XXXIII
Призвал утром джатачников всех, аксакалов всех шаман Апо.
Розовый свет на травах, розовые деревья - скалы, крепкие, как камень, воздух режут, свистят.
Сказал Апо:
- Был у русского шамана. Не продает богов, а боги хорошие, богатые, в серебряных халатах и плоские, как деньги. Хорошие боги.
- Надо богов русских, - сказали джатачники. - Надо тех богов, которые воевать с русскими любят. Ты как думаешь?
Отвечал Апо:
- Мысли мои засохли, как степь летом. Всю ночь в прохладе сидел, думал…
- Скажи, шаман?
- Не отдает богов русских самый жирный русский шаман. Не отдает, и не продает, и в шаманы к нам не хочет. У русских - водка, у русских - ящики поют, у русских - хорошо…
- Ладно!…
- Ладно!… Думал я и скажу: надо богов у русского шамана украсть.
Поглядели джатачники на золу священного костра, на кобыз, на одеяние шаманье и глазами вздохнули:
- Бисмилля!…
Сказал самый старый, самый смелый, у которого борода - аршин бязи:
- Трудно!… Бить русские будут, одного до десяти смертей бить.
- Трудно, - подтвердили джатачники. - Русские бьют сильно!
- Сильно, - сказал самый старый, - я только коней воровал - как били! А за богов - может, моего умершего отца бить будут… Они хитрые.
- Они хитрые!…
Замолчали.
От дыханья перегородка трепещется, жестяные сундуки запотели, зола отяжелела - горько дышат киргизы.
Снял кафтан Апо, снял куйлек-рубаху - тело показалось - темное, морщинистое, как осенняя земля.
Сказал:
- Пойду на священный камень Копай, с камня того - в озеро. Умру. Десять ли киргизов жалеть, когда умрут все, как комары в дыму?…
Отвечали джатачники, чембары подтягивая:
- Поедем, украдем богов.
- Поедем, - отвечал самый старый.
Спят самогонным угарным сном крыши Талицы. И небо над крышами спит - самогонно-синее сквозь облака, как голый мужик, в разорванных лохмотьях.
Сторожка церковная заперта - сторож на рыбалке.
Нет, ломать дверей не надо. Воровать всегда через окно надо - так старики воровали, так ведется.
Сказал Апо:
- Завешивай кошмой окно, жми.
Забили мокрой кошмой оконный лист, наставили бревно, нажали. Вместе с кошмой зыкнула решетка и стекла - на пол.
Полыхнулись сонно в колокольне, тикнули колокола - голуби…
Сказал Апо:
- Не хочут боги идти. Прижились.
Самый старый сказал:
- Скот тоже не хочет, когда воруешь. Привыкает.
Трое джигитов, молодых и тонких, как камыш, пролезли в окно. Шаман на окне лежал на переломанных решетках. Горячим, парным голосом шептал:
- Которые покрупнее, тех богов… У стены которые. Калистраткиных богов, они драться любят.
Подавали в окно тихо звякающие доски. Шлепали половицы. Пахло из церкви смолами. Вздохнул Апо:
- Где бы травы такой достать? Хорошая трава. Может, на эту траву и старые боги вернулись…
И тут вспомнил, затрясся на подоконнике:
- Бубен ищите бубен…
Бросились джигиты по углам искать бубен, а никто не знает, какой у русских бубен…
Принес один ковш, большой и тяжелый.
- Ладно, - сказал Апо. - Клади богов в мешки, поедем к священному камню Копай…
В ауле, в становище байговом, в белокошемной и широкой, как казачьи стога, юрте бая Тертеня пьют кумыс русские офицеры.
Подбежал мальчик, у куч кизяка встретил шамана.
- В ауле русские чиновники с золотыми тарелками на плечах…
Сказал Апо:
- Собирайте народ. Дайте русским чиновникам мяса и кумыса и хорошего рассказчика - русские любят слушать.
- Эй, эый, Апо, - сказал Алимхан, - русский офицер здесь хочет на байге джигитов сбирать!
Отвечал Апо, всем шаманам шаман:
- Не будет джигитов сбирать. Привезли новых богов, новые боги что-нибудь выдумают.
Сбирались киргизы к юрте шамана.
Били плетьми лошадей, чтоб метались они. Пускали жеребцов к кобылицам, чтоб ржали они. Тянули за арканы телят к матерям.
Спрашивал офицер Миронов:
- Что за шум в ауле?
Отвечали люди:
- Киргизы радуются, выбирают лошадей, хочут с чиновниками вместе воевать.
Спрашивал Миронов:
- Кумыс есть?
Подавали кумыс и мясо баранье, и баурсаки, и урюк, и кишмиш.
- Кушай, урус - капитан-начальник…
Сказал Апо:
- Достать зеленые травы, цепкие, как масло, и укутать ими новых богов. И зарезать нового барана. И на камне Копай развести костер.
Поднял ковш, тяжелый, русский бубен, бил в него табызом шаманским. Вокруг костра шел и пел:
- Э-эй!… Ушел Койонок-дух с Абаканских гор, и пути его занесло снегом. И льды заросли за ним, спит Койонок-дух, не знаю где! Э-эй!…
Стоят вокруг костра блестящие новые боги, держат их киргизы на руках. Потные руки, бешметы потные, аракчины скинули, кричат:
- Помогай, русский бог, помогай!…
Берет кусок мяса шаман Апо, трясет им в дыму - красном и липком, как мясо. В бубен русский бьет, поет:
- Э-эй, русские боги, хорошие боги, помогайте киргизам! У киргизов много скота: баранов, кобылиц… Сколько мы будем жертв приносить, киргизы не скупые!
- Помогайте, боги в тяжелых халатах!…
У ваших шаманов тяжелые бешметы, прыгают они плохо, мы будем костры вам жечь - полтайги, из священного кедрового дерева. Э-эй… Помогайте, боги!
Вынимает книжку из-за пазухи шаман, в дыму ныряет книжка. Бьет в бубен, пляшет шаман, кричит:
- О-о-ё-ё!… боги русские, веселые, как водка, боги!… Толстые, скучные слова вас сгоняют, в руке тяжело их держать. Я буду кричать вам слова легкие и приятные, как кумыс!
- Во-от!… Бросаю плетку твоих шаманов в огонь, я буду говорить с вами ласково - вы боги богатые, у русских избаловались!…
- Надо богов умилостивить, надо богам жертвы!… Камень Копай над озером - розовый и легкий.
Шаман на нем, киргизы на нем. Пляшет шаман, в пене руки.
И боги новые в травах укутаны, на руках трясутся - трусят, тоже в пене розовато-зеленой.
Бьет в бубен шаман, кричит:
- Э-э-эй, отзовитесь, пустите шамана с вами говорить, помогайте!
Бьются в пене сердца, бьются боги, скала, озеро под ней - бьется. Скот в ауле, юрты - все кричат:
- Помогите-е!!
XXXIV
Рыжебородый Наумыч обивал кошмами верх телеги.
У потухших костров, завернувшись в тулупы, спали мужики. Телеги вздернули оглобли, и в зеленовато-желтом сумраке, казалось, рос по котловине прямоствольный тальник.
А были в котловине пески да прижухлые травы, мелкие, как песок. И еще озеро в камышах и солнцах, похожих на плиты соли.
Пришел с осмотра лагеря Никитин, одна щека была у него перевязана - болели зубы.
Наумыч сказал:
- Привезем мы вас к самой борьбе, скажем для виду-то - болящие, али что… коли спросят.
Никитин спросил:
- Оружие привезли?
Наумыч почесал молотком бок.
- Оружью?… Ты ведь, баял, не привозить.
- Не нужно.
- Значит, не привезли. Дисциплина! Они тоже понимают!…
Калистрат Ефимыч отозвался с телеги:
- Привезли. Ты ему, Микитин, не верь.
- А ты укажи, - разозленно крикнул Наумыч, - нет, ты укажи, где оно?…
- Найдешь у вас…
- Ну, и молчи!… Раз твое дело молчать! Я штаб, я отвечаю, понял?
Полдень закружился сухой, желтолицый, яркий.
Яркие отделились от юрт офицеры. Загарцевали в лисьих малахаях баи на иноходцах. Гикали джигиты.
Сказал Калистрат Ефимыч:
- Байга!
И, отгибая кошму, как будто радостно отозвался Никитин:
- Байга!
Песни на поляне желтые, как масло. Люди на земле - липкие, блестящие листья. С одной стороны - киргизы, с другой - новоселы.
Желтая шелковая нить песка перед ними. Лошади дышат торопливо. Тяжел, густ человеческий пот. Ржут телеги, ржут люди; вся земля - пески ржут.
Пыль над поляной, над розовым озером.
Подвезли телегу к поляне. Мокрый, с мокрой фуражкой, тискался Наумыч, кричал:
- Не жми! Не жми! Тут болящие-е!…
Хохотали мужики.
Офицер выехал на середину поляны и, пригибаясь к луке, говорил сбивчиво и волнуясь о дружинах Святого Креста, отрядах Зеленого знамени, о защите отечества.
Вороная лошадь играла мускулами. Наумыч сказал:
- Ладный конь!… Надо приметить!…
Джигит выехал с бараном через седло и понесся. С гиканьем догоняли и рвали барана джигиты.
- Кто вырвет - выиграл, - сказал Наумыч в телегу.
Густо пахнущей тайгой стояли мужики, и ни один не выбежал на поляну. Только, как ветер листьями, шевелил мчавшийся джигит волосатые веки мужиков.
- Наших нет? Не догоняют? - спросил Никитин.
- Борьбы ждут. Ето все так… зря…
Голоспинные киргизята гнались вперегон на коротконогих лошаденках. Киргизы загикали:
- Ей! Ей!
Но так же, колыхаясь глазами, тесно стояли мужики.
Киргизы взглянули на темные пласты их тел, на неподвижную шерсть бород и, замолчав, сдвинулись.
Пахло кислой кошмой в телеге, глядеть в щель нужно через Никитина. Нельзя было охватить все поле, наполненное людьми.
Калистрат Ефимыч сказал:
- Жарко.
Точно пронизывая кошму длинными коричневыми от табака пальцами, отвечал в щель Никитин:
- Нет. По-моему, прохладно.,
Подходили, подъезжали еще.
Не пески, не земля дышит - люди в овчинах, в азямах, на телегах, на лошадях. Гнется, вглубь уходит земля - темнеет. Только блещет над ними озеро, камень - скала священная - Копай.
Говорит аксакалам шаман Апо:
- Душно мне. Все внутри как плесень. Зачем жмутся и молчат русские? Зачем они не веселятся, не играют?
Отвечали аксакалы:
- Ничего. Русские сразу веселиться не умеют. Русские хотят видеть борьбу.
Говорят баи:
- Где батырь Докай? Пусть готовится.
Сказал Калистрат Ефимыч:
- Тяжело тут в телеге-то, парень! Только и видно, что гриву, хвост али спину киргизскую… Надо на волю.
Через кошму кричал рыжебородый Наумыч:
- Ничево. Сиди, штаб. Это не антиресно все, счас бороться будут.
И борода его над телегами - как желтый флаг,
Дышат хлебом - пьяным запахом мужики. Небо хмельное, играет над поляной. Лица хмельные, волосатые, как кустарники.
- Дава-ай!…
- Кузьма-а!…
- Борись!
Говорит шаман Апо:
- Сердце у меня бьется, как священный бубен. Не отдадут кабинетские земли русские.
Отвечают джатачники:
- Не надо нам земли. Пусть баи ведут нас в Китай… Не хотим мы воевать!…
Кричат джигиты на иноходцах:
- Докай идет, идет Докай, с русским хочет бороться.
Говорит шаман Апо:
- Подымите меня над арбой - хочу видеть борьбу.
XXXV
Зазвенел холм. Смотрят - подымаются длинные фургоны, зеленые. Лошади рослые и, взойдя на холм, не шелохнутся. Ждут.
Подмигнул за кошмой Наумыч:
- Немцы-колонисты!…
- Зачем они?
- Они-то, Микитин, очень просто. Приехали, значит, коли кыргызы нас бить будут - наше добро подбирать. Коли мы кыргызов - кыргызское.
Докай-борец, низенький, губы тонкие, как степное озеро, лыс, и во всю голову шрам. Кузьма над ним как бык над овцой. Вытянул руки, взял за опояску, поднял на руках, потряс и на землю - а-ат!…
Ахнули мужики:
- Э-эх!…
Охнул в телеге Калистрат Ефимыч:
- Та-ак!…
Нет, на ногах киргиз. Песок с ичига стряс. Лицо бескровное, желтое. У Кузьмы муть по лицу.
Уперся киргизский борец, заворочался в песке ногами. Забился и вытянулся на его руках в воздухе - Кузьма.
Загикали, засвистали киргизы:
- Солай! Солай!… Айда, Докай, айда!
Рявкнула земля, запылилась. Пыль-песок на телегу Калистрата Ефимыча.
Нет, на ногах борцы. Опояски не выдержали - лопнули. Надо сменять опояски.
Рванул за опояску Кузьма, забороздил телом киргиз. Потащил его Кузьма, как таволожник из земли.
Не падает киргиз, держится.
Полощутся на поле мужики, густой пылью рев висит:
- Кузьма! Кузя, не выдавай!
- Кузя!… Голубь!…
Свистят киргизы. Лошади ржут, арбы скрипят.
- Докай!… Тэ-эк!… Батырь!
- Айда, Докай!…
В пене, в крови борцы. В пене люди и лошади, В пене земля. Все борется, все гнется, все ломается… Ветер ли, люди ли, тайга ли!…
- Э-эй, Докай!…
- Ге-ей, Кузя!…
И только те - неподвижные, четырехугольные - вдали ждут на холмах, молчат. Немцы.
И еще оторвал от земли Кузьму Докай. И еще понес, тиская мясо и жилы.
Душно в телеге, жарко. Откинул полог Калистрат Ефимыч, в голос поднялся над телегой:
- Ку-узьма!… Ва-аляй!…
Не слышно его голоса, все орут, землю рвут телеги.
- Ку-узьма-а!…
- Ва-аляй!
И час, и два, и до обеда ходили, тискали землю борцы.
Дышат в один мах - привыкли. Глаз тоже один - мутный, смертоносный. Руки на поясах в тело вросли, опояски кости ломают, ноги землю ломают. Не переломать ей кости, не согнуть землю.
Охрипли от рева киргизы и русские. Отхлынули от борцов.
А они в пыли, в крови и в пене - ходят. Рты не закрываются.
Мечется в телеге Калистрат Ефимыч, за руки, за плечи Никитина хватает.
- Кузя!… Не выдавай!… Микитин, ты-то чево? ты-то!…
Темным пламенем горит глаз. Смотрит через борцов, через юрты. Не отвечает Никитин.
- Кузя, ты ево, ты ж!…
Ходят борцы. Весь день ходят. Весь день ревут на лошадях киргизы.
Вечер.
Ушли офицеры - устали. Казаки на конях дремлют.
Солнце - усталый борец - подходит к тайге. Ветер в золотом бешмете несется по котловине, сонный ветер, усталый.
Гикают киргизы, кричат:
- Кончай, Докай, славный батырь, кончай!
Гудят, ревут мужики:
- Буде, Кузя, буде, родной!… Крой его, стерву!
Обернулся Кузьма и, не шевеля ртом, сказал:
- Си-ча-ас…
Ослабли руки, и дернул от себя тело Докая, а потом грудью - хряс. Как щепа переломилась пыль над головой, туман розово-золотистый.
Заревели мужики:
- Так ево, та-ак…
Кинулись к песку, пыль сорвалась - опять на земле. А на земле, скрючив руки и запрокинув голову, поборотый Кузьма.
Над ним Докай, оперся в грудь его, подняться сил нет. Пальцы скрючены в опояске.
Гикают радостно киргизы:
- Солай, э-эй!… Поборол русского! Э-эй!…
К мужикам Наумыч.
- Кузя-то, парни, отошел!
- С надсады?
- Эх, ты-ы!… - крикнул Наумыч.
И ножом в усталый глаз Докая! По телу Кузьмы пополз Докай на землю.
В лошадях закричали:
- Кро-ой, православные!…
И топот. И рев в топоте, как пыль - алый…
С разбитою головою на арбе киргиз. Юрты в крови.
Небо багрово. Лошади ржут. Травы в криках:
- Степша-а!…
- Ре-ежь!…
- Не спрашивай!
- Режь!…
Топор в голову, как в гнилое полено. Аракчин на голове - не расколешь.
- Не бей топором в плечо - в голову бей!
- Офицера-а!… Офицера!… В погон ево, стерву, бей в погон!
Ра-аз! Топор по погону! Вместе с плечом погон полощется кровью.
- Получай генеральство!… Патронов мало - бей колом.
- Кабинетскую землю хочешь?
- Получай!
За юрты прячутся киргизы. За кучи кизяка, в табуны.
- Скотину не трожь!
- Скотина годна!…
В арбах скрипят. Визжат. Бегут по котловине арбы. Бегут киргизы. Как комар от дыма.
Табуны бегут. Никнут в топоте кровавые травы,
- Скотину не пушшай!…
- Ладно-о!…
- Волки задерут!
Киргизы по котловине. Киргизы в камыши,
- В камышах стреляют. Офицер!… Солдаты!…
- Окопайсь!…
- Микитина сюда, Микитина!…
- Э-э-ой-ой, товарищи!
- Держись!…
Небо на земле. В озеро кровь льет. Кровь вяло пахнет.
Спускаются с холма медленно, неторопливо четырехугольные. Тихо позвякивают фургоны. Они объемистые, они подберут. Немцы.
И еще - степь… Бежит. Пески бегут.
Котловина, лога…
Кошма под ногами. Ноги мнут кошму. Ноги сорвали кошму.
Лошади рвут вожжи. Телега рвет землю.
Синебородый, огромный, мечется в телеге.
- Одно-о, Микитин, землю-ю!… не дадим!… Мики-тин!… гони-и!…
Несется синяя телега. На колесах кровь, мясо, пески, травы…
- Гони-и!…
Гонит Калистрат Ефимыч лошадей. В крови гривы. Облака над степью - алые гривы.
- Товарищи-и!… Тише, товарищи!…
- Гони, Наумыч, бей!
Камыши стреляют. Озеро стреляет. Над озером плачутся утки.
Руки Калистрата Ефимыча на топоре.
- Гони!…
- Землю тебе-е?…
- Кузьку-то… Кузьку!…
За телегами - телеги, телеги… Лошади… Винтовки… Пулемет…
- Зачем оружие? Как смели применить оружие? - спрашивает Никитин.
Камыши горят. Стреляют. Телеги ломаются на телах убитых, как на корнях. Седла на земле. Кошмы. Турсуки, овцы блеют, напуганы…
- Бе-ей!…
- Микитин, к камышам тебя. Микитин!…
По юртам телеги. Грохочут. Небо грохочет, ветер грохочет.
Камыши горят. Кровью горят бороды,
- Выживем!
- Выйдут!
Травы горят. Небо в дыму.
- Траву!…
- Не уйдешь!…
- Микитин!…
- Ми-ки-и-тин!…
Гарь в земле. Бегут киргизы, бегут. По котловинам, в степи…
- Бисмилля!… Бисмилля!… Уй-бой!…
- Карагым!… Ченымау!…
- Бей!…
- Крой на мою голову!…
Из камышей с поднятыми руками офицер и солдаты. В камышах - дым, треск. К озеру на телеге Никитин:
- Товарищи, не трогайй!…
Офицер впереди, этот офицер впереди всегда. Раз ты впереди - получай, поручик Миронов!
- Бра-атцы!… На земле офицер.
- Чужие земли раздавать?…
На документе - поручик Миронов. И еще - в кобуре наган. Сгодится. Никитин на телеге.
- Расстрелять!… Самоуправство! Кто тут посмел?
Нет никого. Степь. По степи киргизы. Киргизов надо догонять.
На коленях солдаты. Руки кверху.
- Э-ей!… Конвой!…
Какие конвои! Степь горит. Камыши горят. Треск на небе. Облака горят. На топоре рука…
- Кро-ой…
Эй, земля хмельная, убийца! Лошади хмельно мечутся. Давай лошадь! Не эту, так другую!
- Куда, Никитин?
- Поеду! Удержу!
Куда удержать: раз небо горит. Раз озеро горит. Раз земля горит. Раз сердце земное…
Лошадь боится синебородого - несет. Топор за поясом, лошадь за поясом.
Разве удержишь…
- Кро-ой!…
Медленно, спокойно шли длинные фургоны по следам. Лежали там ровно сложенные кошмы, меха, седла. Гнали четырехугольные, крепкие и немногословные люди крепкие стада: лошадей, овец. Медленно, неторопливо. Ночь длинная - зачем уставать? Волки огня боятся. Торопиться не стоит.