Исцели меня от любви
Там, под пушистым снегом, дремлют ручьи,
тёплую тайну июля хранит вода…
Господи, исцели меня от любви,
закодируй – сразу и навсегда!Трещины глубже, гуще на дне их сеть –
в дряхлый кувшин уже не нальёшь вино.
Целую вечность длятся шестнадцать лет
или семнадцать… мне уже всё равно.Помню – январь, морозный узор стекла,
ты в белой шубке вошёл, сероглазый гость,
я убежать хотела, и не смогла.
Клацнул капкан, качнулась земная ось…
и передвинулась чуточку, и с тех пор
там и осталась, – нельзя оборвать игру.
Нет, я не помню тысячи наших ссор,
лишь примиренья единственный поцелуй.Знаешь, я так устала из ничего
надежду лепить, искру находить в золе,
жить на игле голоса твоего,
крошки прикосновений нежно беречь…
Слишком давно и туго затянут жгут, воздуха!
Пусть начнётся другая жизнь!Господи, я больше так не могу,
узел рубашки смирительной развяжи!
Ветер свободы пусть закипит в крови,
синее – перехлёстывает за край!..
От этой смерти медленной, от любви,
нет
не надо, Боже,
не избавляй!!!
Валентинка для никого
Поздний рассвет – шиповника лепесток.
День февраля длинней, чем синичий клюв.
Вот бы мне выкроить времени лоскуток
и написать, как я тебя люблю.
Как я люблю тебя!
По-английски скажу: "I love".
Лава, огонь, возлюбленный вулкан!
Так педиатры любят амоксиклав,
а неврологи детские – пантогам.
Так скелеты любят свой пыльный шкап,
пустыня обожествляет свои пески.
Я обожаю ворчанье твоё и храп,
даже твои разбросанные носки.
Знаю тебя сто миллионов лет –
всё, что ты скажешь,
всё, что я утаю.
Не было, не будет тебя и нет –
именно это я больше всего люблю.
"Вхожу в холостяцкий взъерошенный дом…"
Вхожу в холостяцкий взъерошенный дом,
и прошлое – словно отрежет.
А хочешь, Адам, тебе буду ребром –
поющим, рифмующим, нежным?
В бессонных заботах сгибаясь в дугу –
плевать, что там скажут другие!
Но ты отвечаешь, что стать я могу
межрёберной лишь невралгией.
"Измученной земле – забытый запах влаги…"
Измученной земле – забытый запах влаги,
июльский ливень грезится в тоске,
и лодка грустная в заброшенном овраге
мечтает о стремительной реке.
На заливных лугах, где нет конца и края,
где в росы окунается заря,
томятся травы, никнут, ожидая
неторопливых взмахов косаря.
Есть рифмы вечные и вечные причины.
А нитка тянется, лучинушка горит,
и женщина тоскует без мужчины,
какой бы гордый не имела вид.
"Жить на проценты опыта. Не пытать…"
Жить на проценты опыта. Не пытать
судьбу – неисправимую партизанку.
От Нового года осталась пара петард,
но пропало желание пойти
и где-нибудь жахнуть.Это раньше – Эвересты да виражи,
теперь предпочитаешь классику – рок-н-роллу.
Если картину жизни подправить ластиком лжи,
будут все довольны – семья и школа.Где-то в подсознании таится тать,
а сидишь добропорядочной Пенелопой…Когда-нибудь придётся встать
и броситься в пропасть,
вспомнить, что умеешь ещё летать.
А снег идёт…
А снег идёт – спокойно и легко,
Как будто мы ни в чём не виноваты.
И так некстати сравниваешь с ватой
Небесное густое молоко.А снег идёт, как будто знает путь,
И смысл, и утоление печалей…
И нить так соблазнительно вначале
Невидимыми пальцами тянуть.А снег идёт – рассеивая тьму,
Не чувствуя, что мир весна объемлет,
И обнимать раскутанную землю
Всего два дня останется ему.
"Размашистым коньком по снежному листу…"
Размашистым коньком по снежному листу…
Кто сможет угадать, где почерк угловатый,
где мёртвая трава вцепилась в пустоту,
и смысл не уловить, не разобрать слова там.
Лишь ветер всё хрипит, пытаясь повторить
отпоротую чушь, судьбы абракадабру.
Но если наша жизнь – печальный лабиринт,
где в собственных стихах мы прячем Минотавра,
где музыка летит, и плачет – ни о ком –
невидимая нить, первоначальный атом,
то пишется легко размашистым коньком
на вечной мерзлоте, на радуге крылатой…
"Север отвесный. Не гаснет снег…"
Север отвесный. Не гаснет снег.
Ветер зажал пятернёй свинцовой
город, в котором рассвета нет,
лишь облаков полярные совы
низко, так низко, кружатся над
сопками, лесом, тоской бескрайней.
И обжигает, как спирт, весна
новым, отчаянно-русским драйвом.
Под колпаком лукавого ума
Под колпаком лукавого ума
И с чувствами найти не можешь сладу…
Но за ночь возвращается зима,
И понимаешь: так оно и надо.
Спешишь ты в лес, беспечный Робин Гуд,
Где снег-Кощей воистину бессмертен.
По всем тропинкам лыжники бегут,
Румяные, довольные, как черти.
Со всех сторон синичьей мелюзги
Заливистое теньканье несётся.
И с неба опускается снегирь
тебе в подарок
красногрудым солнцем.
Детское
Светятся в форточке птицы,
Дремлют в земле семена.
Молодость – не возвратится,
Но возвратится весна.
Полон – до самого верха –
Неба хрустальный сосуд.
Светится каждая ветка
В утреннем тихом лесу.
Так успокойся же и не
Думай о прошлом с тоской.
Больше любовь не нахлынет.
Музыка – будет с тобой.
Что же ты, глупая, плачешь,
Девочка? Плавится лёд,
Солнце – резиновый мячик –
В речке воздушной плывёт.
А воздух мурлычет…
А воздух мурлычет, лучится,
Нечаянно мартом согрет.
Всё то, что имеет границы,
Отколется всё же,
Но свет,
Капризный, упрямый и властный,
Давно не нуждаясь ни в чём,
Сшивает лохмотья пространства
Весеннего солнца смычком.
Не шахматное
И неважно: где ты играешь, с кем,
прочтут тебя потомки иль не прочтут…
Не слова расставляешь – шахматы на доске,
разыгрываешь дебют.
Самое главное – голову не теряй,
считай, не ленись, лови варианты рифм.
Поэзия – атака на короля,
неразведённый адреналин.
Пусть пешки в ферзи
прорываются сплошняком,
пьянит и звенит
холодное мастерство.
А нужно всего-то…
тоненьким тростником
в мечтательных пальцах
Господа твоего…
Поэты
А сосны живут на свете,
Не зная добра и зла,
Влюблённые в тёплый ветер,
Зелёные острова.Но что-то в спину толкает,
И рвутся, глаза закрыв,
Поближе – к самому краю,
Туда, где крутой обрыв,Где море хрипит и бьётся,
До срока срывая швы,
Где чуточку больше солнца,
Свободы и синевы.
Вечер памяти
Как мёртвые удобны для "живых",
Раздавленные бронзовым забвеньем,
Униженные общим поклоненьем.
Идёт распрепарированный стих
На трапезу литературоедам.
(Чешите "репу", книжные умы!)
Никто не обожжёт похмельным бредом
И не попросит пять рублей взаймы.
Благополучна ложь по умолчанью.Но отчего мы вздрагиваем в миг,
Когда на крыльях музыки печальной
Летит последний журавлиный крик?
Встреча
Из чёрной амбразуры рта
Зияет дуло папиросы.
Фингал – все радуги цвета –
Сочится спелым абрикосом.
Оттенка птичьего помёта
Плащ,
В иероглифах лица
Сквозит мечтательное что-то,
Не стёршееся до конца.
Звучит – и обжигает током
Знакомый голос с хрипотцой.
Наивный белокурый локон,
Улыбка б***ская Ассоль.
И видишь (память бьёт под дых)
Поэтку юную опять ты
На совещаньи молодых
В далёком девяносто пятом…
Бродит Пушкин по Стихире
Кто-то пишет под Рубцова,
кто под Бродского косит…
Под луной ничто не ново.
То не море – плещет Слово
по инетовской Руси.
Ключик есть, а где же дверца,
холст и пламя в очаге?
С сумасшедшинкою в сердце,
с мандельштаминкой в строке –
кто? Да все мы здесь такие!
В зарифмованном дыму
бродит Пушкин по Стихире –
ух как весело ему:)
Не сказочное
Золушка – за прозой и стихами,
Белоснежка бродит в Интернете,
А Русалку (вместе с плавниками)
Засосало в сетевой маркетинг.
Несмеяна – в "мыльном" сериале,
А Мальвина – на мальдивском солнце.
Спящая красавица – в подвале
Укололась. Но не веретёнцем.
В общем, жить всё веселей на свете,
Но боюсь, что при таком раскладе
Слушать сказки в будущем столетье
Станут только… о Шахеризаде.
Герои не нашего времени
Любил Онегин негу и комфорт.
Печорин – в пекле чёртиком повис,
Поскольку был язвителен и горд, –
Законченный печальный фаталист.Безухов Пьер – хороший человек –
Без ухарства спасал заблудший мир.
Арбенин – обезумевший абрек –
Жене скормил отравленный "пломбир".Повсюду ждал Обломова облом,
Базаров – он ответил за "базар".
Промчался век. Читаем мы – о ком?
Героев нет, и нечего сказать.
Герои нашего времени
Устав от виртуальных драк,
раздела рыночных сегментов,
идёт из офиса Геракл,
укрывшийся от алиментов.
Он с алкоголем завязал,
об отпуске мечтает робко,
герой торопится в спортзал
(ему ещё томиться в пробках).
В тоску и муку погружён,
пытаясь в рамках удержаться,
угрюмо думает Ясон
над заполненьем деклараций.
Медея в Интернет даёт
рекламу в поисках работы:
"Снимаю порчу. Приворот.
Верну любимого (по фото)".
В кругу подвыпивших друзей
в каком-то баре офигенном
сидит косеющий Тезей,
недавно оттрубивший смену.
Хохочет шалая толпа,
Тезей закуривает жадно,
а у багряного столба
печально пляшет Ариадна.
"Каждый дует в свою дуду…"
Каждый дует в свою дуду,
тащит годы – свои горбы,
каждый дует в свою беду,
обжигая горшок судьбы.
Каждый – главный в своём аду
обвинитель и адвокат,
и, мечтая зажечь звезду,
крутит лампочку в сорок ватт.
Не стихи совсем, просто вот… достали
Бессмысленная затея – считать глотки в наполовину пустом стакане. Люди охренительно далеки, дальше, чем эскимосы, чем марсиане, – те, с которыми рядом вроде живёшь, ждёшь (как ни смешно) теплоты душевной. А они топырят колючки, как рыба-ёж, захлопывают створки, как рак-отшельник. От плиты до кухонного стола – все твои вершины, рифмы, помарки. А ближние желают, чтоб ты была ангелом с функцией пылесоса и скороварки, с кнопочками "Вкл."/"Выкл." и "Не кричать", словно в зазеркальных мирах мертвейших, где Ксантиппа Сократу приносит чай, улыбаясь змеиной улыбкой гейши…
Мой порох подмочен, и спирт в моей фляжке скис…
Наверное, я никогда уже не смогу
писать красиво заглавную букву "Ы",
забросить, "забить", забыть и уйти в загул,
верлибр начертать загогулинами судьбы.
Мой порох подмочен, и спирт в моей фляжке скис,
горбы – вместо крыльев, вот там, где болит спина.
Где ты, моя юность? Солнечный пофигизм,
нагловато-нежное "най-на-на"?
Куда как непросто жить на стыке углов,
песчинкой падать в огромных часах, звеня.
О, как же гудит под чёрной конфоркой слов
тревожный и чуткий
цветок огня!
"Чайная ложечка солнца в мутном стакане…"
Чайная ложечка солнца в мутном стакане
серого, несладкого февраля.
По городу идёшь – почти могиканин
с лыжами (неважно, что говорят).Зима взбивает хмурым венчиком утро,
пухлые оладушки-облака.
Всё хорошее исполняется долго, трудно,
хватило бы последнего лепестка…Ботинки китайские просят советской "каши".
Идёшь себе, ссутулившись, постарев –
гадкий утёнок, большой,
но так и не ставший
лебедем на шумном птичьем дворе.
"Всю-то жизнь учимся самым простым вещам:…"
Всю-то жизнь учимся самым простым вещам:
Прощать, молчать, разводить руками…
А внутри – натянутая праща,
Колючий камень.Всю-то жизнь учимся по имени называть
Тех, кто словно родинки нам на коже…
А внутри ухмыляется азиат,
Косой Рогожин.Слова хлынут лавой, и – выжженная земля
На века вокруг, на многие мили.
И опять – себя начинать с нуля.
…Ну вот и поговорили…
Не моё
Журавлями таяли миражи,
Так не садилась синичка в руки.
Знаешь, я совсем не умею шить:
Пальцы-растопырки, ладошки-крюки.
В школе – тихий ужас! – урок труда.
Швейная машинка казалась зверем,
Неведомым, диким. Просто беда!
Резала семь раз, не любила мерить.
Мамочка мне делала чертежи,
"Сочиняла" фартуки и ночнушки.
"Впереди, – вздыхала, – большая жизнь,
Сама научишься, если будет нужно".
Над детскими штанишками по ночам,
Тыкая пальцы (акупунктура вроде),
Я утешалась искренне, что сейчас
Креативные дырки в моде.
Увы, прошло искусство мимо меня.
Пуговицу ещё как-то могу пришить я,
Но так и не научилась соединять
Две судьбы воедино надёжной нитью.
"Снова апрель зажигает, апрель…"
Снова апрель зажигает, апрель –
Ветром – по вечным невидимым струнам.
Неосторожно распахнута дверь
в юность.Как же они разлетелись легко,
Эти (казалось, надёжные) стены!
Тянется лезвие первых стихов
к венам.Парус бессонницы крепко прошит
Песней лихой окаянных окраин.
Снова так страшно и яростно жить!..
Амен.
Снегурочка
Костромские узенькие улочки,
И весна – как маленький аврал.
Женщина в любви – всегда Снегурочка.
Ах, Островский! Всё предугадал.
Белый теплоходик, волны синие.
Смерть – она не попадает в ритм.
Катя-Катерина в Волгу кинется,
А Ларису – выстрел усмирит.
Ой, девчонки, вы такие дурочки.
(Ничего-то он не обещал.)
Улетают русские Снегурочки
Ввысь – навстречу солнечным лучам.
Ветер апреля
Синий, безбашенный, наглый, такой молодой
Свист флибустьера.
Чопорной даме – зиме – задирает подол
Ветер апреля.Грёзы уснувших морей, накрахмаленных рек –
Что они стоят?
Скоро – не плачь! – этот вечным казавшийся снег
Станет водою.Синее пламя наполнит весны паруса,
Тёплые пашни…
Всё переменится – если захочешь ты сам,
Если не страшно
Что-то (хотя бы по мелочи) сделать не так,
Небу поверить,
В форточку сердца впуская весёлый сквозняк –
Ветер апреля.
Нечаянное
От первых рубцов и отметин
До самого Судного дня
Твой голос – отчаянный ветер
Волной накрывает меня.И вновь, зачеркнувши рассудок,
В глазах твоих вижу весну…
И знаю, что счастья не будет,
И руки навстречу тяну.Не плачу, не жду, не ревную…
Пусть сердце идёт с молотка!
Рябина твоих поцелуев
Ещё горяча и горька.
"Стиснешь и обожжёшь…"
Стиснешь и обожжёшь
Музыкой, солью, словом…
Боже, вот этот дождь!..
Жизнь – оголённый провод.Видишь, ладони к нам
Тянут деревья-дети.
Господи, ты – весна!
Свет, сквозь сердце продетый,Слёз горячая взвесь,
Радуги дивный терем…
Господи, знаю, есть!
Больше, чем знаю, – верю!
Колокольчик
Еле бабушку уговорила
Заповедный открыть сундучок.
Колокольчик прадеда Гаврилы
Дочка в школу на праздник несёт.
Колокольчик литой, тяжеленный,
Непростой – только им потряси –
Мчатся сани по снежной Вселенной,
Девятнадцатый век на Руси.Поправляя лохматую шапку
На студёном январском ветру,
Ободряет гнедую лошадку
Дедко – сказочник и говорун.
У него богатырские плечи,
Нрав, что морюшко Белое, крут.
А в деревне всё топятся печи
В каждом доме да шаньги пекут.Волны радости тихие льются,
Продолжая придуманный сон.
Нет, не сгинул в котле революций
Родниковый рождественский звон!
И не тёмных времён отголоски –
Из грядущего добрая весть,
Пусть звучит колокольчик поморский,
Заглушая английскую песнь!
Белым по белому
Потихоньку, медленно-медленно,
Застывает упрямый лёд.
Всё, что всхлипывало и бредило,
Успокоится и уснёт.
И приснится: белым по белому
Пеленают землю снега,
И плывёт, звенит колыбельная
Колокольчиками – тиха.
Сколько было всего порушено,
Сколько чёрных шумело гроз!
Ах, как нежно светятся кружевом
Нимбы солнечные берёз!..
Осторожно, белым по белому,
Лечит снег обиды твои
Аккуратным стежком терпения
И горячей слезой любви.