- Ну что же, - сказал Ульрих, - раз мое предложение отвергнуто, то нам придется передать дело на решение маркграфа, а потом уж решить его судом Божьим. В таком случае, позвольте откланяться! Прошу меня извинить, я тороплюсь.
Мать, сын и дочь быстро переглянулись, но от проницательного взгляда Ульриха это не укрылось.
- Мессир Ульрих! - воскликнул Альберт. - Ведь мы нарушили бы законы гостеприимства, если бы позволили вам уехать!
- Надеюсь, что Господь простит вам этот грех, так же как и мне, за то, что я вынуждаю вас его совершить…
Ульрих поднялся из-за стола, поклонился хозяевам и, придерживая рукой меч, неторопливо направился к выходу.
"Черт побери, а ведь я не подумал еще вот о чем. Если им не удастся убить меня так, чтобы не навлечь на себя подозрений, то они могут вообще распрощаться с замком, а возможно, и с головой! Ведь здесь, среди гостей, полно людей, преданных маркграфу. Если они донесут ему, что Шато-д’Оры со мной разделались, то он сможет предать Клеменцию и Альберта суду, казнить их, а владения их переписать на свое имя или передать в королевскую казну, что в принципе одно и то же. Так что сегодня мне ничто не грозит… Впрочем, в первую голову уберечь Марко!"
Ульрих миновал стол оруженосцев. Франческо тут же подскочил к нему, готовый хоть в огонь, хоть в воду.
- Вот что, дружок, - сказал Ульрих, - найди-ка этого пьяницу Марко и приведи сюда. Быстро!
- Сейчас, мессир Ульрих! - ответил юноша и выбежал из зала.
И тут чья-то рука тронула Ульриха за железный налокотник.
- Постойте, мессир Ульрих! - Обернувшись, Ульрих увидел племянника. - Я понимаю, что вы, возможно, опасаетесь неискренности с нашей стороны…
- Вы правы, мессир Альберт, - ответил Ульрих без тени смущения.
- Ваша прямота заслуживает уважения, мессир Ульрих. Так позвольте мне сказать со всей прямотой: пока вы в моем замке, с вами ничего не случится. За стенами его опасность возрастет, поверьте мне!
- Сударь, - сказал Ульрих, - я не боюсь смерти, ибо жил в основном праведно, а имеющиеся грехи мне наперед отпустил его преосвященство папа. Я усердно служил Господу нашему на поле боя и, уверяю вас, видел столько смертей, что уже нисколько ее не боюсь… Я опасаюсь только одного: случись со мной что-нибудь в замке Шато-д’Ор, тень бесчестья падет на наш род, на род Шато-д’Оров, к которому мы оба имеем честь принадлежать.
- Тем не менее вам не следует уезжать на ночь глядя… Позвольте мне предложить вам свою жизнь в залог вашей безопасности! - с горячностью проговорил Альберт. - Мои условия таковы…
- Опять условия?.. - вздохнул Ульрих.
- Увы… Итак: вы сами выбираете место для ночлега. Надеюсь, вы еще помните расположение покоев в замке? Это - первое условие. Оно гарантирует вам отсутствие в вашей спальне потайных ходов, дверей и окон, через которые к вам могли бы проникнуть убийцы. Второе: вы сами осматриваете помещение и располагаете постели так, как вам угодно. Третье: вы берете с собой на ночь любое оружие, какое вам будет угодно. Наконец, четвертое - и главное: всю эту ночь я проведу вместе с вами, под надзором ваших слуг. Я буду пить ту же воду и есть ту же пищу, что и вы, так что не бойтесь яда. Вы в любой момент сможете убить меня, если у вас возникнут какие-либо подозрения. Однако за дверью должны дежурить мои воины, которые, разумеется, отомстят за меня, если вы злоупотребите моим доверием. На ночь эту дверь мы запрем на засов, так что выломать ее бесшумно никому не удастся. Если утром мы не выйдем живыми и здоровыми, то воины исполнят свой долг. Да, чуть не забыл… Я буду совершенно безоружным.
- Мессир! - воскликнул Ульрих. - Ваша мудрость достойна древнего Соломона! Полагаю, человек, придумавший такое, не может затевать что-либо бесчестное… Кстати, вы сказали: "если мы не выйдем"… А кто еще будет с нами?
- Разумеется, моя сестра, Альбертина…
- Неужели вы сможете и ее жизнь подвергнуть риску? Более того, вы подвергаете риску ее честь!
- Я никогда бы не посмел поверить в то, что кто-либо из Шато-д’Оров способен на бесчестный поступок по отношению к женщине, тем более невинной девице, - невозмутимо проговорил Альберт. - Так вы согласны, сударь?
- Что ж, согласен.
"Странный малый! - думал Ульрих. - Жизнь свою не ставит ни во что. Даже если его люди убьют меня, его-то это не воскресит! Похоже, что он и впрямь честен…"
Ульрих вернулся на свое место, а пир между тем продолжался. Гости, уже изрядно поднабравшиеся, принялись горланить песни. Клеменция испытующе взглянула на Ульриха: видимо, она знала о предложении Альберта.
- Я рада, что вы с моим сыном пришли к согласию. Хотелось бы, чтобы и впредь все решалось таким же образом…
В этот момент в зале появился Франческо, и вид у него был озабоченный. Ульрих нахмурился.
- Мессир, - Франческо откашлялся, переводя дух после быстрого бега, - этот пьяница нализался как свинья, и его невозможно добудиться!
- Черт побери! А он вообще-то жив? Может, он вовсе не спит?!
- Мессир? Еще ни один покойник так громко не храпел.
- Тогда тащи его волоком, кати как бочку, но чтобы он был здесь! Иди же!
Франческо помчался исполнять приказ.
- А ваш оруженосец удивительно на вас похож, мессир Ульрих, - заметила Клеменция. - Неужели это простое совпадение?
- Каюсь, сударыня, это грех моей молодости, - признался Ульрих. - Все мы в молодые годы совершаем грехи…
Заметив тень беспокойства, промелькнувшую в глазах Клеменции, Ульрих понял: для этой дамы встреча на росистой траве столь же памятна, как и для него.
- Должно быть, он сын какой-нибудь кухарки или рабыни, обольщенной вами?
- Вы недалеки от истины, сударыня! - склонил голову Ульрих.
- Что ж, забавный способ подыскивать себе оруженосцев, - съязвила Клеменция, но уголки ее губ при этом почему-то дрогнули.
- Вообще-то я его законный отец.
- Неужели?! - Клеменция пристально посмотрела на Ульриха - посмотрела так, что тому стало не по себе.
- В моих многолетних странствиях мне пришлось бедствовать, и я женился на женщине незнатного рода. Она подарила мне сына и спустя некоторое время умерла от чумы. Но сын мой значится в документах как сын сеньора де Читта ди Оро.
- Тем самым он, вероятно, положит начало нашей италийской ветви, - не преминула съехидничать графиня. - Читтадоро!
- Как знать, быть может, ему суждено стать владельцем замка…
- Приятно, когда с тобой так откровенны, - сказала Клеменция. - Так, значит, он станет вашим наследником… Что ж, четыре лошади и добрый походный скарб - неплохое наследство!
- Я вижу, вы осуждаете дядюшку за его женитьбу, милая матушка, - заметил Альберт. - Позвольте с вами не согласиться. Мне кажется, что та женщина искренне любила мессира Ульриха, и он поступил по-рыцарски, дав Франческо свою фамилию…
- Единственное, что меня успокаивает, сын мой, так это то, что вам ничто подобное не грозит!.. - заявила Клеменция, бросая недоеденную гусиную ногу юродивому Вилли. Страшилище поймало подачку и, зажав в кулаке, со звериным урчанием принялось глодать, щеря еще оставшиеся во рту несколько зубов.
Фраза, произнесенная Клеменцией, несомненно, имела какой-то скрытый смысл, потому что произнесена она была слишком уж неестественным тоном.
- Кстати, - проговорил Ульрих, сдирая кожу с копченой рыбы, - должен заметить, что ваши дети очень похожи на вас, графиня, хотя в них много и от Шато-д’Оров…
Клеменция брезгливо поджала губы.
- Да, несомненно. Все Шато-д’Оры умели производить себе подобных. В том и состояло основное их достоинство!
"Так что же она все-таки задумала? Если замыслила какую-нибудь пакость, то проще было бы принять меня льстиво, успокоить, убаюкать, а уж потом вцепиться в глотку… Но она постоянно подчеркивает свою неприязнь ко мне. И тем не менее не похоже, что она так сильно ненавидит меня, что не в силах этого скрыть. Она постоянно оскорбляет меня, но не похоже, чтобы собиралась меня убить… Странно, очень странно!" Ульрих провел рукой по бороде, стряхивая хлебные крошки.
- Как я догадываюсь, вы знаете, о чем мы беседовали с вашим сыном?
- Он уже взрослый мужчина и может поступать так, как ему вздумается.
Над головами пирующих, пробиваясь сквозь гомон голосов, прокатился негромкий смешок, затем раздался взрыв хохота, а спустя несколько минут загоготал весь зал. Причиной всеобщего веселья было появление Франческо, который, обливаясь потом, отдуваясь и чертыхаясь, вкатил в зал мертвецки пьяного Марко. Ульрих выскочил из-за стола и поспешил на помощь оруженосцу. Вдвоем они подняли слугу на ноги и, подтащив к столу, усадили на место Ульриха.
- Что ж ты, дурень, так напился! - ласково приговаривал Ульрих. Он похлопал его по щекам, плеснул в лицо холодной водой, расстегнул ворот. Наконец Марко, возвращенный к жизни, чуть приоткрыл глаза и сонно пробормотал:
- Пивка бы…
Ульрих мигом подал слуге литровую кружку - уменьшенную копию дубовой кадки, стянутой обручами. Марко припал к ней, словно к живительному источнику, и не отрывался до тех пор, пока не выдул все пиво. Остатками напитка он промыл свои осоловевшие глаза, протер лоб и щеки, после чего немного протрезвел и в некотором смущении поднялся с кресла. Видимо, до него дошло, что он сидит за рыцарским столом да еще рядом с самим хозяином замка.
- Это… Ваша милость, чего… За что?..
- Франческо! Пойдем-ка отведем его в постель, - сказал Ульрих и, поклонившись Клеменции и Альберту, извинился: - Прошу простить меня, но я должен позаботиться о ночлеге для себя и своих людей. Согласно нашему уговору…
- Не продолжайте, - Альберт вскинул руку и щелкнул пальцами. И тотчас же, словно из-под земли, перед ним вырос его оруженосец Андреас. Альберт отстегнул меч, кинжал, затем - с помощью Андреаса - снял доспехи и остался в плотной свободного покроя шерстяной рубахе, доходившей ему до колен.
- Теперь я к вашим услугам! - уверенно проговорил юноша. - Два латника без оружия поведут вашего Марко, так как он идти не может. За ним пойдем мы с сестрой, а за нами - вы с Франческо. При этом вы обнажите оружие. В десяти шагах перед нами и в десяти шагах позади будут идти латники, вооруженные мечами - мечами в ножнах. В правой руке они понесут факелы… Теперь ваше слово, мессир Ульрих, за вами выбор места для ночлега.
- Лучшего места, чем моя старая спальня, не придумаешь! - ответил Ульрих не задумываясь.
- О, когда-то и мы там спали! - сказала Альбертина. - Когда были маленькие…
- Вам не страшно, сударыня? - спросил Ульрих у Альбертины.
- Ничуть. Если даже у вас дурные намерения, с Альбертом я не боюсь никого. Он такой храбрец!
- Но он безоружен… - испытующе поглядев на брата и сестру, промолвил Ульрих.
- Мы готовы умереть вместе с вами! - усмехнулся Альберт.
Выстроившись в порядке, предложенном Альбертом, гости и конвой стали подниматься по винтовой лестнице донжона, ведущей на четвертый, самый верхний ярус башни.
- И все же, дорогой племянник, - сказал Ульрих, - не слишком ли вы рискуете?
- То есть вы хотите спросить, не замыслил ли я какого-нибудь подвоха? - усмехнулся Альберт. - Придется разочаровать вас, сударь. Никакого хитроумного плана у меня нет.
- Боюсь, вы меня неправильно поняли. Я не сомневаюсь в вашей искренности, мессир Альберт. Однако не приходило ли вам в голову, что какой-либо недруг нашего рода может воспользоваться случаем и положит конец нашим с вами разногласиям по поводу наследства. А заодно и истребит весь род Шато-д’Оров… И старшую ветвь, которую представляете вы, и младшую, которую представляем мы с Франческо…
- Вы считаете, что нам обоим может кто-то угрожать?
- Да, сударь! У нас есть общий враг, в борьбе с которым пали наши отцы… Он не стал бы возражать против присоединения графства Шато-д’Ор к своим владениям.
- У нас есть и еще один враг, - усмехнулся Альберт, - который тоже не упустил бы случая поживиться за наш счет.
- Кто же это?
- О нем я пока умолчу. Стены имеют уши, сударь!
- Раньше мы без опасений говорили о своих делах, если находились в стенах Шато-д’Ора, - покачал головой Ульрих.
- Боюсь, что именно по этой причине вы проиграли битву при Оксенфурте, - озабоченно проговорил Альберт. - Старик Корнуайе переговорил со многими, кто в ней участвовал, а отец Игнаций записал все на бумаге. Так вот, битва складывалась так, что каждому должно быть ясно: маркграф прекрасно знал наперед, сколько у нас было воинов, где и какие отряды стояли, куда должны идти…
- Так, значит, кто-то в нашем замке помогал маркграфу?
- Да, мессир. Причем его не удалось найти. Возможно, что он и сейчас где-то здесь.
- Тогда мои опасения вдвойне обоснованны, - сказал Ульрих.
- Не спешите, сударь, ведь два врага, которые стремятся уничтожить кого-то третьего, далеко не всегда дружны между собой!
- В таких случаях мой отец говаривал: "Если два твоих врага враждуют между собой, считай, что оба они твои друзья".
- О, тогда и нас кое-кто может считать своими друзьями, - заметил Альберт.
Дядя и племянник пристально взглянули друг другу в глаза.
- Честно говоря, скверное дело - враждовать с родней! - сказал Ульрих. - Мне было бы гораздо приятнее считать вас своим другом.
- Может, Господь нас вразумит, и мы сумеем найти такое решение, которое избавит нас от необходимости поднимать оружие друг против друга, - проговорил Альберт.
- Будем молить Всевышнего, чтобы так и случилось, - отозвался Ульрих, перекрестившись.
НОЧЬ В ЗАМКЕ ШАТО-Д’ОР
Ульрих с волнением переступил порог комнаты, где когда-то, в полузабытые уже времена, жили они с Гаспаром - сперва младенцами под присмотром кормилиц и нянек, потом мальчиками под наблюдением отца Игнация, который учил их читать, и, наконец, под суровым контролем Жана Корнуайе, который сделал из них воинов. После женитьбы Гаспара тут была келья Ульриха, где он тосковал, страдал, мечтал и грезил. Отсюда он ушел на поле битвы под Оксенфурт, здесь провел свою последнюю ночь в замке.
- Сейчас здесь живет кто-нибудь? - спросил Ульрих, оглядывая знакомые мрачноватые стены и закопченный камин, напоминавший при свете факелов оскаленную беззубую пасть огромного одряхлевшего зверя.
- Нет, - ответил Альберт, - лет пять здесь уже никто не живет. С тех пор, как нас с сестрой развели по разным покоям.
- Да, - смущенно подтвердила Альберта, - это случилось, когда нам было около пятнадцати. С тех пор я сюда не заходила.
- Вам было проще… - задумчиво проговорил Ульрих.
Да, им было проще. Для него же это не просто помещение, где надо провести ночь. Он вернулся на двадцать лет назад, в ту прежнюю жизнь, которую считал безвозвратно утраченной, бесследно потерянной. Эта его прежняя жизнь, со всеми детскими страхами, отроческими огорчениями, юношескими страданиями и переживаниями, казалась ему несказанно прекрасной там, в Палестине, когда над головой свистели стрелы, когда пращи с треском разбивали черепа и копья с лязгом пробивали латы, и кровь запекалась на песке, словно яичница на сковородке… Как мало у него было шансов вернуться сюда!
Ульрих еще раз оглядел комнату. Вот тут, в углу, стоял стол, за которым они учились читать и писать, а вот там, на правом из придвинутых к стене кресел, сидел отец Игнаций. Вот та зарубка на двери сделана Жаном Корнуайе, когда он показывал Гаспару, как держать меч. А вот скамейка, на которой их с Гаспаром секли. Жан Корнуайе и тогда-то казался им стариком, но силу имел огромную. Он мог разрубить человека пополам, от шлема до седла. Драл он их жестоко, не прощал ошибок в уже изученных приемах, но никогда не проявлял нетерпения, если речь шла о чем-то совершенно новом, требующем длительного изучения. Читать и писать Корнуайе не умел, из всех языков знал в совершенстве только ругань, но владеть оружием, то есть искусству убивать, он своих питомцев научил. Правда, Гаспар погиб в бою, но в поединке один на один с ним мало кто сумел бы справиться. Многие, в том числе и Ульрих, полагали, что если бы он, а не старик-отец выехал против маркграфа, то исход боя при Оксенфурте был бы совсем иной. Да и гибель от случайной стрелы во время атаки ничуть не бросала тень на качество навыков, привитых ему Жаном Корнуайе. Что же касается Ульриха, то он тем более должен быть благодарен старому воину за суровые, но жизненно необходимые познания, и он не раз молил Бога о здравии славного Жана.
А сколько воспоминаний связано с добрым отцом Игнацием! Ульрих и сейчас готов был биться об заклад, что это - самый веселый священник из всех, что попадались ему на жизненном пути. В том, что Ульрих довольно сносно умел читать и писать, а также знал кое-что из латыни, была несомненная заслуга этого пьяницы и зубоскала, болтуна и весельчака, который мог даже Священное писание пересказывать, словно скабрезный анекдот. Братья его ничуть не боялись, потому что он их сек намного реже, чем Корнуайе, да к тому же во время порки обычно рассказывал наказываемому такую забавную историю, что тот, даже получая розгой по заднице, смеялся от души. При всем при этом отец Игнаций прекрасно уживался с Корнуайе, так как и священник, и воин были не прочь выпить и закусить. Правда, Корнуайе болтать не любил, но зато любил слушать россказни своего приятеля. Слушая очередную историю, Корнуайе с детской непосредственностью охал и ахал, причмокивал языком и покачивал головой, подстегивая безудержную фантазию отца Игнация.
Да, много воды с тех пор утекло. Правда, и отец Игнаций, и Жан Корнуайе еще живы, но таковы ли они теперь, какими были в те давние времена?
…Воины Альберта остались у двери в узком коридоре, ведущем к лестнице. В комнате уже приготовили пять постелей - соломенные тюфяки, одеяла из медвежьих шкур, полотняные простыни и подушки, набитые сеном. Посреди комнаты установили кадушку с водой, в которой плавал деревянный ковш, а у двери поставили вместительную парашу, накрытую дубовой крышкой. Поближе к параше устроились Франческо и Марко, подальше - Ульрих, а в самом дальнем углу, за занавеской, - Альберт и Альбертина. Для Альбертины за занавеской поставили отдельный горшок, дабы не смущать мужчин, а кроме того, как прикидывал Ульрих, дабы она тайком не пробралась к двери и не впустила в комнату убийц. Ведь даже самый бдительный сторож отвернется, если женщине потребуется справить нужду.