12 июня главнокомандующий приказал генерал-поручику Ступишину выступать к Силистрии, где засел 15-тысячный гарнизон Хассан-паши, двумя колоннами – Вейсмана и Потемкина.
Оба корпуса безо всякого сопротивления со стороны турок перешли по понтонному мосту через реку Галац и остановились недалеко от крепости – в пределах видимости также и нового лагеря Осман-паши, перебравшегося со всем своим 20-тысячным войском поближе к Силистрии.
Заняв одну из высоток, Ступишин начал рекогносцировку, которая не понравилась туркам, напустившим на русские легкие войска прикрытия свою кавалерию. Для нейтрализации турецкой кавалерии вперед пошел батальон егерей подполковника Мекноба, но из турецкого лагеря вышло к своей кавалерии значительное подкрепление.
Тогда Ступишин – на усиление Мекноба – приказал двинуть вперед 1-й гренадерский полк полковника Семена Воронцова с 10 орудиями. По просьбе Вейсмана он возглавил лично все эти силы, включая егерей.
Вейсман быстро повел вперед каре отборной пехоты, сметая артиллерией кавалерию противника со своих флангов. Осман-паша, увидя это, бросил на русских до 10 тысяч конницы. Картечные залпы на некоторое время погасили их пыл. Но лишь на время: оправившись, турецкие кавалеристы вновь насели на отряд Вейсмана и начали трепать его левый фланг, где располагались арнауты.
Арнауты оказались опрокинутыми, и турки мгновенно переместились с левого фланга отряда Вейсмана на его правый фланг, где занимал место егерский батальон. Неприятельская кавалерия окружила егерей с фланга и принялась неистово атаковать, угрожая своими наскоками отбить у русских их артиллерию, вкупе с зарядными ящиками. Дабы не допустить этого, Мекноб приказал развернуть пушки и открыть картечный огонь по противнику, наседавшему на него с тыла, третьей же шеренге приказал пойти в штыки.
Отбитые от передового отряда турки попытались навалиться на основные силы корпуса, но также безуспешно: его опрокинули и гнали до самого ретраншемента, лишь огонь которого заставил прекратить атаку. Тем временем Ступишин выслал в подкрепление Вейсману генерал-майора Голицына с Невским полком и гренадерским батальоном полковника Блюхера.
Усилившись, таким образом, весьма значительно, Вейсман пошел вперед – в атаку на ретраншемент и лагерь. Турки не выдержали удара и бежали к Силистрии.
Ворота крепости были закрыты – комендант Силистрии сказал, что ему не нужны в гарнизоне трусы, и поэтому разбитые отряды Осман-паши вновь собрались и предприняли еще одну атаку на русских. Тогда им навстречу вновь понеслась кавалерия Ступишина, ведомая Потемкиным. В несколько минут все было кончено: османы рассеялись уже окончательно, и преследование их было приостановлено лишь выстрелами из крепости.
Хассан-паша так и не пустил никого из разбитого войска – кроме одного раненного в бою Осман-паши – к себе в крепость, и 20-тысячный корпус перестал существовать, разбредясь по окрестностям.
Вскоре к Силистрии подошла главная армия. Румянцев нашел перед собой мощную крепость, гарнизон которой намеревался защищаться весьма упорно. Усилившись за последнее время до 30 тысяч, защитники крепости отвергли все предложения о сдаче, сказав – в лице своего коменданта, что русские не получат не только крепости, но и ни одного гвоздя, ни одного камня из нее.
Оборонительные укрепления были защитниками крепости значительно усилены. По приказу коменданта были обустроены с точки зрения долговременной обороны и прочно заняты даже высоты юго-восточнее крепости, из которых особенно важное значение имела одна, расположенная южнее стен Силистрии – так называемой Нагорный редут.
Румянцев решил взять окопы редута, мешавшие ему начать бомбардировку крепости. Атака была предпринята на рассвете 18 июня силами отрядов Потемкина, Вейсмана, Игельстрома и – отдельно – запорожцев. Удача сопутствовала и на этот раз одному Вейсману, который обошел окопы с тыла и выгнал из них турок. Его отряд держался в занятых укреплениях целый день и отошел лишь по приказу Румянцева…
– Ваше сиятельство, – голос Вейсмана дрогнул, – ваше приказание выполнено: Нагорный редут очищен от русских. Там осталась лишь пролитая кровь, павших утром…
– Оттон Иванович, знаю, что тяжело. Тяжело отступать в двух шагах от победы. Но вы еще не знаете, почему я отдал сей приказ. Мы отходим от Силистрии: на выручку ее идет Нуман-паша с базарджикской армией. У него двадцать тысяч, включая и тысячу ялынкалыджи, которые, как вы знаете, пехота весьма отборная, давшая клятву биться с неверными лишь на саблях. Так вот, покуда есть у меня возможность для маневра – я армией рисковать не буду: часть ее еще может быть разбита, вся же она – нет. Слишком многое в этом случае поставлено на карту. Ее поражение – это не только ее гибель, потеря всего того, что завоевывалось кровью нашей последние годы, но и гибель многого, многого другого. Вот почему, жертвуя частью, я должен спасать целое – и так до предела. Сейчас же пока – не предел. Так что действуйте, генерал! Да и к тому же, кто сказал, что в данном случае должна быть непременно жертва?
– Разумеется, господин фельдмаршал. Я понял вас. Благодарю.
– Ваше превосходительство, я даю вам пять тысяч…
– У Нуман-паши, ваше сиятельство, вроде бы, вы сказали, двадцать тысяч?
– Остальные пятнадцать тысяч – это вы сами, Оттон Иванович. Торопитесь!
– Не беспокойтесь, Петр Александрович. Все будет исполнено, как должно.
– Я и не сомневаюсь, господин генерал-майор. Именно поэтому вам и поручается сия баталия!
– Благодарю вас, ваше сиятельство. И до свидания!
– До свидания.
Вейсман повел свои 10 батальонов пехоты и 5 полков конницы наперерез туркам, дабы перехватить наступление Нуман-паши от Буюк-Кайнарджи на север.
Ночь застала русских на походе в нескольких верстах от неприятельского лагеря. Вейсман остановил свой корпус на ночевку в горах, а утром по теснине – единственному возможному пути к хорошо укрепившимся туркам – повел солдат вперед. На выходе из ущелья генерал приказал перестроиться в боевой порядок. Впереди шел авангард в составе Кабардинского пехотного полка, двух гренадерских батальонов, полка казаков и егерей. Вейсман доверил авангард Кличко, ведшему своих солдат чуть правее главных сил.
Слева от Вейсмана пылила конница, составлявшая как бы арьергард русских.
Нуман-паша расположил свой лагерь на высоте, по подошве которой турки отрыли множество рвов. Единственный специально оставленный проход к укреплениям блокировали сааги. По ним и открыл огонь Кличко. Сначала те растерялись, но потом, оправившись, – с помощью своих артиллеристов – пошли в наступление.
Но Вейсман уже также миновал проход, и его каре находились теперь левее авангарда, в деле. Он решил ударить по центральному укреплению, где скопилась почти вся артиллерия осман и большая часть пехоты.
Каре бегом пошло в гору, но когда до цели оставалось не более ста шагов, навстречу боевым порядкам Вейсмана хлынула толпа янычар и ялынкалыджи. Они кинулись на русские каре и прорвали центр главного из них. Тут дрался сам Вейсман, подбадривая солдат лишь своим примером, без всяких слов. Янычар было в три раза с лишним больше, чем солдат в каре Вейсмана, и они своей массой начали отжимать русских от лагеря. Один из турок, яростно рубившийся саблей и уже долгое время действовал как щитом своим пистолетом, зажатым в левой руке, приблизился к русскому генералу. Отбив шпагу Вейсмана и довернув противника кистевым нажимом, он в упор разрядил в него свой пистолет. Заряд пробил Вейсману левую руку и сердце. Последние слова его были:
– Не говорите людям…
Но его опасения и надежды турок, издавших ликующий рев, когда Вейсман упал, оказались напрасными. Два гренадера, держа на весу тело генерала, завернутое в плащ, мерно пошли вперед. Их обогнали остальные. Противник был сбит с позиции и попал под настоящую резню. Пленных на этот раз не брали.
Одновременно с этим Кличко, отбившись от спагов, повел штурм лагеря. Началось повальное бегство осман. Генерал-майор Голицын, заменивший Вейсмана на посту командира корпуса и на его месте в первой шеренге атакующих, бросил вдогон отступающим кавалерию, бывшую доселе в резерве. Турки потеряли до пяти тысяч, русские – убитыми пятнадцать, но среди них – и "русского Ахилла".
Тело Вейсмана забальзамировали в Измаиле и отправили для захоронения в Лифляндию, на мысу Сербен, пожалованную ему незадолго до этого – вкупе с трофейной пушкой – Екатериной II.
Суворов, узнав об этой смерти, прошептал:
– Вейсмана не стало – я остался один.
Так же думал и Румянцев – когда русские отошли за Дунай на передовом посту армии у Гирсова Вейсмана заменил Суворов.
После того как русские войска переправились через Дунай, Екатерина II писала Вольтеру: "Радуйтесь Г. Вольтер, вместе со мной переходу через Дунай. Он не столь знаменит, как переход Людовика ХIV через Рейн, но не столь обыкновенен. Целые восемь сот лет, Русское войско по преданию летописцев не было на той стороне Дуная".
В этой кампании Румянцев действовал с разумной осторожностью, не всеми понятной и оцененной. Русский командующий избегал риска, поскольку неудача главных сил южнее Дуная могла бы иметь катастрофические последствия.
В 1774 году началась новая кампания против турок. Действия русских войск развивались на основе предложений Румянцева, основную идею которых он сформулировал так: "Я приложу старание поставить все части во взаимную связь и теснить неприятеля, вовлекая его на бой в поле из мест, на которые без крайности не почитаю я полезным вести поспешную атаку, и отваживать в начале кампании людей на большую потерю".
Екатерина II предоставила Румянцеву самые широкие полномочия – полную свободу наступательных операций, право ведения переговоров и заключения мира. В мае 1774 года поход начался.
Русская армия состояла из трех дивизий и двух корпусов. Первая дивизия под началом Глебова – 8 пехотных, 4 конных, полтора гусарских и 2 казачьих полка. Вторая дивизия (командир – Лойд) – 4 пехотных, 2 конных, 1 гусарский и 1 казачий полки. Третья дивизия – ее возглавлял Каменский – 5 пехотных, 3 конных и 6 казачьих полков. В корпусе Салтыкова – 10 пехотных, 2 гусарских, 5 казачьих, 5 карабинерских и 1 пикинерский полки.
Корпус Суворова состоял из 4 пехотных, 1 гусарского, 1 казачьего и 1 пикинерского полков, двух егерских батальонов и 2000 запорожцев.
По генеральному плану Румянцева в 1774 году предусматривалось перенесение военных действий за Дунай и наступление до самых Балкан, чтобы сломить сопротивление Порты. Для этого корпус Салтыкова должен был обложить крепость Рущук, сам Румянцев с 12-тысячным отрядом осадить Силистрию, а Репнин – обеспечить их действия, оставаясь на левом берегу Дуная. Каменскому и Суворову предписывалось наступать на Базарджик и Шумлу, отвлекая на себя до падения Рущука и Силистрии войска верховного визиря.
Организованное несколькими группами войск наступление армии Румянцева на правом берегу Дуная приведет вскоре к нескольким значительным победам: Каменского при Базарджике, Салтыкова у Туртукая и – самой значительной, сыгравшей значительную роль в победоносном окончании войны – Суворова при Козлуджи.
Это соответствовало первоначальному плану фельдмаршала, где одну из главных задач в предстоящей операции должен был выполнить Суворов, недавно произведенный в генерал-поручики. В районе Базарджика его корпус соединился с корпусом генерала М.Ф. Каменского, после чего русские войска двинулись дальше по направлению к Варне.
В апреле 1774 года корпус Каменского переправился через Дунай и остановился у Карса. 16 мая с ними соединился и корпус Суворова. Оба генерала должны были предпринять решительное наступление за Дунаем, что сулило им большие преимущества – турки небольшими гарнизонами сидели в крепостях, и лишь в Шумле было около 50 тысяч войска. Румянцев предоставил обоим генералам полную инициативу в ведении действий. Но оговорил при этом, что в спорных вопросах первенство принадлежит Каменскому как старшему в чине.
Каменский и Суворов разработали план, одобренный Румянцевым. Каменский должен был действовать против Варны, а Суворов – прикрывать его силы. Затем главные операции предполагалось направить против Шумлы, и в случае встречного сражения Суворов должен был ударом во фланг или тыл отрезать турецкое войско от этой крепости.
Несмотря на то что Суворов должен был выступить к Козлуджи 28 мая, он поджидал некоторых из еще не прибывших полков и потому тронулся лишь два дня спустя. Он пошел не по параллельной дороге, как то было условленно заранее, а по той, которую считал более удобной, даже не поставив в известность об этом Каменского. Тот не замедлил сообщить Румянцеву, что Суворов неизвестно, где находится, и неизвестно, кому подчиняется. На это Румянцев ответил, что Каменский как старший сам имеет все необходимые возможности призвать Суворова к порядку. Но фельдмаршал забыл при этом, что прямого подчинения одного генерала другому не было, также как и внешних разногласий между ними.
В конце месяца отряд Каменского выступил к Базарджику, связывающему между собой Варну, Шумлу и Силистрию. Шесть дней он простоял здесь в ожидании Суворова и лишь 9 июня соединился с ним у Юшенлы. После проведения рекогносцировки у Козлуджи было обнаружено сорокатысячное турецкое войско, высланное великим визирем из Шумлы против русских.
Русская кавалерия уверенно преследовала отступавших турок, но, вступив в лесное дефиле, растянулась и на марше была атакована турецкой кавалерией. Русские войска уже готовились отойти в довольно неорганизованном порядке, но были быстро остановлены Каменским, выславшим вперед свою пехоту и лишь за ней сосредоточив кавалерию.
В ходе завязавшегося сражения турки были отброшены. Вскоре турецкий лагерь был захвачен отрядом Суворова, после чего противник окончательно отступил к Шумле и Праводам.
Победителем при Козлудже был объявлен Суворов. Каменский был обижен и приостановил наступление своих войск под предлогом недостатка перевозочных средств и провианта. На военном совете его отряда было принято решение оставаться у Козлуджи, а вскоре – и отступить на позицию между Шумлой и Силистрией, чтобы отрезать последней сообщение, а впоследствии и взять ее.
Получив об этом известие, Румянцев в негодовании писал Каменскому, что "не дни да часы, а моменты в таком положении дороги". Он приказал обоим генералам продолжать наступление на Шумлу и только в случае полной невозможности овладения ею идти к Силистрии.
Впоследствии Суворов обвинял Каменского, что он не дал ему перенести войну за Балканы. Однако тогда он и сам участвовал в военном совете и вместе с другими генералами высказался за приостановку наступления. Немалую роль в этом сыграло и то соображение, что никаких самостоятельных действий после соединения с Каменским ему больше позволено не будет, и руководителем дальнейших операций останется все же Каменский.
Суворов покинул армию и уехал для лечения в Бухарест. Здесь у него произошло объяснение с главнокомандующим по поводу самовольных действий, а затем и новое назначение. Теперь Суворов и Каменский расстались навсегда. Спустя более чем двадцать лет, во время последнего суворовского похода, под началом полководца стал младший сын Михаила Федотовича – Николай Каменский.
Получив такие указания, Каменский продолжал движение к Шумле, а Суворов двинулся к Кулевче, чтобы прервать сообщения между Шумлой, Варной и Праводами. Чтобы генералы не мешкали, Румянцев принял личное участие в обеспечении их экспедиции. Но было уже поздно.
16 июня Каменский разгромил турецкое прикрытие у Ени-Базара и на следующий день приблизился к Шумле. Здесь он удостоверился в превосходстве противника над силами его отряда. У великого визиря, сидевшего в Шумле, было 35-тысячное войско, в то время как у самого Каменского не было и семи тысяч человек. Оставалась лишь надежда разгромить турок в открытом поле, выманив их сюда из крепости. Для этого отдельные отряды начали жечь окрестные селения.
Уже 19 июня отдельный отряд полковника Розена, охранявший сообщения отряда Каменского, был атакован турецкой кавалерией. На помощь Розену генерал выслал русскую пехоту, что, в свою очередь, вынудило великого визиря выйти из крепости с большей частью своей армии. В ходе сражения турки были разбиты и бежали обратно в Шумлу. Но крепость так и не была взята. Каменский начал осадные работы и обложил крепость со всех сторон, одновременно наблюдая за всеми дорогами, ведущими в глубь страны.
К началу июля все сообщения турок со Стамбулом были прерваны, в Шумле стал остро ощущаться недостаток продовольствия и фуража. Это привело к массовому дезертирству из турецкого войска.
В отчаянии великий визирь предпринял 6 июля последнюю атаку русского войска, но был отбит на всех пунктах. Казалось, падение Шумлы близко, но в тот же день Каменский получил предписание Румянцева не предпринимать ничего решительного, поскольку в Кючук-Кайнарджи полным ходом шли переговоры о мире.
Но Каменский не желал оставлять уже занятые рубежи и предполагал расположить русские войска там, где они оставались при отражении вражеской атаки. 7 июля ему удалось этого достичь, но здесь его снова настигло предписание главнокомандующего прекратить все военные действия. Каменский отошел от Шумлы накануне подписания Кючук-Кайнарджийского мирного договора.