Адвокат. Достаточно взглянуть на обвиняемого, чтобы убедиться в его простодушии. Он наслаждается нашим обществом, тем, как его здесь уважают, любят и даже восхищаются его красным "студебеккером". Поэтому и мысль о том, что он совершил образцовое, отнюдь не банальное преступление, начала ему нравиться, вошла в его сознание, отяжелевшее от "нефшателя", бургундского и замечательного коньяка 1893 года. Естественно, что он не желает, чтобы его преступление снова стало чем-то будничным, мещанским, обыденным, одним из тех мелких событий, которыми так богата наша жизнь, ставшая хаосом, ибо закат цивилизации привел всех к потере веры, добра, религиозных устоев, к отчуждению людей. Смятение, одичание - вот результат этого процесса. Маленькому одинокому человеку не светит больше путеводная звезда. Общее падение нравственности в эпоху, когда царит закон кулака и право сильного, - вот то, что заставляет рассматривать нашего добряка Трапса не как преступника, а как жертву своего времени.
Трапс. Но это не меняет того, что я убийца.
Адвокат. Трапс не исключение. Когда я говорю, что не считаю его способным убить, это не значит, что я хочу доказать его полную невиновность: наоборот. Он много грешил и ошибался, нарушал супружескую верность, хитрил и мошенничал, пробивая себе дорогу. Нельзя, однако, считать, что вся его жизнь состояла из прелюбодеяний, обмана и мошенничества. Нет, у него есть свои хорошие стороны, свои добродетели. Он благородный человек, и лишь слегка подточен пороком. Именно поэтому он неспособен причинить большое зло, совершить заранее обдуманное преступление. Теперь, пытаясь преодолеть собственную слабость, Трапс хочет доказать, что он преступник.
Трапс. Вы ошибаетесь, господин адвокат, все наоборот. Прежде я воображал, что я невиновен, а теперь я прозрел и вижу, что я виновен.
Адвокат. Взглянем на дело Гигакса трезво, объективно, не увлекаясь мистификациями прокурора, и мы убедимся, что старый жулик был сам виноват в своей смерти. Нам всем хорошо известны причины болезней дельцов и воротил: вечное беспокойство, суета, разбитые семьи, расстроенные нервы. Это легко доказуемо. Я хочу задать моему клиенту только один вопрос. Обвиняемый, какова была погода в тот вечер, когда скончался Гигакс?
Трапс. Страшный ветер, господин защитник. Деревья вырывало с корнем.
Адвокат. Прекрасно. Вот вам и внешний толчок, который способствовал этой смерти; мы знаем по опыту, что при сильном ветре происходят массовые инфаркты, коллапсы, эмболии.
Трапс. Но дело же совсем не в этом!
Адвокат. Дело именно в этом, дорогой господин Трапс. Речь идет об обычном несчастном случае, из которого пытаются состряпать убийство и доказать, что не случай, а дьявольски хитрый расчет привел Гигакса к смерти. Понятное желание, но, увы, не имеющее под собой никакой реальной почвы. Конечно, мой клиент поступил жестоко, но он жил по законам делового мира. Я верю, ему часто хотелось убить своего шефа, но что только не лезет нам в голову, мало ли чего мы не совершаем в мыслях своих, но только в мыслях; замысел не был осуществлен и не может быть доказан. В конце концов понятно, что обвиняемый хотел разозлить Гигакса этим досадным известием об измене его жены. Боже мой, но сам Гигакс был жестоким, безжалостным хозяином, бесстыдно эксплуатировавшим своих подчиненных. И зачем вменять в вину нашему другу Трапсу, что он больше не посещает вдову Гигакса? В конце концов их отношения никогда не были настоящей любовью! Нет, господа, я считаю абсурдом обвинять моего клиента еще и в этом, но еще больший абсурд в том, что он сам вообразил себя убийцей. Я считаю, что кроме автомобильной аварии он пережил еще вторую, психологическую аварию. На основании всего вышесказанного я требую оправдания Альфредо Трапса.
Трапс (вне себя). Господа, я хочу сделать заявление!
Судья. Слово имеет обвиняемый.
Трапс (тихо). Я с величайшим негодованием выслушал речь моего защитника, выступление же прокурора потрясло меня до глубины души. У меня нет никакого желания высказываться по поводу той клеветы, которую возвел на меня адвокат, но в речь прокурора мне хочется внести несколько мелких уточнений, которые могут помочь торжеству правосудия. Так, госпожа Гигакс приняла меня в тот вечер не в купальном халате, а в темно-красном кимоно; инфаркт Гигакса случился не в передней, а в загородном доме, откуда его привезли в клинику и положили в кислородную палатку, где он и умер. Но все это, как я уже сказал, не имеет решающего значения. Главное, я - убийца. Переступая порог вашего дома, я еще не знал, что я убийца, и не хотел этого знать, а вот теперь знаю. Я не смел об этом, честно говоря, думать, я трусил, а теперь у меня хватает мужества признать свою вину. Я виновен. Это поражает меня самого. Но моя вина открылась мне, и это сжигает мне душу. Больше мне нечего сказать. Прошу суд вынести мне приговор.
Судья. Дорогой Альфредо Трапс, вы стоите перед лицом частного суда. В этот торжественный момент я считаю своим долгом обратиться к вам с вопросом, признаете ли вы законным наш приговор, вынесенный не государственным, а частным судом?
Трапс. Я признаю ваш приговор справедливым.
Судья. Прекрасно. Я подымаю рюмку, наполненную золотистым коньяком 1893 года. Ты совершил убийство, Альфредо Трапс, хотя в твоих руках и не было оружия, но весь механизм мира, в котором ты живешь, способствовал этому преступлению. Я не считаю доказательным утверждение прокурора, что ты действовал преднамеренно. Ты убил только потому, что для тебя естественно поступать беспощадно, припирать врага к стенке, идти напролом, не думая о последствиях. В том мире, через который ты проносишься на своем красном "студебеккере", это не имело никаких последствий. Но ты пришел к нам, в нашу тихую маленькую белую виллу, и мы, четверо старых людей, показали тебе твою жизнь, осветили ее ярким светом подлинного правосудия. Да, я знаю, хорошо знаю, что наше правосудие выглядит странно, оно сквозит в улыбках на изборожденных морщинами лицах, отражается в монокле дряхлого прокурора, в пенсне поэтически настроенного адвоката, в усмешке беззубого рта пьяного судьи, сверкает на багровой лысине тучного отставного палача. Да, это странное, фантастическое, отставное правосудие, но и в таком виде оно - правосудие, во имя которого я приговариваю тебя к смерти, мой дорогой, бедный Альфредо Трапс.
Трапс (тихо, растроганно). Спасибо. Благодарю вас от всей души.
Судья. Палач, проводите осужденного в комнату для приговоренных к смертной казни.
Пиле. Чудесно.
Прокурор. Превосходный вечер, веселый, божественный вечер.
Судья. Хорошо сыграли.
Адвокат. Мне последнее время не везет.
Прокурор. Наша работа кончена.
Адвокат. Ну что же, теперь настал черед нашего дорогого Пиле выполнить свой профессиональный долг. Кстати, сейчас самое время. Рассвет наступил, в окно проникает его свинцовый отблеск, и первые птички уже защебетали.
Пиле. Чудесно. Пойдемте, господин Трапс.
Трапс. Иду.
Пиле. Чудесно. Здесь ступеньки. Я вас поддержу.
Трапс. Благодарю.
Пиле. Чудесно.
Трапс. Вы, наверное, уже многих… Я хочу сказать, вы многих людей провожали на казнь?
Пиле. Ну, конечно, у меня такая практика…
Трапс. Понятно.
Пиле. Чудесно. Берегитесь. Вот вы и споткнулись. Я помогу вам подняться.
Трапс. Большое спасибо.
Пиле. Должен вам сказать, что люди иногда ужасно боялись… Прямо ногами не могли двигать.
Трапс. Я стараюсь сохранять мужество. А что это за странная штука висит на стене?
Пиле. Тиски для пальцев.
Трапс. Тиски для пальцев?
Пиле. Чудесно, не правда ли?
Трапс. Но ведь это, кажется, орудие пытки?
Пиле. Старинная вещица. Дом полон таких редкостей. Господин Берге их собирает.
Трапс. А… этот станок?
Пиле. Эпоха Ренессанса - ломали кости. Вот и ваша комната для смертников. А рядом - помещение для осужденных к пожизненному заключению.
Трапс (в страхе). Вы слышите?
Пиле. Тобиас. У него неспокойный сон.
Трапс. А теперь кто-то стонет.
Пиле. Член парламента, которого судили позавчера. Никак не проспится.
Трапс. Не надо лицемерить, господин Пиле, правда, не надо, я уже понял, что это за дом. (Задыхается от страха.)
Пиле. Спокойно, спокойно. Сейчас все пройдет. Входите.
Звук захлопывающейся двери.
Пиле. Широкая кровать, теплая вода. Чудесно.
Трапс. Все это мне уже не нужно. Что это, похожее на мольберт?
Пиле. Мольберт? Да это же гильотина! Тоже из коллекции судьи.
Трапс. Ги… гильотина?
Пиле. Чудесно… Потрогайте. Чистый дуб. Вот, поднимаю нож. Смотрите, как наточен. Так, теперь все готово, правда, двигается с трудом.
Трапс. Го-готово?
Пиле. Чудесно. Снимите пиджак.
Трапс. Понимаю. Так нужно?
Пиле. Я вам помогу. А теперь расстегнем воротник.
Трапс. Спасибо, я сам.
Пиле. Как вы дрожите.
Трапс. А что мне остается еще. В конце концов, это не слишком весело.
Пиле. Вы чересчур много выпили. Вот теперь воротник расстегнут.
Трапс. Мне больше нечего сказать. Я знаю, что я убийца. Кончайте.
Пиле. Прекрасно.
Трапс. Я готов.
Пиле. А ботинки?
Трапс. Ботинки?
Пиле. Вы не хотите снять ботинки?
Трапс. Это уже ни к чему!
Пиле. Послушайте! Вы же такой воспитанный человек. Неужели вы собираетесь лечь в постель не разуваясь?
Трапс. В постель?
Пиле. Разве вам не хочется спать?
Трапс. Спать?
Пиле. Чудесно. Ну ложитесь.
Трапс. Но…
Пиле. Вот, а теперь я вас укрою одеялом. Чудесно.
Трапс. Но я же убийца, господин Пиле, я же должен быть казнен, господин Пиле, я же должен - ну вот теперь он ушел и погасил свет. Я же убийца - я же… я же… я же устал, в конце концов все это только игра, только игра, только игра. (Засыпает.)
Симона. Господин Трапс. Проснитесь. Механик из гаража привел вашу машину.
Трапс. Машину?
Симона. Что с вами, господин Трапс. Уже девять часов.
Трапс. Девять часов? Боже мой, а у меня столько дел. Ну и набрался я сегодня ночью. Ботинки, куда девались мои ботинки? Так, воротник, а теперь пиджак… Висит на мольберте.
Симона. Вот вы и одеты, господин Трапс. Господин Верге просит его извинить. Вы не хотите позавтракать? Член парламента уже в столовой.
Трапс. Некогда. Спешу… Пора ехать дальше. И так опаздываю. До свиданья. Большое спасибо за гостеприимство. Было очень интересно. А теперь быстро в сад. Вот она, эта дорожка, усыпанная гравием.
Тобиас. Разрешите отпереть вам садовую калитку?
Трапс. А вы кто такой?
Тобиас. Тобиас. Ухаживаю за садом господина Верге. А на чай не дадите?
Трапс. Держите, вот марка.
Тобиас. Большое спасибо, большое спасибо.
Трапс. Машина в порядке?
Механик. Поломка сцепления. С вас двадцать марок пятьдесят пфеннигов.
Трапс. Нате. А теперь за руль!
Легкая музыка, модный мотив.
Трапс. Кажется, сегодня ночью я болтал какую-то ерунду. Что там, собственно, происходило? Кажется, что-то вроде судебного разбирательства. И я возомнил себя убийцей. Вот чепуха! Я ведь и мухи не обижу. До чего могут дойти люди, когда они на пенсии! Ну ладно, чего вспоминать. У меня полно своих забот, как и у всякого делового человека. Ну и проходимец этот Вильдхольц! Я сразу смекнул, что пахнет жареным. Хотел выжать из меня пять процентов. Пять процентов! Эх, дружище, ведь я сверну тебе шею, не успеешь и опомниться. Без всякого снисхождения!
Примечания
Все пьесы Ф. Дюрренматта вначале исполнялись на сцене, а потом уже публиковались в печати. Обычно они выходили отдельными выпусками сразу после премьеры в издательстве "Архе" ("Arche") в Цюрихе. Первый сборник его пьес "Комедии том I" вышел в Цюрихе в 1957 году. В него вошли пьесы: "Ромул Великий", "Брак господина Миссисипи", "Ангел приходит в Вавилон", "Визит старой дамы". Следующий сборник "Комедии том II и ранние произведения", вышедший также в Цюрихе в 1964 году, объединил пьесы: "Писание гласит", "Слепой", "Франк V", "Физики" и "Геркулес и Авгиевы конюшни".
Радиопьеса "Авария" ("Die Panne") написана в 1956 году. На этот же сюжет позднее Дюрренматт создал рассказ. Пьеса и рассказ отличаются концовками. Герой рассказа, преуспевающий коммерсант Трапс, участвует в игре юристов-пенсионеров. Юристы выносят Трапсу приговор, по которому он должен покончить жизнь самоубийством, и Трапс в отличие от радиопьесы, приводит этот приговор в исполнение. Радиопьеса неоднократно привлекала внимание театров. В 1961 гору ее поставили в Варшавском драматическом театре, где она пользовалась большим успехом.
В 1967 году Грузинский драматический театр имени Марджанишвили инсценировал рассказ (автор инсценировки - Г. Журули). Режиссер спектакля Г. Антадзе.
В СССР рассказ дважды издавался на русском языке: в 1962 году в библиотеке "Огонек", № 22, и в журнале "Иностранная литература", 1961, № 7 (перевод В. Адуевой и М. Павловой), а также на эстонском языке (перевод А. Куртна), Газетно-журнальное издательство, Таллин, 1960.
На русском языке пьеса публикуется впервые.
Э. Красновская