- Проваливай! - рявкнул на коротышку второй палач и даже замахнулся на него розгами. Свободной рукой он бросил на избитого принадлежащую ему куртку и поманил кого-то пальцем. - Отвезёшь его домой, как распорядился его милость прелат…
Ван Хель свернул в проулок.
- Выливаю! - послышался над головой предупредительный крик, и кто-то выплеснул из окна содержимое ночного горшка.
Ван Хель остановился, дожидаясь, чтобы вонючие брызги благополучно пролетели мимо, и двинулся дальше, ловко перепрыгивая через лужи.
Выйдя на рыночную площадь, он пробрался между лотками и тряпичными навесами, миновал шумное многолюдное пространство и вскоре приблизился к городским воротам, располагавшимся в основании круглой каменной башни, вправо и влево от которой тянулась высокая каменная стена. Деревянный мост, поднимавшийся на ночь над глубоким рвом, сейчас был опущен, и по нему с грохотом катили повозки, ненадолго останавливаясь перед стражниками, проверявшими у возниц разрешение на въезд в город. Под сводами башни было мрачно и душно, затхлый запах нестерпимо бил в нос. Выйдя из ворот за городскую стену, Хель сразу почувствовал, что здесь было значительно холоднее из-за гулявшего на просторах ветра. На каменном мосту сидело с десяток нищих, подложив под себя для тепла охапки сена. В город их не пропускали. По эту сторону стены тоже стояла городская стража, облачённая в начищенные панцири и вооружённая копьями. Со стены за мостом наблюдали лучники, иногда отпуская сверху какие-нибудь грубые шутки в адрес своих товарищей, топтавшихся на каменном мосту. Чуть в стороне от башни с воротами на самом верху стены виднелась нависавшая крохотная кабинка, где стражники справляли нужду. Из-под кабинки тянулся вниз по стене густой тёмный след.
В сотне шагов от моста находилось лобное место. Здесь всегда вилась огромная стая птиц, оглашая окрестности неугомонным криком. Два тёмных тела, обклёванные воронами, поворачивались на ветру, скрипя промёрзшими верёвками.
В нескольких минутах ходьбы от города находилась деревня, от которой тянулся терпкий запах навоза. По мере приближения к деревне становился слышен гомон домашних птиц и хрюканье свиней.
- Братец, - окликнул Ван Хель одного из крестьян.
- Слушаю, сударь.
- Подскажи-ка мне, где я могу купить повозку. Самую бесхитростную…
Крестьянин поскрёб себе шею грязными пальцами и неуверенно сказал, что на другом конце деревни у кого-то была телега.
Хель быстро разыскал хозяина, осмотрел товар и заплатил требуемую сумму. Там же он нашёл и подходящего мула и велел хозяину подержать их у себя.
- Завтра или послезавтра я привезу вещи. Может, это сделает мой приятель. А затем мы избавим тебя как от телеги, так и от этого доходяги-мула. Только не вздумай перепродать всё это кому-нибудь ещё, иначе я отсеку тебе голову. А если ты вычистишь эту колымагу получше, чтобы в ней можно было сидеть, не задыхаясь от навозной вони, и хорошенько наполнишь её соломой, чтобы мы не отбили себе бока, то я прибавлю ещё несколько монет.
- Премного благодарен, ваша милость. - Крестьянин торопливо поклонился несколько раз.
Хель ещё долго бродил по окрестностям, размышляя о чём-то. А по дороге в город он увидел, как из ворот выехали несколько крытых повозок в сопровождении десятка всадников, трое из которых были рыцарями.
"Должно быть, это и есть обоз, направляющийся в замок графа Робера де Парси", - предположил Хель и ускорил шаг, дабы получить возможность взглянуть на повозки вблизи. Однако, как ни старался он, так и не смог разглядеть, была ли там Изабелла…
- Мы приедем к графу де Парси в удачное время, - с удовольствием доложил Толстый Шарль, когда Ван Хель возвратился в его дом.
- О чём ты говоришь?
- Я слышал, что он собирается устроить турнир. Он уже разослал герольдов. Ты сможешь проявить там своё умение, обратить внимание графа на себя. И тогда уж денежки потекут рекой в наши кошельки!
- Для начала раздобудь где-нибудь тачку, чтобы мы могли допереть твой чёртов сундук до нашей телеги.
- Разве ты не пригонишь её сюда?
- А кто мне даст разрешение на проезд в город? Ту полагаешь, что у меня в кошельке позвякивают лишние монеты, чтобы я разбрасывался ими на ненужные бумаги? Нет, братец, мы погрузим сундук на тачку и отвезём его туда. Затем ты вернёшь тачку хозяину, и мы сможем отправиться в путь.
- Я облачусь в монашескую рясу, как всегда делаю это во время переезда с место на место, - сказал мечтательно Шарль. - Странствующий монах вызывает у людей доверие и участие.
- Вернись на землю, Толстяк, - одёрнул его Ван Хель. - Ты знаешь, где можно добыть тачку? Вот и отправляйся за ней. Это твоя забота.
Шарль недовольно фыркнул.
* * *
День их отъезда совпал с торжествами в городе. Накануне перед церковью появились заграждения, от храма до королевского дворца вдоль всей улицы по обе стороны на стенах домов были развешены покрывала, растянуты ткани, на дороге толстым слоем лежала солома.
- Смотри, какое пышное прощание устраивает нам Париж! - засмеялся Ван Хель.
- Ах, если бы это было в нашу честь, - вздохнул Толстый Шарль.
- Похоже, намечается чьё-то крещение? Кто-то из королевской фамилии?
- Я слышал, что у его величества гостит герцог Прованский. Поговаривают, что герцог привёз из Испании иноземную красавицу и хочет взять её в жёны, но она исповедует магометанскую веру. Может, её хотят крестить?
- Всё может быть… Что ж, придётся нам подождать, пока вся эта процессия доберётся до баптистерия. Всюду стражники, нас не пропустят сейчас с нашим скарбом… Ладно, поглазеем на это великолепие…
Из дворца двигался кортеж, возглавляемый духовенством со святыми Евангелиями, крестами и хоругвями. Над городом разносились песнопения. За священниками следовал в богатых одеждах король со своей огромной свитой и многочисленной охраной.
- Похоже, я был прав, - сказал Шарль. - Глянь-ка на ту особу. Это Орабль, та самая сарацинка, привезённая герцогом из Испании. Видишь, епископ ведёт её за руку? Это её будут крестить.
Народ толпился возле украшенной лентами и коврами церкви, ожидая приближения процессии.
- Хоть бы разок побывать в обществе этих шикарных господ, - проговорил Шарль, облизываясь. - А как бы я хотел потрогать ручки и ножки этих благородных дам!
- Ты же монах! - удивился Хель.
- Монах я по одежде, а в душе я философ и искатель истины. Ты же сам требуешь от меня, чтобы я мыслил широко, а как можно рассуждать, скажем, о первородном грехе, ежели не проникнуть в тайны женских прелестей.
- Трепло толстопузое, - засмеялся Ван Хель.
Место, откуда они наблюдали за процессией, находилось довольно далеко от церкви, поэтому видели они немного, а слышали и того меньше. Но когда по окончании службы те немногие из пышной королевской свиты, кто был допущен внутрь, вышли наружу и король произнёс несколько слов, толпа восторженно взревела, замахала руками, вверх полетели шапки. Герцог Прованский отвязал висевший у него на поясе кошелёк и, насыпая в ладонь монет, принялся швырять их в толпу. Народ ринулся подбирать деньги, отталкивая друг друга. Началась давка, поднялся крик, стражники опустили копья и пытались оттеснять толпу, но люди не отступали. Слышались вопли: "Нет, это моё! Не уйду! Убирайся прочь со своим копьём!"
- Вот она, государева щедрость, - почти равнодушно заметил Ван Хель.
- А ведь там непременно раздавят кого-нибудь, - заволновался Шарль. - Из-за презренного металла…
- Что люди ценят превыше всего, из-за того и гибнут, - ответил Ван Хель.
- Ты так спокойно говоришь об этом, - возмутился Толстяк. - Неужели в тебе нет ни капельки сочувствия к этим несчастным?
- Почему я должен сочувствовать им? Смерть бросила им приманку в виде серебряных монет, они с готовностью заглотили эту наживку. Нет, я никогда не сочувствую дуракам.
- Ты называешь тех несчастных дураками?
- Да.
- Они же просто пришли посмотреть на красивых людей.
- Они пришли развлечься и поживиться на дармовщинку. Я таких презираю. Хлеба и зрелищ! Всё это уже было. И всё это будет всегда. Если опыт ничему не учит людей, почему я должен сочувствовать их глупости?..
- Ты слишком суров к людям, - пробурчал Толстяк.
- Суров, но не жесток. У меня есть такое право. Я повидал больше, чем ты можешь себе представить, даже если твоё воображение разыграется не в меру.
- Я бесконечно уважаю тебя, Хель, - сказал Шарль очень печально, - но там, - Толстяк указал на кишащую толпу, - есть и старики. А они тоже кое-что знают о жизни. Ты не настолько стар, чтобы быть мудрее всех.
- Некоторые проживают очень долгую жизнь, но так и не понимают ничего.
- Пусть так. Но всё же нельзя настолько равнодушно взирать на человеческую боль, как это делаешь ты, - с горечью ответил Шарль. - Жизнь даётся нам всего один раз.
Хель усмехнулся.
* * *
Они ехали на небольшой телеге, запряжённой стареньким мулом. Единственной их поклажей был сундук Толстяка, где Шарль хранил свои рукописи и несколько имевшихся у него книги. Поверх монашеской рясы Шарль набросил огромный меховой плащ с капюшоном. Ван Хель облачился в короткую кожаную куртку мехом наружу, шерстяные штаны и войлочную шапку. На поясе у него висели два ножа, а на спине он пристроил меч в строгих, но изящных ножнах, потёртый ремень которых тянулся наискось через грудь и придавливал косматый мех куртки. Отправляясь в путь, Хель всегда держал меч за спиной и никогда не пользовался плащом.
Вечером третьего дня они остановились в мрачной деревне и увидели собравшихся перед церковью людей. Только что прошёл дождь, смешанный со снегом, и в воздухе висела сизая муть. На скользких каменных ступенях церквушки стоял сутулый священник в забрызганной грязью рясе и потрясал над головой длинной палкой, на верхнем конце которой была закреплена поперечная перекладина с привязанной к ней линялой синей тряпкой с нашитым на неё белым крестом, что придавало палке с крестовиной некое сходство с хоругвью. Лицо священника раскраснелось от холода, губы дрожали, но он не обращал внимания на пробирающий до костей ветер и простуженным голосом обращался к толпившимся перед ним крестьянам:
- Сыны Божьи! Уж коли обещали мы Господу установить у себя мир и блюсти добросовестно права церкви Христовой, то не можем мы забыть и о главном. Я говорю о Гробе Господнем в Иерусалиме! Отвоевать его - ваша первейшая обязанность! Это дело сегодня - главнейшее для вас, стоящее превыше прочих, на которое вам следует обратить вашу силу и отвагу. Необходимо, чтобы вы как можно быстрее поспешили на выручку вашим братьям, проживающим на Востоке, не дожидаясь, пока орды нечестивцев вторгнутся на нашу землю. В пределы Романии уже вошло персидское племя турок, жадное до христианских земель. Они семикратно одолевали христиан в сражениях, многих поубивали, многих забрали в полон, разрушили наши церкви! И если будете вы долго прозябать в бездействии, придётся вашим братьям по вере пострадать ещё больше. Вот потому и несу вам слово Папы: прошу и умоляю вас, глашатаев Христовых, чтобы вы со всей возможной настойчивостью увещевали людей всякого звания, как конных, так и пеших, как богатых, так и бедных, позаботиться об оказании всяческой поддержки христианам. Изгоните с наших земель нечестивых! Я обращаюсь к присутствующим и поручаю сообщить отсутствующим. Так повелевает Христос! Если кто, отправившись туда, окончит своё житие, поражённый смертью, будь то на сухом пути, или на море, или же в сражении против язычников, отныне да отпустятся ему грехи! Это обещано всем, кто пойдёт в поход, ибо святую нашу Церковь наделил такой милостью сам Господь. О, какой позор, если бы презренное и недостойное племя язычников, служащее дьявольским силам, одолело бы народ, проникнутый верою во всемогущество Божье. О, каким срамом покроет вас Господь, если вы не поможете Ему и тем, то исповедует веру христианскую!
- Какие щедрые посулы, - сплюнул Ван Хель и натянул пониже войлочную шапку.
Стоявший возле него мужчина смачно высморкался в кулак и вытер руку о подол куртки.
- Если и впрямь отпустятся все грехи, то ошибкой будет не отправиться туда, - прошепелявил он.
- Те, кто намерен пойти в поход против неверных, - продолжал священник, - пусть не медлят, но, оставив собственное достояние и собрав необходимые средства, пусть с окончанием этой зимы, уже весной горячо устремятся по стезе Господней.
- Я готов идти хоть сегодня, святой отец! - не очень громко выкрикнул сморкавшийся. - А ждать до весны мне не с руки, потому что жена совсем измучила своей сварливостью. Впрочем, если вы подкинете несколько монет, чтобы я мог переждать до наступления тепла, то я потерплю.
- Ха-ха-ха! - поддержал его кто-то ещё. - Если нам простятся все грехи, то надо успеть согрешить побольше. А восточные девки, говорят, хороши: горячие и душистые. Дураки мы будем, если не попользуемся ими - всё простится…
Но основная масса собравшихся на площади завыла призывно:
- Смерть нечестивцам! Так хочет Бог!
- Сыны Божьи! - Священник повысил голос. - Пусть ваши сердца воспламенятся жаждой освобождения Гроба Господня, которым ныне владеют и который оскверняют нечестивые! Устремитесь же в святые места! Помните, что Иерусалим - пуп земли, край плодоноснейший по сравнению с другими, земля эта - словно второй рай! Её прославил Искупитель рода человеческого, украсил её своими деяниями, освятил страданием, искупил смертью! Так пойдите же туда и освободите землю святую, оросите её кровью язычников!
- Аминь! - взревели люди. - Так хочет Бог!
Ван Хель с любопытством обернулся на этот рёв и увидел несколько десятков раскрасневшихся лиц, вскинутые над головами кулаки и несколько брошенных в воздух шерстяных шапок.
- Так хочет Бог! Пусть же этот клич станет для вас воинским сигналом, ибо это слово произнесено Богом! - Эта фраза, надрывно произнесённая священником, окончательно потонула в шуме человеческих голосов.
- А теперь не мешало бы прогреть внутренности глотком доброго вина, святой отец! - гаркнули в толпе.
- В храме Божьем всегда найдётся горячительный напиток для верных сынов Христа, - закивал священник. Он махнул своим жезлом, и привязанная к палке мокрая тряпка с белым крестом измученно колыхнулась.
Из раскрывшейся двери церкви вышел коренастый монах, он катил перед собой тяжёлую бочку, громыхая ею по каменной кладке. Налитое кровью лицо надулось, когда монах стал сдерживать разогнавшуюся бочку, дабы она не сорвалась по ступеням вниз. Несколько крестьян бросились вперёд, чтобы помочь монаху управиться с бочкой.
- Пейте, дети мои! - воскликнул священник. - Пейте, радуйтесь и помните, что все едины во грехе, но не всех следует мерить одной мерою!
Народ бойко загомонил и ринулся к бочке, все отпихивали друг друга, норовили стукнуть в глаз и в ухо.
- Терпение, дети мои! - воззвал к ним священник. - Дождитесь, пока мы вынесем чашки…
- Где у вас кузница? - Ван Хель тряхнул за плечо беспрестанно сморкавшегося мужчину. - Мне надо поправить колесо.
- Отправляйтесь чуток вниз по дороге, ваша милость, там и найдёте кузнеца, - по возможности учтиво ответил крестьянин. Несмотря на небогатую одежду Хеля, он намётанным глазом сразу определил по осанке Ван Хеля, что тот не был простолюдином.
Кузнец сидел на лавке возле своей мастерской, набросив на плечи шерстяной плащ, и ковырял металлическим прутом в жирной земле. При входе в кузницу виднелась покосившаяся деревянная фигура Мадонны с младенцем на руках, любовно покрытая яркими красками - лицо светилось бледно-розовым, плащ - синевой, младенец - снежной белизной. Мадонна приветливо улыбалась гостям кукольным лицом и неотрывно наблюдала за ними чёрными крапинками глаз.
- Почему не слушаешь священника, дружище?! - крикнул ему Ван Хель. - Славно у него язык подвешен. Народ уже горит желанием громить неверных.
- У каждого своя стезя, - откликнулся кузнец, говоря медленно, словно взвешивая каждое слово. - Моё место здесь. Надо оружие выковать - сделаю. Надо лошадь подковать - сделаю. Ключ или замок придумать с хитринкой - тоже могу. А кровь пусть другие льют, коли им охота.
- А как же отпущение грехов? Церковь большие обещания даёт.
- Что мне на роду написано, того не избежать, и церковь тут ни при чём. А грехи - отпущены они или нет - никуда от нас не денутся. Отпущенные грехи всё равно грехами остаются. Перед Богом отвечать будем, а не перед Церковью.
- Весело рассуждаешь.
- Жизнь весёлая, - широко оскалился кузнец.
- Колесо посмотришь?
- Чего же не взглянуть. - Кузнец поднялся, и шерстяной плащ мягко соскользнул с него, открыв круглые обнажённые плечи.
- А переночевать тут есть где?
- У меня и заночуйте, сударь, если не брезгуете. - Он указал сильной рукой на приземистый домишко, приютившийся возле кузницы и обнесённый аккуратным деревянным забором
- С удовольствием. - Ван Хель обернулся к Шарлю: - Спрыгивай с телеги, Толстяк. Отдыхать пора.
- Хвала Господу, - забормотал радостно Шарль и, тяжело перевалившись через борт повозки, плюхнулся обеими ногами в глубокую вязкую лужу, и если бы его кожаные боты не были туго перетянуты сверху толстыми ремнями, он наверняка зачерпнул бы изрядную порцию грязи.