Шампер нервно поглаживал бородку. Гвидо, конечно, не воин, но, как политик, он не самый бестолковый. И рассуждает здраво.
– Если Саладин не владеет Истинным Крестом, – продолжил Лузиньян, – если не сумел подготовить оговоренную сумму, если не смог собрать вместе всех пленников-христиан…
Шампер закончил за него:
– Султан понял, что не справляется, и решил не обременять себя содержанием такого числа пленных. Ему ведь не впервые казнить крестоносцев в таком количестве.
Губы маршала тамплиеров напряженно сжались, на скулах заходили желваки. А ведь Львиное Сердце содержит на своих хлебах в Акре куда большее количество сарацин! Более двух с половиной тысяч, по сути целое войско, которое связывает королю руки, требует значительных трат и напряжения, так как попытки побегов не прекращаются. А те пленники, какие вдруг выявили желание принять крещение и коих после погружения в купель безвозмездно отпустили на свободу, едва покинув Акру, спешили сорвать крест и вновь вливались в войска Саладина. Уильяму уже донесли о том, что более трехсот человек освободились таким способом, но пока маршалу не удалось убедить английского короля, что святые воды крещения ничего не значат для этих язычников .
– Вы передадите мое сообщение о казни Львиному Сердцу? – спросил Гвидо.
"Не ранее, чем мои люди подтвердят это", – решил про себя Уильям.
– Я хотел бы видеть вашего лазутчика.
– Невозможно. Ему опасно было оставаться, и он уже вернулся назад, дабы не вызвать подозрений среди неверных.
Это понятно. Непонятно только, как Лузиньяны, с утра знавшие о столь вопиющем нарушении договора, продержались спокойно в течение всего турнира: Амори выступал судьей поединков, будто голова его не была занята ничем другим, а Гвидо даже беспечно расточал комплименты королеве и дамам. Но разве и сам де Шампер не научился владеть собой и взял за правило не принимать решение, пока не убедится в его целесообразности? Шестьсот казненных христиан! По горе Кармель наверняка текут реки крови.
Уильям обдумывал это, пока стоял у арки покоя, откуда был виден сад во внутреннем дворике, и со своего места заметил, как по дорожке между розами идет брат Гвидо, Амори де Лузиньян. На миг коннетабль задержался, подозвав замеченного ранее Уильямом знаменосца, и о чем-то переговорил с ним. "Странно, что этот пулен и в особняке не расстается с доспехами и шлемом", – машинально отметил Уильям, но эта мысль не задержалась у него в голове, так как сейчас де Шампера больше занимало то, что братья Лузиньяны теперь вдвоем насядут на него, требуя передать их сообщение Ричарду. Сами они опасаются разгневать Льва, ведь за время переговоров Ричард еще более проникся симпатией к Саладину и все еще надеется, что встретил равного по силе рыцарственного противника. Да и руки у Львиного Сердца связаны, пока не истек срок перемирия, пока на его шее две с половиной тысячи сарацинских пленников.
Маршал поспешил раскланяться и вышел до того, как Амори поднялся к брату.
– Он сообщит королю? – спросил коннетабль, когда они вместе с Гвидо наблюдали с галереи, как служка подводил храмовнику коня.
– Он нам не верит, – ответил Гвидо. – Но, насколько мне известно, сейчас де Шампер намеревался пойти к Львиному Сердцу. Сможет ли он спокойно молчать обо всем?
Уильям смог. Ни единым словом, ни интонацией он не выдал своего волнения, пока они с Ричардом изучали карту дорог вдоль левантийского побережья. Львиное Сердце говорил, что войску крестоносцев не следует удаляться вглубь земель Палестины, ибо пока они будут двигаться вдоль моря, их будет поддерживать и снабжать всем необходимым флот. Это облегчит крестоносцам путь и даст возможность сохранить во время рейда армию для решительного броска на Иерусалим.
– И все же моим людям придется туго по такой жаре, – вздыхал Ричард, отбрасывая назад длинные золотистые волосы. – Воины расслабились в Акре, вино и женщины доставляют им удовольствие. Это ли рыцари Христа! Я повелел услать всех шлюх, оставив только прачек, но мне донесли, что девки едва ли не в мужской одежде прокрадываются в Акру, чтобы заняться своим постыдным ремеслом. А ведь я плачу́ своим людям не для того, чтобы они грешили, готовясь к святой войне. Что же мне предпринять, чтобы встряхнуть их, чтобы поднять воинский дух?
– Вы организовали турнир, государь, – заметил де Шампер. – Вы восстановили город, заняв людей работой, а воинские учения не прекращаются ни на один день.
В затемненном покое было не так жарко, как на залитой солнцем галерее, но все-таки Ричард был полураздет, его легкая шелковая туника липла к телу. Что же их ждет, когда они будут идти в воинском облачении под палящим солнцем? Не повторится ли новый Хаттин, когда люди на рейде падали от солнечных ударов, задыхаясь в доспехах?
– Расскажи еще раз, как сражаются неверные, – попросил король.
И маршал невозмутимо стал рассказывать:
– Наши рыцари совсем иначе воюют в Европе, государь. Там война – это открытая схватка, в которой важнее всего проявление доблести и силы. Здесь же тактика другая. Сарацины понимают, что им не выдержать наскока нашей закованной в броню конницы, поэтому обычно они начинают сражение с того, что обстреливают войска, разя воинов, убивая под ними лошадей. Но сама сарацинская конница, как правило, уходит от прямого удара, и их непросто вынудить пойти на сшибку. Если же они и принимают сражение, то лишь в том случае, когда уверены в своем значительном численном превосходстве. Так было и при Хаттине: Саладин начал бой только после того, когда наши крестоносцы оказались в весьма невыгодных условиях и многие из них пали под обстрелом. Известно, что к Хаттину Саладин пригнал семьдесят верблюдов, груженных стрелами, и недостатка в этих смертоносных жалах они не испытывали.
– Довольно о Хаттине! – Ричард поднял руку. – Хватит говорить о поражениях, ибо отныне нас ждут только победы! И если сарацинские язычники не могут устоять против конницы, то я заставлю их принять именно такой бой, какой нужен нам!
Его уверенность была непоколебима. Но если учитывать, что в Европе Ричард не проиграл ни одного сражения, если вспомнить, что по пути в Святую землю он за месяц захватил остров Кипр и пленил его императора, да и, подойдя к Акре, лишь немногим более чем за месяц взял этот неприступный город-крепость, то, возможно, он и прав, веря в то, что справится и с таким противником, как Саладин. В любом случае его воодушевление передалось и маршалу, и он подумал, что однажды и впрямь настанет момент, когда они въедут под знаменем Христа в Иерусалим и его собратья-тамплиеры вновь займут свою главную резиденцию в Храме Соломона .
Они говорили с королем еще достаточно долго, пока у входа в покой не появилась королева Беренгария.
– Господин супруг мой, вы будете сопровождать меня на вечернюю службу?
В первый миг на лице короля появилось раздраженное выражение: он не любил, когда его отвлекали от обсуждения кампании. И Беренгария, похоже, поняла, что пришла не вовремя. Ее смуглое личико побледнело, в кротких карих глазах отразился испуг. Но Ричард заставил себя улыбнуться. Подойдя к жене, он ласково поцеловал ее в лоб.
– Конечно, госпожа моего сердца. Я обязательно пойду с вами.
Когда они удалились, Уильям отправился за сестрой, ибо теперь уже начала спадать жара и на улицы стали выходить люди, так что было самое время для прогулки с Джоанной по городу. Уильям все еще надеялся, что Джоанна узнает в ком-то из встречных лазутчика Мартина д’Анэ.
Обычно на эти выходы брат с сестрой одевались так, чтобы не привлекать к себе внимания. Маршала хорошо знали в Акре, но в одеянии простого сержанта, с надвинутой на глаза каске ему удавалось оставаться неприметным. А Джоанну Уильям уговорил одеваться в костюм орденского сервиента . У Джоанны была женская фигура, женская походка, однако, облаченная в длинную свободную тунику и оплечье с надвинутым на лицо капюшоном, под которым сестра прятала свои длинные черные косы, она все же сходила за юношу.
– Только смотри, не вздумай скрыть что-то от меня, – в который раз предупреждал Уильям сестру.
– Не скрою, – отвечала Джоанна, вскидывая голову. – Я поняла, каков мерзавец этот Мартин д’Анэ, как он меня использовал, порочил, обманывал. О, будь уверен, я укажу, если он покажется. Однако, Уильям, отчего ты так уверен, что этот негодяй еще в Акре?
Тамплиер отмалчивался. Надежды было мало, учитывая, насколько тот был ловок и хитер. Но ведь не мог же он так просто ускользнуть из окруженного крепостными стенами города! Маршал отдал на этот счет особые распоряжения и время от времени лично следил за отбывающими из Акры. Он дал своим людям приметы предполагаемого шпиона: голубоглазый, белокурый рыцарь, очень пригожий собой, рослый и гибкий в движениях. Таковые порой попадались, и тогда их заставляли раздеться, чтобы проверить, есть ли у них на теле шрамы от пыток, некогда оставленных палачами маршала. Но пока все усилия были тщетны. Уильям понимал, насколько беспочвенны его попытки разыскать Мартина д’Анэ, но не переставал надеяться. Внутреннее чутье подсказывало ему, что лазутчик все еще рядом. Этот шпион Саладина… или ассасинов… или евреев, как пытался убедить доверчивую Джоанну Мартин д’Анэ, – кто бы он ни был – враг!
Прохаживаясь по улочкам Акры, брат с сестрой по большей части молчали, однако Уильям внимательно следил за лицом Джоанны, надеясь, что она как-то выдаст себя, даже если пожелает что-то скрыть от него. Одно время Уильям подумывал брать в город вместо сестры ее супруга, который тоже знал в лицо шпиона. Однако переносить общество Обри для Уильяма было свыше сил. Предпочтительнее все же Джоанна. Младшая сестра, родная плоть и кровь. Порой Уильяму казалось, что он испытывает к ней что-то сродни нежности. Он подавлял это чувство. Прежде всего он рыцарь Христа, тамплиер, а она… Она – опорочившая себя в его глазах безрассудная женщина!
В тот день, когда уже отзвонили колокола вечерней службы, Шампер обратил внимание, что на только что безмятежном личике Джоанны появилось изумленное выражение, а ее серо-лиловые глаза удивленно расширились.
– О Небо! Кто это?
Уильям проследил за ее взглядом.
От укрепленной мощными башнями арки ворот на главную Королевскую улицу сворачивал кортеж посланцев мусульман. "Как они посмели явиться, если то, о чем сообщил Гвидо, правда!" – подумал де Шампер. Но правда ли? Осмелились бы они так рисковать, посылая к Ричарду брата самого Саладина? Хотя этот парень – отчаянная голова. Может, именно это и нравилось в нем Львиному Сердцу, ибо король всегда относился к нему с особым расположением.
Сейчас брат Саладина ехал во главе кортежа на великолепном вороном скакуне, его доспехи блистали серебром, на сверкающем шлеме развевался плюмаж. В этом переполненном крестоносцами городе он вел себя с поистине царственным спокойствием, его смуглое лицо оставалось невозмутимым, и лишь порой, блестя осле пительными зубами, он улыбался, когда обращался к сопровождавшему его племяннику Ричарда Генриху Шампанскому, – брат Саладина неплохо говорил на лингва-франка .
– Так кто это? – теребила Уильяма за рукав Джоанна.
– Это эмир аль-Малик аль-Адиль Сайф аль-Дин Абу-Бакр ибн Айюб, младший брат повелителя мусульман Салах ад-Дина.
– Неужели?
Джоанна вдруг расхохоталась.
– Что тебя так веселит, сестра?
Она попыталась взять себя в руки, но смех так и рвался из нее.
– Малик аль… Вот уж действительно непроизносимое имя!
И снова смех. "О, эти женщины готовы смеяться по любому поводу!" – с раздражением подумал тамплиер. – Мы зовем его просто – аль-Адиль, – сухо заметил Уильям. – Его имя означает "справедливый властитель". – Прекрасно! – всплеснула руками молодая женщина.
Уильям не видел в приезде брата Саладина ничего прекрасного. Он поспешил проводить сестру обратно в замок, а сам отправился к магистру де Сабле, чтобы узнать, чем вызван неожиданный визит аль-Адиля. Однако еще до того, как он смог увидеться с магистром, ему доложили, что его ожидает один человек. Им оказался шпион де Шампера, только недавно сумевший покинуть стан султана на горе Кармель.
Робера де Сабле Уильям посетил гораздо позднее. Тот был мрачен. Сообщил, что Саладин настаивает на пересмотре гарантий соблюдения христианами условий договора и просит в очередной раз отложить срок выполнения своих обязательств.
– И уж как бы Ричарду не был по душе сам аль-Адиль, но на этот раз он едва сдержался, чтобы оставаться с ним учтивым. Наш король заверил посланца, что более ждать и удерживать войско в Акре он не намерен. Однако как же теперь быть со всеми этими пленниками? – сокрушенно качал головой Сабле. – Содержать их хлопотно, да и накладно. Правда, мне тут объяснили, что у сарацин торг – особое дело, что они всегда долго торгуются и пытаются сбить цену…
– Не в этом случае, – решился перебить главу ордена де Шампер.
И он поведал то, что сообщил его поверенный. Дело обстояло даже хуже, чем ранее рассказал ему Гвидо де Лузиньян. И казненных христиан оказалось куда больше…
Жизнь в августовской Акре начиналась рано, до того, как удушливая жара становилась нестерпимой. Поэтому на совет к Ричарду командиров войска крестоносцев созвали до завершения в храмах службы хвалин . Они явились еще расслабленными после сна, в легких домашних одеждах и, позевывая, занимали места за расставленными по кругу столами. Это Ричард приказал создать в Акре некое подобие круглого стола короля Артура, дабы показать, что все командиры тут равны, но, когда вошел он сам, присутствующие почтительно встали. Ибо Львиное Сердце был признанным главнокомандующим, да и в отличие от других явился в полном королевском облачении – в алом шелке с вытканными на груди золотыми львами Плантагенетов, в высокой короне с мерцающими каменьями в виде чередующихся крестов и трилистников.
– Слава Иисусу Христу! – произнес король и, когда собравшиеся нестройным хором отозвались обычным "Во веки веков", тут же заявил, что желает выслушать их мнения относительно Саладина, который, возможно, опять не выполнит условия договора.
– Саладин слывет благородным человеком, – подал голос маркиз Конрад Монферратский. – И человеком слова. Поэтому я считаю, что нам нет смысла обсуждать грядущее. Мне кажется, что так мы попросту будем ante lentem augere ollam.
Говоря это, он исподлобья смотрел на Ричарда, давая понять, что в обсуждении этого вопроса пока нет необходимости.
– Надеясь на лучшее, готовься к худшему, – отозвался Львиное Сердце. – И если мы вспомним, что султан уже не единожды переносил срок обмена и выплаты за пленников гарнизона, то следует решить, как мы поступим, если договор и на этот раз не будет выполнен. Поэтому я и обращаюсь к вам, благородные господа, с вопросом: каковы в подобном случае будут наши действия?
Возникла пауза. Присутствующие переглядывались. Порой они ворчали на английского короля, считая, что он много на себя берет, желая всем повелевать, и зачастую единолично принимает решения. Но вот он обратился к ним, а они не знали, что ответить.
Решительный маркиз Конрад снова подал голос:
– Не связано ли ваше решение обсудить вопрос с тем, насколько вы были грубы с эмиром аль-Адилем вчера? Я слышал, что вы даже не пожелали проводить гостя, а мусульмане весьма щепетильны насчет учтивых манер.
– К тому же вы затребовали за пленников слишком высокую цену, – произнес со своего места епископ Бове. – Саладин может и впрямь не успеть собрать такое количество золота в столь краткие сроки.
– Краткие? – Золотистые брови Ричарда поднялись к ободу короны. – Уже прошло полтора месяца с момента падения Акры. Вы считаете, что этого времени недостаточно? Или готовы признать, что наше воинство должно и далее оставаться на месте?
– Я считаю, что непомерные требования выкупа ставят султана в затруднительное положение, – не уступал епископ.
Филипп де Дре, епископ Бове, был кузеном покинувшего крестовый поход короля Филиппа Французского. В душе он был не столько священнослужителем, сколько воином, и, возможно, поэтому не уехал вместе со своим монархом, но кое-кто поговаривал, будто Бове остался, чтобы блюсти тут интересы своего сюзерена и не давать излишней воли Ричарду, а заодно указывать на ошибки Плантагенета, дабы тот не слишком заносился.
Но сейчас Ричарду пришлось напомнить Бове, что условия суммы выкупа за пленников гарнизона Акры обсуждались как раз вместе с королем Филиппом, и епископу не следует брюзжать по этому поводу, чтобы не порочить своего государя.
– К тому же вы, преподобный, должны понимать, что меньше мы не могли затребовать, учитывая, что малый выкуп унизил бы честь доблестных защитников акрского гарнизона. Все эти пленные – командующие, эмиры, прославленные воины – сто́ят обговоренной суммы. Кроме того, известно, что, едва они окажутся на свободе, как тут же снова вольются в отряды Саладина и выступят против нас. А деньги за них должны возместить нам расходы на их содержание и послужить выплатой нашим воинам. И если деньги не прибудут…
Он умолк, следя за реакцией присутствующих. Те молчали, будто только сейчас осознав, что содержат и кормят за свой счет будущих противников.
В обсуждение вступил магистр ордена Госпиталя Гарнье де Неблус.