– Я не сводник, – обиделся Ратмир. – К тому же Янрекс не падок на перезрелых матрон.
– Я тебя не ударила, комит, только потому, что рассчитываю на твою услугу. А варвару ты скажешь, что его хочет видеть сиятельная Евпраксия.
– Но ведь это обман! – возмутился Ратмир.
– Варвар будет доволен, так же как и ты, комит.
Валериану показалось странным желание Климентины остаться на ночь в императорском дворце. Подобное, впрочем, случалось и раньше по просьбе сиятельной Гонории, скучавшей в одиночестве. Но ныне Гонория была в отъезде, и именно в ее покоях решила обосноваться Климентина. Магистр двора поделился своими сомнениями сначала с божественной Плацидией, а потом с высокородным Туррибием. Императрица ничего странного, а тем более предосудительного в поведении Климентины не нашла.
– У беременных женщин бывают странные причуды, Валериан, – вздохнула императрица. – К тому же Климентину мучают видения. Она никак не может забыть ту страшную ночь. Я ее очень хорошо понимаю.
Галла Плацидия, к немалому удивлению Валериана, чувствовала себя виноватой и перед магистром двора, и перед его женою. Судя по всему, она была абсолютно уверена, что в несчастье, приключившемся с Валерианом и Клементиной, не обошлось без участия Валентиниана, и делала все возможное, чтобы загладить вину сына. Магистр двора, неожиданно для себя обнаруживший, что прибыль можно извлечь и из несчастья, не замедлил воспользоваться подвернувшийся оказией. И выпросил у расчувствовавшейся Плацидии изрядный кусок земли, прилегающей к его поместью. Этот неожиданный дар скуповатой императрицы улучшил настроение магистра, но все же не до такой степени, чтобы он напрочь забыл о своих подозрениях. Тем более что высокородный Туррибий его подозрения разделил.
– Демоны никогда не оставляют в покое тех, кто хоть однажды с ними соприкоснулся, – с видом знатока произнес посол Гусирекса.
– Ты имеешь в виду мою жену? – насторожился Валериан.
– Не только, – со значением произнес Туррибий.
И тут магистра двора осенило! Так вот почему такой доброй и ласковой выглядела императрица, вот почему она подарила магистру надел земли! Это была щедрая плата демонов за блуд с его женой, а Плацидия выступала здесь как посредница. Не на того напали! Валериан, как добрый христианин, швырнет этот дар нечистой силы к ногам коварной императрицы.
– Я бы на твоем месте не торопился, – поморщился Туррибий. – Пока это только наши с тобой предположения. Прежде чем ссориться с императрицей, тебе следует убедиться во всем собственными глазами.
– Тебе легко рассуждать, – обиделся на советчика Валериан, – а я едва не умер от ужаса той ночью.
– Я тоже боюсь демонов до икоты, магистр, а вот сенатор Рутилий вполне мог бы составить тебе компанию. Хорошо бы прихватить с собой также одного из святых отцов, чтобы было кому крестом отмахнуться.
– Разве что падре Себастиан, – неуверенно произнес Валериан.
– Вот видишь, магистр, ты и сам все отлично понимаешь. Рано или поздно, но тебе придется узнать правду. Одно дело, если твоя жена понесла от божественного Валентиниана, такое семя – честь для любого дома, и совсем другое, если в этом деле замешан демон. Жить бок о бок с отродьем дьявола – удовольствие не из самых приятных.
– Я ее прогоню, я ее… – начал было Валериан.
– А сделку с демонами кто заключал? – ласково спросил его Туррибий. – Кто понуждал Климентину к блуду с ними?
– Но я не был уверен. В какой-то миг мне показалось, что это божественный Валентиниан.
– Вот видишь, магистр, – сочувственно вздохнул Туррибий. – Выхода у тебя нет. Либо ты убедишься во всем собственными глазами, выслушаешь мнение свидетелей, либо будешь мучиться сомнениями всю оставшуюся жизнь.
– Хорошо, – решительно махнул рукой магистр. – Я согласен.
У Валериана были в императорском дворце свои апартаменты. Магистр двора не мог надолго оставлять свой высокий пост. Ему случалось неделями жить здесь, решая возникающие днем и ночью проблемы. Императрица Плацидия была весьма привередливой женщиной и не прощала оплошности ни чиновникам, ни рабам. Пару раз она даже отвесила Валериану оплеуху за неправильно сервированный стол, хотя спрашивать следовало не с него, а с высокородного Викентия, отвечавшего за серебряную и золотую посуду. Впрочем, об этих мелких и давних обидах можно было и не вспоминать в преддверии грядущей страшной ночи. Хорошо еще, что провести ее магистру предстояло в компании двух отважных, судя по всему, людей. Не каждый согласился бы разделить с Валерианом хлопоты этой ночью, а вот нотарий Рутилий и падре Себастиан вызвались помочь магистру с большой охотою. Самые свои серьезные надежды Валериан возлагал именно на Себастиана, человека близкого к епископу Антонину и отличавшегося истинным благочестием. Ибо сенатор Рутилий, не в обиду ему будет сказано, был сомнительным праведником. И на его месте магистр не стал бы столь опрометчиво соваться в лапы к демонам. Судя по всему, Намициан и сам очень хорошо это понимал, поскольку волновался отчаянно, то и дело обращаясь с вопросами к Валериану:
– А рога у них были?
– Были, – неохотно отозвался магистр.
– Тогда это посланцы венедского Велеса, помяните мое слово, падре Себастиан.
Падре Себастиан, человек немолодой, худой и желчный, бросал в сторону словоохотливого сенатора недовольные взгляды и беззвучно шевелил губами, видимо читал молитвы. Ночь выдалась лунной. Охотники за демонами сидели в кабинете магистра двора, не зажигая светильников, и ждали урочного часа, который должен был решить судьбу магистра Валериана, а возможно, и всей империи. Что там ни говори, а если демоны чувствуют себя хозяевами в императорском дворце, то какой еще судьбы ждать Великому Риму, кроме самой печальной? Сенатор Рутилий сказал об этом вслух, и оба его товарища по несчастью с ним немедленно согласились.
– Пора! – жарко выдохнул Валериан.
– Рано, – остановил его Себастиан. – Нечисть активизируется ближе к утру. Мы должны действовать наверняка.
Валериану вдруг пришло в голову, что до утра он, пожалуй, не доживет. Кровь стучала в его висках, а руки холодели в предвкушении ужасного зрелища. На лбу сенатора Рутилия проступили крупные капли пота, хотя в комнате было довольно прохладно.
– Пора! – простонал теперь уже сенатор.
– Хорошо, – смилостивился над патрикиями Себастиан. – Идемте.
Шли почти в полной темноте, благо Валериан хорошо знал дорогу. Незажженные светильники несли в руках. Магистр чувствовал затылком жаркое дыхание Себастиана, и это придавало ему сил. Не может нечисть устоять против креста! Во всяком случае, так утверждал епископ Антонин, и Валериан очень надеялся, что тот окажется прав.
– Пришли, – выдохнул едва слышно магистр и замер у закрытой двери.
Дверь эта вела в покои Гонории, и обычно ее стерегли полдесятка служанок, но сегодня в помещении для прислуги царила мертвая тишина. Не исключено, что рабыни просто сбежали, испугавшись демонов, хотя, скорее всего, их удалила Климентина, дабы они не мешали ее блуду с посланцами рогатого Велеса.
Сенатор никак не мог зажечь светильник, он бил кремнем по кресалу, высекая снопы искр, но толку от его усилий не было никакого. Вдобавок он пролил горючую смесь на тунику Валериана. И тут он вспыхнул. Не светильник, естественно, а магистр. Сиятельный Валериан, почувствовав жар адского пламени, завопил от ужаса и пылающим факелом бросился вперед. Рутилий попытался сдернуть с плеч магистра горящую одежду и вспыхнул сам. Теперь уже вопили оба, катаясь по полу чужой спальни.
Падре Себастиан в ужасе смотрел на ложе, с которого поднимались вождь варваров по имени Ян и прекрасная Евпраксия. Надо отдать должное вандалу, он проявил недюжинную прыть и сумел сорвать с магистра и сенатора полыхающую тунику. Что уж там привиделось Рутилию и Валериану, сказать трудно, но оба патрикия закричали дурными голосами и запрыгали вокруг своего спасителя голыми сатирами. Первыми на вопли магистра и сенатора откликнулись Климентина и Ратмир. Откуда явились матрона и комит, падре Себастиан так и не понял, зато они с ходу включились в бесовской хоровод из обнаженных тел.
– Демоны! – вопил ополоумевший Валериан, потрясая кулаком у носа растерявшегося варвара, и унять его, похоже, не мог никто.
За исключением императрицы, которая, отстранив Себастиана в сторону, белым призраком возникла на пороге. Сиятельной Плацидии не потребовалось много времени, чтобы оценить ситуацию и сделать надлежащие распоряжения. Только один человек в покоях Гонории был лишним, и именно ему она приказала удалиться.
– Комит Ратмир проводит гостя до ворот, – распорядилась она. – Климентина отведет Евпраксию в ее покои. Всем остальным я приказываю молчать о случившемся.
Конфуз был полным. Об этом поведал высокородному Туррибию сенатор Рутилий, к слову, абсолютно не пострадавший во время ночного переполоха, если не считать небольшого ожога на задней поверхности бедра. Сидеть сенатору было трудновато, а потому он возлежал на боку, пока его соратник прохаживался по комнате, давясь неуместным смехом. Все-таки в этой истории был один серьезно пострадавший, пусть и не физически, а душевно. Умом неожиданно тронулся падре Себастиан, раструбивший по всему городу о демоне, соблазнившем супругу императора. Себастиана сослали в дальний монастырь, а комит схолы императорских агентов высокородный Авит круто взялся за сплетников, распространяющих вздорные слухи, порочащие сиятельную Евпраксию.
– Я только что вернулся от Валериана, – сказал, отсмеявшись, Туррибий. – Его рассказ сильно отличается от твоего, сенатор, но магистр счастлив, что его благочестивая супруга согрешила не с демоном, а всего лишь с комитом.
– Боюсь, что молодой император окажется менее снисходительным, чем старый магистр, – вздохнул Намициан.
– Ты думаешь, что ему уже донесли о происшествии? – нахмурился Туррибий.
– Рано или поздно он об этом узнает, – кивнул Рутилий. – Вам следует поторопиться, иначе его гнев может стать помехой заключению договора.
– А наше с тобой соглашение, сенатор, остается в силе?
– Разумеется, Туррибий. Но я полагаю, ты учтешь мои физические и моральные страдания и снизишь претензии наполовину.
– На треть, – отчасти согласился с сенатором, пострадавшим в схватке с демонами, бывший комит. – Большего твои раны не заслуживают.
– Хорошо, – печально вздохнул Рутилий. – Пусть будет по-твоему.
Рекс Ян выглядел смущенным. Видимо, пережитое ночное происшествие оставило глубокий след в его душе. Обычно нетерпеливый и даже вспыльчивый, он молча выслушал упреки, которыми осыпали его Туррибий и Стоян. А упрекать внука Гусирекса было за что. Своим легкомысленным поведением он поставил под сомнение заключение договора, важного не только для Рима, но и для вандалов. Туррибий не исключал, что хитрые ромеи специально подстроили ловушку для рекса Яна и теперь довольно потирают руки, радуясь простодушию варваров. Стоян был того же мнения и теперь укоризненно смотрел на молодого вождя. Ян, человек далеко не глупый, уже и сам сообразил, какую совершил оплошность, поддавшись на уговоры комита Ратмира. Но до полного раскаяния ему было далеко.
– Какая жалость, что она жена этого болвана, – вздохнул он.
– Ты имеешь в виду Климентину? – удивился Туррибий.
– Я говорю о Евпраксии, – вздохнул рекс Ян.
Только этого высокомудрым мужам и не хватало. Изволь теперь копаться в чувствах влюбленного рекса. Была бы Евпраксия простой матроной, эту коллизию можно было бы как-то разрешить, но не станешь же похищать императрицу, дабы удовлетворить страсть молодого варвара.
– Я его разрушу, – процедил сквозь зубы Янрекс.
– Кого? – не понял Туррибий.
– Твой Рим.
– Ни одна женщина не стоит Великого Рима, – печально вздохнул бывший комит.
– Евпраксия стоит, – упрямо выдохнул рекс.
Туррибий сокрушенно развел руками. До разрушения Рима в любом случае было еще далеко. А вот до торжественного приема оставалось пять дней. Князь Верен, которому этот договор нужен был не меньше, чем ромеям, никогда не простит оплошности своим послам. Стоян сказал об этом Яну без обиняков.
– Возможно, мне удастся уговорить императрицу Плацидию закрыть глаза на ночное происшествие, – сказал Туррибий, – но о сватовстве к ее дочери лучше забыть.
– Невелика потеря, – равнодушно махнул рукой Ян.
– Князь Верен будет недоволен, – покачал седеющей головой Стоян.
– Но и Плацидию можно понять, – заступился за императрицу Туррибий. – После того как она собственными глазами видела рекса Яна в объятиях сиятельной Евпраксии, ей трудно будет поверить в благородство его намерений.
– Пожалуй, – не стал спорить Стоян. – Вряд ли наше с тобой посольство, патрикий, князь Верен сочтет успешным, но мы сделали все, что смогли.
– Я боюсь разрастания скандала, – озабоченно проговорил Туррибий, – и постараюсь ускорить процесс.
Императрица Плацидия пошла навстречу послам Гусирекса и перенесла торжественный прием на более ранний срок. Подобная спешка удивила многих, включая и императора Валентиниана, который счел решение матери уступкой интригану Аэцию, возвращенному волею Плацидии из изгнания. Дело было, в сущности, не в Аэции, а в сиятельном Литории, с сыном которого Валентиниан сблизился в последние дни. Светлейший Орест, уже возведенный императором в нотарии, сделал все от него зависящее, чтобы опорочить соперника своего отца.
– Почему мы должны уступать варварам африканские провинции, имея под рукой десятки легионов и блистательного полководца Литория? – зло спросил Валентиниан у матери, не успев перешагнуть порог.
Плацидия оторвала глаза от пергамента, который держала в руке, и строго глянула на сына:
– Блистательный Литорий потерпел поражение в Галлии от готов рекса Тудора и вынужден отступить к Арлю. Известие об этом поражении очень скоро дойдет до послов Гусирекса, и требования их станут более жесткими. Мы подпишем договор с вандалами сегодня, дабы избежать унизительных объяснений завтра. А тебе, сын мой, следует больше уделять внимания как государственным делам, так и собственной семье.
Валентиниан внешне очень походил на своего отца Константина. Это был рослый, смуглолицый молодой человек с выразительными карими глазами. К сожалению, он не унаследовал от божественного Константина умения сдерживать свои порывы. Возможно, с годами это умение к нему придет, но пока что необузданностью нрава он больше походил на свою мать, Галлу Плацидию, не отличавшуюся в молодые годы благонравным поведением. Упрек императрицы, хоть и высказанный в мягкой форме, не понравился Валентиниану, и он не счел нужным этого скрывать.
– До меня дошли слухи о демоне, соблазнившем мою жену, – нахмурился император. – Ты на это намекаешь, божественная Плацидия?
– Слухи, порочащие благородных матрон, давно гуляют по Медиолану, – осуждающе покачала головой императрица. – И ты, Валентиниан, отлично знаешь, кто дает повод к возникновению подобных слухов. Ты бесчестишь чужих жен, и теперь кто-то, в отместку, пустил слух о бесчестье твоей жены. Стоит ли этому удивляться, сын мой.
– Ты тоже не подаешь пример благонравия, матушка, – ехидно заметил Валентиниан.
– В твоем упреке есть доля правды, – кивнула Плацидия. – Именно поэтому я отсылаю комита Ратмира в Галлию, в свите сиятельного Аэция. Пусть послужит империи, а заодно наберется опыта у знающего человека. Риму нужны мудрые мужи, а беспечных гуляк у нас и без того в избытке.
Спокойный тон Галлы Плацидии привел Валентиниана в ярость, однако, к сожалению, не нашлось повода, чтобы выплеснуть его наружу. Смешно сказать, но Валентиниан и в восемнадцать лет побаивался матери, хотя даже самому себе не мог объяснить причину этого детского страха. Возможно, виной всему была властная матрона Пульхерия, от опеки которой он все время пытался избавиться и не мог. Его бесчинства отчасти были вызваны этим обстоятельством, но безумие плоти не могло разорвать духовных пут.
– Я отдам Гонорию за варвара, – жестко сказал Валентиниан. – Она не может далее оставаться в девственницах. Это позор для нашего рода.
– Ты император и вправе решать, но, прежде чем выдать замуж сестру, следует все же выслушать просьбу потенциального жениха, – спокойно отозвалась Плацидия.
В словах матери Валентиниану почудилась насмешка, и, может быть, поэтому его ответ прозвучал так резко:
– Будет как я сказал!
Валентиниан почти не слушал послов. Подробности договора с вандалами его не интересовали вовсе. Высокородный Туррибий разливался соловьем, убеждая сиятельную Плацидию в выгодности союза Рима с вандалами, а юный император, сидя в высоком кресле, кусал губы от нетерпения. Казалось, вопрос был решен, но тут в разговор вмешался магистр двора Валериан с какими-то пошлинами. Об этих пошлинах Туррибий и Валериан спорили столь долго, что допекли не только Валентиниана, но и рекса Яна, который стал выказывать признаки нетерпения. Прием, данный в честь вандальского посольства, обставили с такой пышностью, словно речь шла по меньшей мере о договоре с Византией. А ведь князь Верен был узурпатором. Никаких прав на африканские провинции у него нет, так зачем же метать бисер перед свиньями? Точнее, перед гусями. Поскольку прозвище свое верховный вождь вандалов получил именно в честь этой птицы. Валентиниан слышал краем уха, что когда-то гуси спасли Рим, разбудив своим гоготанием стражу, заснувшую на виду у врага. Похоже, теперь пришла очередь ромеям оплатить птице застарелый долг. Эта мысль позабавила Валентиниана, и он с трудом подавил неуместный смех, рвущийся из груди. Хорошее настроение императора не осталась незамеченным многочисленными гостями, приглашенными на прием. По огромному залу, отделанному голубым мрамором, пронесся шепоток, который тут же и умолк под суровым взглядом Плацидии. Торг наконец был завершен, Валентиниан небрежным жестом подмахнул пергамент, поднесенный ему магистром двора, и с интересом уставился на рекса Яна. Увы, варвар надежд императора не оправдал, он, оказывается, умел не только читать, но и писать. Во всяком случае, перо, которое он держал в руке, легко скользило по пергаменту. После завершения всех формальностей рекс Ян заговорил. Варвар владел чужим языком безукоризненно. В своей речи он поблагодарил за гостеприимство божественного Валентиниана, сиятельную Плацидию и даже сиятельную Евпраксию, сидевшую по левую руку от мужа. Евпраксия порозовела и опустила глаза, магистр двора побагровел и едва не выронил драгоценный пергамент из рук. Самое время было варвару заговорить о Гонории, и Валентиниан уже приготовился, чтобы сказать свое веское слово, но, увы, оно не понадобилось. Красноречивый варвар о сестре императора даже не упомянул. Это вызвало шепоток удивления среди свиты, поскольку многие считали вопрос о браке Янрекса и Гонории уже решенным. Валентиниан так увлекся своими мыслями, что запоздал с ответным словом. Пауза затянулась настолько, что сиятельной Плацидии пришлось вмешаться в происходящее и от имени сына произнести прощальные слова. Прием можно было считать завершенным, вандалы откланялись и покинули зал. Валентиниану ничего другого не оставалось, как прошептать бессильные ругательства им вслед.