ты и вправду так считаешь… - с сомнением протянул Лонгин.
- Считаю, - отрезал Марк Брут. - Значит, нужно отвлечь Антония. Задержать, не дать войти.
- За это тоже возьмусь я, - заявил Брут.
- Ты не хочешь сам убивать Цезаря? - спросил Марк Брут.
- Убийство Цезаря - благо. Но это не значит, что я мечтаю собственноручно зарезать человека.
- Честное признание, - согласно кивнул его брат.
- Погоди, - нахмурился Требоний. - Вы же с Антонием друг друга терпеть не можете!
- Именно, - откликнулся Брут. - Пора обняться и примириться.
Лонгин пробормотал проклятие.
- Антоний тебе никогда не простит, когда узнает причину.
- Мне-то что? - горько рассмеялся Брут. - Зато он потом всю жизнь будет знать, что, если бы не я, он спас бы Цезаря.
Фабиола вдруг остро почувствовала, как тяжело переживал Брут ее роман с Антонием, хоть и никогда этого не показывал, разве что в редкие минуты, как сейчас. Она коснулась его руки и прошептала: "Прости".
Брут слегка кивнул, и боль Фабиолы хоть немного ослабла. Хорошо зная любовника, она видела, что он не до конца смирился с необходимостью вступить в заговор и выпад против Антония - отчасти отголосок внутренней бури. Впрочем, отступать любовнику все равно некуда.
- Решено, - подытожил Марк Брут, не оставляя брату возможности передумать. - Децим Брут уговорит Цезаря ехать в сенат, а потом отвлечет Антония. Когда тиран войдет, к нему первым подходит Цимбр, якобы испросить милость для брата. Остальные присоединяются и отвлекают разговорами.
- Нужен знак. Чтобы ударить одновременно, - подсказал Лонгин. - Придумаем пароль?
- Я сдвину тогу с его плеча, - объявил краснолицый крепыш Каска. - Заодно станет видно, куда бить.
Нобили одобрительно закивали, и Фабиола, упоенная скорым исполнением давней мечты, прикрыла глаза и от всего сердца вознесла благодарение Митре и Юпитеру. Мать будет отомщена. Завтра.
"А как же Ромул? - вдруг напомнил внутренний голос. - Может, он прав, а ты нет?"
Фабиола безжалостно прогнала сомнения прочь. Ей известна лишь одна истина: Цезарь виновен и завтра придет расплата.
Глава XXVII
МАРТОВСКИЕ ИДЫ
Вначале Ромул всерьез намерился идти прямиком в Лупанарий выяснять дело с Фабиолой. Стоило первому потрясению схлынуть, его душу затопила холодная ярость: как бестрепетна, оказывается, его сестра. Он вынужденно признался себе, что не удивлен мужеством Фабиолы. Их мать выжила среди всех жизненных мучений лишь благодаря отчаянной силе и стойкости, а ведь ее кровь текла и в близнецах. Фабиола годами выдерживала тяготы жизни в Лупанарии, отдаваясь мужчинам против воли, и пусть даже она стала богатой и влиятельной, принуждение сыграло свою непоправимую роль. Может, оттого сестра так безжалостна. Кто знает, не была ли мечта о мести единственной ее поддержкой на протяжении стольких лет.
Впрочем, в глазах Ромула это не оправдывало стремления убить правителя Республики. Если Цезарь не признался в насилии над Вельвинной, то Фабиоле неоткуда знать правду. Ромул не собирался убивать человека по чьей-то надуманной прихоти, а тем более Цезаря, даровавшего ему свободу от рабства, и не собирался допустить, чтобы его убила толпа строптивых нобилей во главе с сестрой.
Ромул понимал, что сейчас, когда план уже в действии, говорить с сестрой рискованно. Если она решилась на убийство, то не потерпит помех. Охранники Лупанария слепо выполнят приказ, не задумываясь, кто такой Ромул, а юноше совсем не хотелось валяться в клоаке с перерезанным горлом. Поэтому, смирив гнев, он решил принять совет Тарквиния и рано утром наведаться в дом Цезаря. Фабиолу упоминать он не будет, чтобы не стать виновником ее казни. А поговорить с сестрой можно и потом.
Вернувшись в пристанище для ветеранов, Ромул пошел искать Секунда: патеру митреума подчинялось больше полусотни бывалых ветеранов, отслуживших в легионах по многу лет. Ромул уже успел полюбить немолодого задумчивого воина. Тот чаще слушал, чем говорил, и в его скупых словах, как и у Тарквиния, неизменно крылась тихая мудрость. Ромул не удивился, когда узнал, что Секунд с этруском давно знакомы.
Патера он нашел в просторном внутреннем дворе, залитом лучами влажного весеннего солнца.
- Рад тебя видеть, - улыбнулся ветеран. - Тарквиний с тобой?
- Нет, - смущенно ответил юноша. - Остался в капитолийском храме.
Секунд вопросительно поднял бровь, и Ромул рассказал все как было. И о куриной крови, хлынувшей на восток, и о перьях, уносимых ветром туда же - в непонятном знамении. И о козленке, и о тревоге гаруспика при взгляде на печень.
Секунд выпрямился.
- Цезарю и вправду грозит опасность?
- Тарквиний в этом уверен. Все случится завтра, в сенате. И я не намерен сидеть сложа руки. Надо предупредить Цезаря.
- Да и охрана ему не помешает, - проворчал патер. - Что он думал, когда распускал испанскую стражу?
- Потому я к тебе и пришел. Я думал, может, ветераны сумеют помочь…
- Конечно.
Ромул облегченно вздохнул и принялся обсуждать с Секундом, как лучше защитить Цезаря. Они рассудили, что надежнее всего будет окружить носилки диктатора, как только он подъедет к сенату. Одно присутствие боевых ветеранов насторожит, а то и отпугнет заговорщиков, если же убийцы все же попытаются напасть, то нарвутся лишь на кровавую расправу почти без шансов на успех: политикам против бывалых легионеров не выстоять.
Тарквиний вернулся намного позже, и Ромул заподозрил, не увидел ли гаруспик еще чего-нибудь важного во внутренностях козленка. При мысли о Бренне, судьбу которого Ромул тоже надеялся выяснить при гадании, юношу окатило стыдом - как он мог забыть! Тарквиний, впрочем, коротко обронил, что не увидел больше ничего важного, и как ни мучился Ромул вопросами о галле, пришлось отложить их до другого раза. Завтрашний день важнее.
- Ты себе места не находишь, - озабоченно заметил Тарквиний.
- Просто надо выспаться. - Ромулу не хотелось долгих разговоров.
- По-прежнему намерен предупредить Цезаря?
- Конечно, - отрезал юноша. - А ты что, поступил бы иначе?
Гаруспик покачал головой.
- Не мне вмешиваться в чужую судьбу. И кроме того, я не стану помогать Риму. Он слишком беспощадно обошелся с моим народом.
- Минули уже сотни лет!
- У меня с прошлым связь прямее некуда, - печально заметил Тарквиний. - Я - последний гаруспик. По милости римлян.
- Конечно. Прости, - пробормотал Ромул, все больше понимая ненависть друга к римскому государству. И все же Тарквиний, верный своим убеждения, не пытался отговорить его от завтрашнего визита к Цезарю. Значит, и сам Ромул должен следовать тому, что считает правильным… Задумавшись о Цезаре, Фабиоле и своем отношении к ним, юноша вздрогнул от следующих слов друга:
- Ты ведь и сам можешь заглянуть в будущее.
- Нет, - виновато отозвался Ромул, зная, что отказом причиняет гаруспику боль. - Извини. Пророчествовать - это не для меня.
Тарквиний понимающе улыбнулся.
- Человек лишь исполняет то, для чего предназначен. Бывает добрым. Бывает верным и мужественным. Бывает истинным воином. Этого более чем достаточно.
Ромул, в котором от слов гаруспика вспыхнула гордость, смущенно метнул в друга благодарный взгляд. Значит, надо следовать зову сердца. Завтра он предупредит Цезаря и отвратит убийство. Потом обсудит дела с Фабиолой. Как бы ни противоречили его поступки устремлениям сестры, он не хотел, чтобы вражда между ними продолжалась.
"А вдруг она права? - неожиданно подумал Ромул. - Если Цезарь изнасиловал мать, неужели он не заслуживает смерти? Нет, Цезарь на такое не способен, - ответил он сам себе. - Цезарь не виноват".
Мысленно твердя эту истину, юноша попрощался с Тарквинием и Секундом. Выглянув на улицу, где у двери по-щенячьи преданно ждал Маттий, Ромул попросил его прийти на рассвете. Маттий уж точно ничего не знал о видениях гаруспика, и Ромул соврал ему, будто ушел из храма оттого, что неважно себя почувствовал. Пророчества Тарквиния должны остаться в тайне, а Маттий всего лишь мальчишка, хоть и преданный.
Напоследок наведавшись в митреум, Ромул ушел к себе в комнату. Вечер утих, сгущалась ночь. Оставалось лишь дождаться, пока настанет новый день.
Иды марта.