1 января 1770 года Вейсман был произведен в генерал-майоры с назначением командиром бригады. Бригада эта вскорости вошла в состав авангарда Баура.
Авангард этот все время использовался на острие атаки – так что отличиться было где.
И не только им. Петербургский военный совет в плане кампании 1770 года вновь выдвигал в качестве ее главной задачи овладение стратегическим объектом – крепостью Бендеры в нижнем течении Днестра. Решение этой задачи возлагалось на Вторую армию. Первой армии предписывалось своими силами прикрывать армию Панина.
Панин Бендеры возьмет – он привык исполнять то, что он считал нужным для себя расценивать как приказ. Таким он уродился, и такого себя он не собирался переделывать в угоду людям и обстоятельствам.
Человек, достигающий определенных чинов, меняет и манеру поведения, меняет и всю совокупность своих пожеланий и надежд.
Что вполне объяснимо и простительно. Очень немногие из солдат и офицеров, кого судьба довела до генеральских отличий, остались в душе солдатами, простыми и прямо смотрящими на жизнь людьми.
Восхождение на пирамиду любой власти от многого принуждает отказываться. Но те, кто сумеет не поступиться своей натурой и своим характером, вызывают глубокое уважение, хотя их и не особенно любят, ибо кому в повседневной жизни приятны люди, кои, не задумываясь, говорят все, что думают. Это шокирует, обижает и отталкивает. Именно таким человеком был граф Петр Иванович Панин.
Выросший на самом верху социальной лестницы, он в зрелые годы своей жизни имел возможность общаться с монархами и их приближенными, а поскольку именно в эти годы в России правила Екатерина II, то граф общался именно с ней и ее двором. И будучи человеком военным, он не всегда умел и желал скрыть пренебрежение воина перед представительницей прекрасного пола, занимающейся, как он искренне считал, сугубо мужским делом, и теми, кто ищет милостей у трона женщины. Многие подобное отношение Панина чувствовали и не любили его, хотя, включая и императрицу, отдавали должное его военным талантам и используя их в тех случаях, когда другие могли с задачей не справиться.
Использовали сквозь зубы, пользовались, но не любили. Панин же лишь усмехался, живя и действуя так, как привык и как умел. А умел он в военном деле немало.
Он родился в 1721 году, в пятнадцать лет вступил солдатом в лейб-гвардии Измайловский полк и в том же году участвовал во взятии Перекопа и Бахчисарая. Затем воевал против шведов. В 50-е годы он – уже полковник и командир Новогородского пехотного полка – считается одним из лучших офицеров в российской армии.
К началу Семилетней войны Панин – генерал-майор. Он храбро дрался под Гросс-Егерсдорфом, Цорндорфом, Кунерсдорфом, участвовал во взятии Берлина, был произведен в генерал-поручики и назначен генерал-губернатором кенигсбергским. Вскоре он стал и генерал-аншефом, сенатором и членом Совета, а в 1767 году – кавалером высшего российского ордена Св. Андрея Первозванного и графом.
Начавшаяся война с Турцией в 1768 году сделала его по открытии военных действий главнокомандующим Второй армией, главной задачей которой стало взятие считавшейся турками неприступной крепости Бендеры.
15 июля 1770 года армия Панина, насчитывающая порядка 34 тысяч человек, подошла к крепости. Долгие осадные работы, сопровождавшиеся многочисленными стычками и маневрами, атаками и контратаками, должны были иметь свой логический конец. Им и стал штурм, назначенный главнокомандующим в ночь с 15 на 16 сентября.
За несколько дней до этого, как сообщили перебежчики, бендерский паша, чувствуя неизбежность решающего приступа, взял со всего гарнизона клятву драться до конца и, скрепляя эту клятву и желая показать, что он разделит со своими подчиненными все, что бы ни уготовила им судьба, ел с ними так называемую "кровавую кашу".
К дню приступа русские подвели сильную мину под бендерские укрепления, и, хотя Панин и верил в ее действенность, но больше он верил в своих людей.
Вверенные ему гренадерские войска он разделил на три колонны.
Правая – под началом полковника Вассермана – состояла из гренадерских рот Ряжского, Курского, Козловского и Елецкого полков, двух батальонов мушкетеров и дивизиона егерей. Левая (начальник полковник Корф) – из гренадерских рот Севского, Орловского, Владимирского и Белевского полков, также двух батальонов мушкетеров и дивизиона егерей. Средняя – из гренадер Тамбовского, Старооскольского, Воронежского и Черниговского полков. Каждая колонна имела подкрепления, должные действовать в развитии успеха гренадер.
Наступил вечер 15 сентября. В десятом часу была окончена средняя мина – и 400 пудов пороха взорвались в темноте южной ночи. Турки открыли беспорядочную, но яростную пальбу наугад, однако она не остановила штурмовых колонн, пошедших на приступ.
Русские колонны быстро преодолели пространство до бендерских укреплений, и когда они уже начали вступать на крепостной вал, Панин направил в поддержку левого фланга два дивизиона егерей полковника Фелькерзама, чье мужество сделало его любимцем целой армии. К правому же флангу ушел с подкреплением обер-штер-кригскомиссар Ларионов, к средней колонне – полковник князь Одоевский.
В самом начале дела был убит начальник средней колонны полковник Миллер, которого тут же заменил подполковник Репнин, пришедший сюда на подкрепление с 4-мя гренадерскими ротами. Репнин и повел людей вперед – колонна перешла двойной ров при подошве гласиса, ров перед палисадом на гребне гласиса, двойной палисад перед прикрытым путем, главный крепостной ров глубиной в две с половиной и шириной в шесть саженей. Вслед за этим нападавшие приставили наконец лестницы к крепостному валу, взойдя на который вступили в ожесточенную рукопашную схватку с турками. Левая и правая колонны вступили на главный вал в те же самые минуты и так же с ходу включились в бой на холодном оружии.
Неприятель, деморализованный частично уже тем, что русские сумели с ходу преодолеть столь значительное количество препятствий, а также перспективой вступать в штыковую с людьми, которые были известны как мастера подобного рода боя, тем не менее держались стойко, со скрипом сдавая каждую позицию.
Сбитые гренадерами с вала, они не менее отчаянно обороняли каждый дом, превращая его в маленькую крепость, а каждую улицу – в поле боя. Но шаг за шагом все же русские отряды отжимали осман к твердыне крепости – замку, где противник решил держать последнюю линию обороны.
Той порой наступило утро – бой же, длившийся всю ночь, не затихал. Турки решились на отчаянную попытку – и бросили до полутора тысяч лучшей кавалерии и более полутысячи пехоты против тыла русского войска (этот отряд, выйдя из ворот, обращенных к реке, неожиданно появился на левом фланге Панина).
Но граф недаром настойчиво воспитывал у своих подчиненных чувства самостоятельности и личной ответственности за поручаемое дело. Это дало свои плоды как раз сейчас: многие отдельные офицеры успели с находившимися около них солдатами встать на пути осман. А когда еще и артиллерия по приказу главнокомандующего открыла по этому отряду сильный картечный огонь, то неприятель не выдержал и начал поспешное отступление.
Но намерение не стало действием: куда бы ни устремлялись османы, на их пути везде стояли русские отряды. Так что попытки оказались тщетными – большая часть из отряда, выделенного пашой, погибла, малая же часть предпочла позор плена бесцельной гибели.
Засевшие в замке, видя их судьбу, также предпочли жизнь смерти, и поэтому когда в 8 часов утра граф Панин приказал начать штурм замка, то вместо орудийных залпов со стен его начали кричать о том, что выпускают депутатов, готовых рассмотреть условия капитуляции.
Панин потребовал сдачи безо всяких условий – и османы, деморализованные всем развернувшимся доселе на их глазах, вынуждены были согласиться. Сдалось около двенадцати тысяч уцелевших, включая более пяти тысяч янычар и спагов. Кроме этого противник потерял более пяти тысяч убитыми, не считая, сгоревших при пожаре, в ходе штурма охватившем Бендеры и приведшем к тому, что вся крепость обратилась в пепел.
Трофеи составили: пушек медных – 203 штуки, чугунных – 59, мортир медных – 28, мортир кугорновых – 57, порох, боеприпасы, 20 тысяч пудов сухарей, множество пшеницы и проса.
Панин был награжден орденом Св. Георгия 1-й степени "за мужественное и благоразумное предводительство в вверенной ему в Турецкую войну армией противу столь отчаянно и с великой силой неприятелем защищаемой крепости Бендер и покорение оной с ее замком". Орден этот Панин получил 8 октября 1770 года – третьим, после Петра Румянцева и Алексея Орлова, но он не получил давно ожидаемого им фельдмаршальского жезла, и новоиспеченный кавалер действует с присущей ему решительностью.
Воспользовавшись как поводом своей болезнью, полученной еще в Семилетнюю войну и ныне в результате военной неустроенности обострившейся, он уже 27 ноября того же года подает прошение об отставке.
Она принимается, и покоритель Бендер начинает вести частную жизнь обычного помещика. Но огонь в нем не погас – он разгорается с новой силой, когда до Панина доходит слух о восстании Пугачева. Граф предлагает императрице свои услуги, и та спешит ими воспользоваться – 29 июля 1774 года следует рескрипт императрицы о вверении Панину начальства над всеми войсками, действующими против мятежников и над губерниями Казанской, Оренбургской и Нижегородской, начальства ничем и никем не ограничиваемого.
Графу понадобился всего лишь месяц – после ряда его молниеносных ударов 14 сентября Пугачев был выдан своими вчерашними товарищами.
Мятеж был подавлен, а спасший державу Панин вновь обратился к частной жизни, подобно многим полководцам и диктаторам Древнего Рима: в нем нуждаются – он приходит и свершает необходимое, опасность прошла – он вновь один из равных.
Опасности столь великой для государства более не было, и Панин отныне – лишь частное лицо. Каковым он и оставался до самой своей смерти, последовавшей в 1789 году. В годы новой войны с османами.
На которой вновь отличится Румянцев, сейчас лишь готовящийся к громкому титулу "грозы осман". И собирающийся дерзко откорректировать дошедший из столицы план военных действий на нынешний, 1770 год.
Он, не имея возможности полностью отказаться от выполнения плана, разработанного ближайшим окружением Екатерины, внес все же в него поправку, менявшую направление действий.
Задачу пассивной обороны он заменил активными действиями и выступил с предложением о наступлении между Прутом и Серетом, с целью воспрепятствовать переходу турок на левый берег Дуная.
Этим не только облегчалась осада Бендер, но и освобождалась часть сил его армии для активных операций на Дунае.
План Румянцева оказался возможным благодаря тому, что Военный совет на этот раз не зафиксировал четко способ действий Первой армии.
Директива совета (рескрипт Екатерины II) от 10 декабря 1769 года гласила: "…оставляем вам сами делать и предпринимать… все то, что вы собственным благоразумием за нужно и полезно находить будете к верному и совершенному содержанию наших главных намерений, то есть сохранения княжества Молдавского… и прикрытия осады бендерской". Так что командующий Первой армией целиком и полностью следовал букве распоряжений, правда, полностью изменив его дух.
Румянцев начал кампанию 1770 года с того, что оттянул передовой корпус на соединение с главными силами. Он намеревался действовать прежде всего против живой силы противника и поэтому считал сосредоточение своей армии необходимым, даже в ущерб территориальным потерям, что, как он знал, вызовет неудовольствие в Петербурге.
Главные силы турецкой армии под командованием великого визиря к весне 1770 года постепенно сосредотачивались на правом берегу Дуная у Исакчи, где ими велись работы по наведению моста, затрудняемые подъемом воды. Отдельные группы турецких войск задействовали на левом берегу Дуная. Значительные силы турецкой конницы намеревались – как стало известно русскому командованию – нанести удар в направлении на Яссы. В этой ситуации Румянцев и двинул армию навстречу противнику.
Своим движением, как писал он 20 апреля П.И. Панину, он имел в виду "прямое намерение наступательного действия, вложить в неприятеля больше страха, нежели суть мои силы". 25 апреля главные силы Первой армии выступили из лагеря под Хотином и двинулись на юг вдоль левого берега Прута. После соединения с передовым корпусом у Румянцева было около 40 тысяч человек, включая нестроевых.
Великий визирь, зная малочисленность русских и обширность квартирного расположения, предполагал разбить их поодиночке, не допуская до соединения. Для этой цели он назначил три корпуса (60 тысяч) татар, которые должны были исполнить это. Сам же визирь с передовыми силами спешил подкрепить передовое войско.
Именно поэтому Румянцев решил не дожидаться объединенного удара всей турецкой армии, а бить ее частями. В его планы вмешивалась весенняя распутица: проливные дожди приносили непредвиденные задержки, степи превратились в море грязи, ручьи – в почти полноводные реки. Люди и лошади тонули. Румянцев приказал бросать обозы и парки.
На марше армия составляла несколько походных колонн, соответствовавших частям будущего боевого порядка. В этом же порядке войска бивакировали перед сражением. Это облегчало построение к бою. Оно выполнялось дивизиями заблаговременно под покровом темноты до начала сражения.
Татарская конница, подкрепленная передовыми корпусами турок, при приближении Румянцева перешла к обороне в укрепленном лагере при урочище Рябая Могила на левом берегу Прута.
Командующий русской армией строил свой успех на расчете, что противник не подозревал о незначительности войск Румянцева. Кроме того, были предприняты тщательные меры к прикрытию операционной линии.
Несмотря на разведку, русские войска не знали точного расположения татарской конницы. Чтобы не позволить противнику ускользнуть и в то же время облегчить возможность быстрого движения воинских масс, Румянцев разделил свою армию на три группы, дав каждой особый маршрут и точно определив точку соединения…
Бывший русский посол в Варшаве, активно нелюбимый магнатерией за то, что не щадил ее гонор и частенько весьма резко осаживал, давая понять, что он не просто посол, а посол России, страны, отныне решающей судьбы Речи Посполитой, ныне же командир передового корпуса генерал-поручик князь Николай Васильевич Репнин озабоченно смотрел на разостланную перед ним на барабане карту. С легкой руки главнокомандующего армией барабан не ему одному заменял в походе стол.
Репнин заменил умершего от чумы генерал-поручика Штофельна, человека про жестокость которого Румянцев счел нужным писать Екатерине, и вместе с новой должностью принял груз проблем, тяжело сейчас давивший ему на плечи. За несколько дней до смерти Штофельн получил распоряжение: силами своего корпуса занять урочище Рябая Могила и удержаться там, не давая татарам и туркам двигаться от Нижнего Дуная, Аккермана и Бендер в направлении Ясс и Хотина. А незадолго перед этим противник перешел к решительным действиям, намереваясь разбить корпус по частям, на которые он был рассредоточен, выполняя задачу по обороне ряда городов и местностей Молдавии. И теперь неприятель с каждым днем все более и более усиливал свой натиск на корпус Репнина.
"Уже десять дней мы здесь, – не сводя воспаленных от недосыпания глаз от карты, думает командир корпуса, – здесь, на западном берегу Прута, против Рябой Могилы. Сие урочище занято противником нашим – татарами да турками. За эти недели, отбиваясь отдельными отрядами от неприятеля, корпус сумел в конце концов собраться в единый кулак и теперь препятствует Абаз-паше переправиться через реку. Но что делать с отрядом Абды-паши, коей наступает на нас по нашему западному берегу с юга. Не будет ли так, что, ввязавшись с ним в драку, мы упустим Абаз-пашу и татар Каплан-Гирея? А коли они соединятся, то что? Что, что, – прервал он сам себя, – нечто не знаешь. Мы так далеко от основной армии, что в этом случае нас уже ничто не спасет. И ведь я же неоднократно просил графа о помощи, обрисовывая ему наше положение, он же все: держитесь, скоро подойдут главные силы. Подойти-то они подойдут, но узнаем ли мы уже об этом?" Откинутый полог палатки впустил волну свежего воздуха, запах костров, комаров и приглушенный доселе тяжелой холстиной смутный гул большого лагеря.
– Ваше превосходительство, – вытянулся на пороге адъютант, – турки.
– Какие турки?
– Мыслю, что отряд Абды-паши. Идет с юга.
– Хорошо. Пригласите полковых командиров.
– Уже оповещены. Ждут вас. Звать, ваше превосходительство?
– Не стоит. Я сейчас иду.
С этими словами он прицепил шпагу, заткнул пистолеты и вышел вон.
– Господа, речи произносить не будем. Противник перед нами. Что делать, вы все знаете – чай, за последние дни не впервой. По местам, господа!
Ударили первые русские залпы. Визг картечи смешался с сухими и четкими хлопками залпов пехоты. Хаотические атаки турок натыкались на железную сдержанность русских порядков. Попытки Абды-паши сбить корпус с укрепленной позиции и разгромить в мешанине отступления не удались, и турецкий отряд, не поддержанный, к его удивлению, с противоположного берега Прута, отошел, откуда и прибыл, – на юг. Но отступил он недалеко, будучи готовый вновь начать свое наступление.
Репнин не меньше турок был удивлен странной пассивностью войск неприятеля за рекой. Он понимал, что его разгром зависит лишь от времени – не получилось единого порыва у турок с татарами сегодня – получится завтра. Но пасовать он не собирался. Выполнить свой долг до конца, – за этим он был послан к Пруту, и он его выполнит!..
Ночь после неудачного нападения турок, а на рассвете в лагере раздались радостные крики:
– Смотрите! Смотрите!
– Наши! И впрямь наши!
– Наконец-то дождались!
– Где? Не вижу! Где ж они?
– Да не туда смотришь! Вона за рекой! Вон там, там!
Разбуженные криками и гамом командиры впопыхах выскакивали из своих палаток, ожидая увидеть всеобщий штурм своих укреплений и тут же, уразумев, включались во всеобщий разноголосый радостный шум. Действительно, вдали от дома, окруженные со всех сторон врагами, увидеть своих братьев по оружию – это праздник, лучше которого трудно что-то придумать.
Радость относилась к подошедшему по восточному берегу Прута корпусу генерал-квартирмейстера Баура. Это Румянцев, зная о крайне тяжелом положении корпуса Репнина, выделил из своих малых сил отборный отряд из девяти батальонов, куда он включил свою гордость и любимое детище – батальон егерей графа Семена Воронцова, девятнадцать эскадронов кавалерии, несколько полевых орудий и понтонный парк, должный навести мост через Прут для быстрейшего соединения с передовым корпусом.
Но понтоны опоздали и поэтому корпуса Баура и Репнина целые сутки на себе доказывали правильность пословицы, что, де, видит око, да зуб неймет. Этим воспользовался Абаз-паша, который в тот же самый день бросил двадцатитысячный отряд против корпуса Баура.
Казаки Репнина обнаружили движение противника и доложили начальству. Их вызвали к командиру корпуса.
– Значит, говорите, готовятся?
– Так точно, ваше сиятельство, – бойко подтвердил седоусый разбитной урядник. – Все как есть господину полковнику обсказали.