Потрясенный рыбак не мог произнести ни звука. А когда дар речи вернулся к нему, два слова полетели вдогонку беглецам:
- Проклятые республиканцы!
Но к этому времени лодка уже скрылась во мраке среди чернеющей пены волн.
Глава III
ПУТЕШЕСТВИЕ
Кернан, как и говорил, не испытывал никаких затруднений в управлении баркой. Этому он научился еще в молодости, будучи простым рыбаком, и все побережье Бретани от стрелки Круазик до мыса Финистер знал как свои пять пальцев. Не было ни одной скалы, о которой бы он не ведал, ни одного залива или бухточки, в которые бы не заглядывал. Он помнил часы прилива и отлива и не пугался ни рифов, ни отмелей.
Суденышко, на котором плыли теперь наши друзья, представляло собой узкую рыбачью лодку с глубокой осадкой кормы и приподнятую в носовой части. Она обладала завидной остойчивостью на морской волне даже при плохой погоде. На лодке ставили два паруса красного цвета: фок и грот. В настиле, покрывавшем ее во всю длину, была выемка, предназначенная для рулевого. Таким образом, волны, не причиняя вреда, могли свободно перекатываться через палубу, что, впрочем, случалось не раз во время ловли сардины на траверзе острова Бель-Иль и потом, когда приходилось пробираться в устье Луары, чтобы подняться до Нанта.
Две пары рук оказались совсем не лишними при управлении лодкой. Вскоре паруса были поставлены, и суденышко, накренившись на борт, рванулось вперед. Подгоняемое юго-восточным ветром, оно стремительно летело по волнам. Бретонец решил не брать на парусах ни одного рифа, несмотря на сильный ветер, хотя лодка так кренилась под его напором, что волны лизали ликтросы. Но точное движение руля, вовремя подтянутый шкот помогали Кернану восстановить равновесие, и суденышко продолжало свой стремительный бег.
В пять часов утра они прошли между Бель-Илем и полуостровом Киброн, которому через несколько месяцев суждено было захлебнуться французской кровью и стать позором для англичан.
Запас провизии на лодке состоял из нескольких копченых рыбин, и друзья смогли наконец немного подкрепиться - в первый раз за последние пятнадцать часов.
Путешествие проходило в молчании. Граф де Шантелен находился во власти глубоких переживаний. Перед ним смутно проплывали картины прошлого, причудливо переплетенные с видениями будущего, которые рисовало его воображение. В тот миг, когда он бросился на помощь своей жене и дочери, опасность, казалось, еще больше нависла над ними. Он пытался предугадать развитие действия и старался воскресить в памяти последние события, согласно известиям, полученным из замка.
- Карваля хорошо знают в округе, - сказал граф, обращаясь к Кернану, - и если он появится в окрестностях замка, его ожидает отнюдь не радушный прием.
- Верно, - согласился бретонец, - ваши люди не упустят возможности расправиться с ним. Однако если этот оборванец решит навестить замок, он придет не один. Да что там! Хватит и одного его доноса, чтобы госпожа графиня и моя племянница Мари были брошены за решетку. Две несчастные женщины, никому не причинившие вреда! В какое же время мы живем!
- Да, ужасное время, Кернан, - время, когда гнев Господень пал на нас. Но мы должны подчиниться воле Божьей. Счастливы те, кто не имеет семьи - они могут бояться лишь за самих себя! Мы, Кернан, мы боремся, защищаемся, сражаемся за святую веру, тогда как нашим матерям, дочерям, сестрам, женам остается лишь плакать и молиться.
- К счастью, мы здесь, - ответил Кернан. - И враги смогут добраться до них только через наши трупы. Что бы там ни случилось, вы правильно поступили, что оставили госпожу графиню и Мари в замке; ведь они собирались последовать за вами на поле брани, как это сделали госпожа де Лескюр, госпожа де Донисан и другие. Сколько же страданий выпало на долю этих женщин.
- И все же, - возразил граф, - мне жаль, что их сейчас нет рядом. Так я бы не тревожился за них, а после угроз этого Карваля меня охватывает страх.
- О, к завтрашнему утру при попутном ветре мы достигнем побережья Финистера, а оттуда до замка уже рукой подать.
- Они, бедняжки, наверняка будут немало удивлены, увидев нас, - заметил граф с грустной улыбкой.
- И счастливы наконец, - добавил бретонец. - Вижу, как моя племянница Мари прыгает на шею своему отцу и падает в объятия своего дядюшки! Но потом надо, не теряя времени, перевезти их в надежное место.
- Да, ты прав. Гвардейцы могут нагрянуть в замок в любую минуту. Власти Кимпера скоро получат соответствующие указания.
- Тогда, мой господин, вы знаете, чем вам следует заняться сразу же после прибытия?
- Да, - со вздохом ответил граф.
- У нас нет выбора, остался только один путь.
- Какой же? - спросил граф.
- Собрать все наши деньги, нанять корабль, сколько бы это ни стоило, и бежать на нем в Англию.
- Эмигрировать! - вскричал граф с болью в голосе.
- Так надо! - твердо произнес Кернан. - В стране, где мы живем, ни вы, ни ваша семья больше не можете чувствовать себя в безопасности.
- Ты прав, Кернан! Комитет общественного спасения непременно развернет жестокие репрессии в Бретани и в Вандее. Победив, они начнут истреблять.
- Все так и будет. Они уже направили своих самых непримиримых эмиссаров в Нант, Затем они доберутся до Кемпера и Бреста, и скоро реки Финистера так же вздуются от трупов, как и Луара.
- Да, - воскликнул граф. - О, жена моя, дочь моя! Прежде всего нужно спасти их! Несчастные и кроткие создания… Но если мы покинем страну, ты последуешь за нами, Кернан?
- Я догоню вас, мой господин.
- Ты не уедешь вместе с нами?
- Нет! Я еще должен шепнуть кое-кому пару слов наедине перед отъездом.
- Этому Карвалю?
- Вот именно.
- Э, оставь, Кернан. Ему не избегнуть суда Всевышнего.
- Мне думается, мой господин, что для него этот суд должен начаться еще на земле.
Граф знал упрямый характер своего слуги и понимал, что тот так просто не откажется от идеи мщения. Поэтому он умолк и обратил все мысли к жене и ребенку.
До боли в глазах всматриваясь в береговую линию, он считал часы и минуты, не думая о сюрпризах бурного моря. Все ужасы этой войны, жестокой и беспощадной с обеих сторон, всплывали в его памяти. И никогда еще его близкие не оказывались в такой опасности. Он видел, как на них нападают, заключают в тюрьму… А может быть, спасаясь бегством, они прячутся сейчас среди этих прибрежных скал, тщетно ожидая помощи? И граф прислушивался, стараясь не пропустить слабый крик среди неистовых завываний бури.
- Ты ничего не слышишь? - спрашивал он Кернана.
- Нет, - отвечал бретонец, - это кричит чайка.
В десять часов вечера зоркие глаза Кернана заметили вход в гавань Лорьян и огонек, слабо мерцающий в сумраке ночи, - форт Пор-Луи. Сначала он направил лодку в проход между островом Груа и побережьем, а затем вновь взял курс в открытый океан.
Ветер оставался по-прежнему попутным, но по силе он больше походил на ураган. Кернану, несмотря на желание поскорее добраться до места, пришлось убрать паруса. Граф принял руль, и лодка с прежней скоростью понеслась по волнам, рассекая носом пенистые гребни.
Уже пятнадцать часов длилось это опасное плавание. Ночь выдалась ужасной. Шторм разыгрался не на шутку. Вид гранитных утесов, о которые разбивался прибой, должен был, казалось, устрашить самых отважных. Суденышко держало курс в открытое море, чтобы избежать многочисленных рифов, которые снискали печальную славу этой части бретонского побережья.
Беглецы ни на минуту не сомкнули глаз. Неосторожное движение руля, секундная растерянность - и лодка тут же скрылась бы в морской пучине. Друзья отчаянно боролись со стихией и черпали силы в воспоминаниях о дорогих им существах, на защиту которых они спешили изо всех сил.
К четырем часам утра ураган начал понемногу стихать, и сквозь просвет в туманной мгле Кернан увидел на востоке очертания Тревиньона. Он едва мог говорить и лишь указал дрожащим пальцем на мерцающий огонек маяка. Граф де Шантелен сложил окоченевшие руки, словно шепча молитву.
Лодка теперь шла по направлению к бухте Форе, расположенной между Конкарно и Фуэнаном. Море стало спокойнее, волнение стихло. Через час лодка наскочила на каменистую гряду у мыса Коз. Столкновение было почти неизбежно, и, хотя Кернан заранее убрал паруса, удар оказался страшным. Преодолев ярость бушующих волн, друзья наконец выбрались на берег. Им казалось, что они еще видят очертания разбитого суденышка среди бурлящей пены прибоя.
- Следов не останется, - заметил Кернан.
- Хорошо! - отозвался граф.
- А теперь - в замок, - сказал бретонец.
Их путешествие длилось двадцать шесть часов.
Глава IV
ЗАМОК ШАНТЕЛЕН
Замок Шантелен находился в трех лье от Фуэнана между Пон-л’Аббе и Плугастелем и меньше чем в лье от бретонского побережья.
Владения графа принадлежали династии Шантеленов с незапамятных времен: этот род по праву считался одним из самых древних в Бретани. Замок строился во времена Людовика XIII, но во всем облике этого сооружения присутствовала та природная суровость, которую гранитные стены придают любой постройке; он казался таким же массивным, величественным и непреклонным, как прибрежные скалы, однако в его архитектуре не угадывалось ни малейшего сходства с крепостным сооружением - ни башен, ни галерей с бойницами, ни потайных ходов, ни сторожевых вышек по углам, напоминающих орлиные гнезда. На мирной бретонской земле феодалам никогда не приходилось защищаться от кого бы то ни было, даже от своих вассалов.
В течение многих веков предки графа практически безраздельно властвовали на своей земле. Шантелены, чуждые лести и угодничеству, были редкими гостями при дворе; их присутствием королевский двор мог похвастать едва ли чаще, чем в триста лет. Эти люди всегда чувствовали себя бретонцами и никогда - французами. Они отказывались признать брак Людовика XII и гордой Анны Бретонской, открыто называя его мезальянсом и даже предательством.
Короли в собственных владениях, они могли быть поставлены в пример королям Франции и даже преподать им урок в управлении государством, что, впрочем, не требовало громких доказательств, ибо Шантеленов всегда любили собственные крестьяне.
Этот аристократический и уважаемый род, отличавшийся мирным нравом, дал стране немного блестящих военачальников. Шантелены никогда не мечтали о военной карьере. В те времена, когда отправиться в поход составляло предел мечтаний дворянина, они мирно коротали дни в своих владениях и были счастливы тем благополучием, которое царило вокруг. Со времен Филиппа-Августа, когда их предки принимали участие в крестовых походах в Святую землю, ни один из Шантеленов не надевал боевых доспехов. Стоило ли удивляться их не слишком широкой известности при дворе, от которого они, впрочем, не ожидали никаких милостей и поэтому не пытались их заслужить.
Благодаря рачительному хозяйствованию их родовые вотчины достигли внушительных размеров. Владения Шантеленов в лугах, солончаках и пахотных землях считались одними из самых значительных в округе. Однако уже на расстоянии пяти-шести лье от замка мало кто слышал о них. Это обстоятельство стало для графа решающим, когда он впервые вознамерился покинуть семейный очаг, чтобы присоединиться к восставшим: замок каким-то чудесным образом оставался нетронутым, тогда как Фуэнан, Конкарно и Пон-л’Аббе уже изведали кровавые ужасы, творимые отрядами республиканцев из Кемпера и Бреста.
Лишенный всякой воинственности, граф тем не менее выказал в ходе сражений незаурядные способности к военному делу. Тот, кто уверен и смел, - везде солдат. Граф де Шантелен держался геройски, что трудно было предположить, зная его мягкий характер. В молодости он принял решение посвятить свою жизнь служению Богу и даже провел два года в ренской семинарии, прилежно изучая теологию. Но свадьба с мадемуазель Лаконтри, его кузиной, направила жизнь графа совсем по другому пути. Вместе с тем более достойную спутницу жизни он вряд ли смог бы сыскать. Соблазнительная молодая девушка стала храброй и преданной женой. Первые годы совместной жизни, воспитание маленькой Мари в этом древнем родовом гнезде, среди почтительных слуг, состарившихся вместе со стенами замка, были наполнены таким счастьем, о котором можно только мечтать.
Это ощущение блаженства распространялось и на всех окрестных жителей, которые чуть ли не обожествляли своего господина. Они чувствовали себя в большей степени подданными графа, чем французского короля. И этому не приходилось удивляться: последний не утруждал себя заботами о своем народе, тогда как семья Шантеленов при любых затруднениях приходила на помощь собственным крестьянам. Так, в их владениях не встречалось ни одного нищего, ни одного обездоленного, с незапамятных времен эта земля не знала ни одного преступления. Нетрудно представить, какой разорвавшейся бомбой стала кража, совершенная этим Карвалем - бретонцем, который два года назад поступил в услужение к графу. Последний был вынужден изгнать вора из своих владений, но этим он только предупредил расправу, которую не преминули бы учинить над Карвалем сами крестьяне, никогда бы не потерпевшие вора на своей земле.
Карваль был бретонцем по рождению, но бретонцем, который много странствовал, побывал во многих уголках Франции и, несомненно, видел не только примеры образцового поведения. Говорили, что он побывал даже в Париже, городе, который местные крестьяне считали оплотом мракобесия, а некоторые - наиболее суеверные - полагали, что это и есть ворота в преисподнюю. Естественно, они готовы были ожидать что-нибудь в этом роде от человека, который вернулся оттуда, ибо всякий, кто туда попадал, становился преступником и вообще человеком пропащим.
Событие, вокруг которого разгорелся такой большой скандал, произошло два года назад. Карваль покинул Бретань, заявив, что жестоко отомстит своим обидчикам. Тогда все лишь пожали плечами в ответ.
Но если можно было с презрением относиться к словам мелкого воришки, то те же слова, брошенные одним из тайных агентов Комитета общественного спасения, заслуживали самого серьезного отношения. И граф, ускоряя шаг по мере приближения к замку, начинал верить в самые худшие свои предположения. Впрочем, сама доброта графини должна была служить ей охранным листом. В течение двадцати лет, с 1773 по 1793 год, она отдавала всю себя для счастья людей, которые ее окружали. Так, ее нередко можно было застать у постели больного; она утешала стариков и, заботясь об образовании детей, основывала школы, а когда Мари исполнилось пятнадцать лет, приобщила и ее к своей благотворительной деятельности.
Мать и дочь, объединенные идеей милосердия, в сопровождении аббата Фермона - местного капеллана, объездили все рыбацкие поселки от мыса Ра до Лесной гавани. Они помогали, чем могли, семьям рыбаков, в чей дом буря так часто приносит горе.
- "Наша госпожа", - звали ее крестьяне.
- "Наша заступница", - вторили им крестьянки.
- "Наша матушка", - говорили дети.
И с завистью смотрели на Кернана, который был так близок всей семье.
Когда граф отправился на войну, графине впервые довелось испытать тяжесть разлуки. Мучительны были минуты расставания, но Умбер де Шантелен, влекомый чувством долга, оставался непоколебим, и храброй женщине пришлось смириться с неизбежным.
В первые месяцы войны супруги часто обменивались новостями через верных людей. Но граф никак не мог найти возможность навестить свою семью - события крайней важности требовали его неотлучного присутствия в войсках. Десять долгих месяцев не видел он своих близких, а последние три - и вовсе не имел от них известий.
Понятно, с каким нетерпением граф, сопровождаемый своим верным Кернаном, возвращался теперь в родовое гнездо. Можно только догадываться, какие чувства теснились в его груди, когда он ступил на берег близ Фуэнана. Не более двух часов отделяло его от объятий жены и поцелуев дочери.
- Давай, Кернан, поспешим, - сказал он.
- Поспешим, - отвечал бретонец, - к тому же быстрая ходьба согреет нас.
Четверть часа спустя хозяин и слуга пересекли местечко Фуэнан, еще погруженное в глубокий сон, и пошли вдоль кладбища, разоренного во время недавнего набега республиканцев.