С ЛУНОЙ в русской лингвокультуре связано множество народных примет: "Ясная, круторогая луна, зимой к стуже, летом к ведру. Красноватый круг около луны, скоро пропадающий, к ведру. Два таких круга, или один тусклый, к морозу; красный, к ветру; перерванный, к снегу" [215, 707]. В толковых словарях [215; 225] существительное луна определяется как 1) небесное тело, спутник Земли, светящийся отраженным солнечным светом; 2) мера времени в четыре недели; 3) свет, идущий от такого небесного тела; 4) спутник любой планеты. В словарях приводятся следующие наиболее частотные сочетания с этим словом: полет на Луну; серп луны; полная луна; молодая луна; с луны свалился (перен.: не знает того, что всем давно известно). Обо всем, что проходит, в шутку говорят: "Ничто не вечно под луной". В русском языке существует ряд дериватов этого имени – лунствовать, лунатизм, лунатик, лунатический – эксплицирующих влияние луны, вызывающее болезненное состояние, в котором человек, во время сна или бессознательно, "ходит и нередко проказит" [215, 707]. Таким образом, в русскоязычном сознании концепт ЛУНА кодирует спутник Земли, оказывающий существенное влияние на жизнь ее обитателей. В структуру его репрезентантов входят семы 'свет', 'отражение', 'спутник', 'время', 'сон'.
В переводе Е. Калашниковой концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – объект – место действия – атрибут, что совпадает с исходным текстом. Наиболее адекватно в КПС переданы субъектная и объектная позиции. В субъектной позиции ЛУНА персонифицируется и репрезентируется как сторонний наблюдатель – ср.: ее замечание могла принять на свой счет только скороспелая луна; луна уже поднялась высоко; облатка луны сияла над виллой Гэтсби; голубела луна; плывет тусклая луна; луна поднималась выше. В романе отсутствует предикат голубела, цветовое "оформление" луны здесь и далее – субъективное видение переводчика.
В объектной позиции и позиции места действия перевода ЛУНА актуализируется только как источник света – ср.: он смотрел на огонек как на звездочку, мерцающую в соседстве с луной; в лунном свете; при лунном свете; при луне; в полосе лунного света; мы шли через освещенную луной площадку перед домом; слово четко выделялось при свете луны.
Атрибутивные характеристики скороспелая луна, доставленная, должно быть, в корзине вместе с закусками; в лунном свете, пропитывавшим голубой влагой смятую одежду на полу; тусклая луна представляют ЛУНУ, с одной стороны, как источник света и, с другой стороны, как предмет, напоминающий продукт питания, что совпадает с авторской установкой.
В Главе 2 было показано, что ЛУНА в художественном мире Фицджеральда играет особую роль как концепт, эксплицирующий авторское восприятие мира как нереального и неспособного воплотить мечту. В переводе Е. Калашниковой не сохранено метафорическое структурирование концепта, ЛУНА теряет концептуальную значимость и превращается в рядовой образ.
В переводе Н. Лаврова концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – объект – атрибут, т. е. не отражена оригинальная позиция места действия. В субъектной позиции луна сочетается с глаголами действия, персонифицируется, что соответствует авторской прагматике – ср.: это язвительное замечание могла отнести на свой счет разве что надменная луна; к этому часу луна поднялась высоко над заливом; и пусть луна потупит взор; серебряный завиток луны уже парил в белесом небе; луна поднималась все выше.
В объектной позиции перевода ЛУНА репрезентируется как небесное тело, оказывающее существенное влияние на земные реалии, что полностью совпадает с аналогичным фрагментом русскоязычной картины мира, но заметно отличается от авторского представления. Ср.: небеса над виллой Гэтсби были словно запечатаны свинцовой печатью луны; [улица] словно щерилась тротуаром, ослепительно белым в серебристом свете луны; дома, согбенные под нависшими над крышами небесами и давящей на психику луной.
Атрибутивные параметры акцентируют негативное влияние луны на человека, воспроизводится авторская метафора – ср.: надменная луна, неожиданно рано появившаяся сегодня над садом и попавшая сюда не иначе как по недосмотру поставщика – в корзине с провизией; давящая на психику луна. В ряде контекстов встречается атрибут лунный: на ворохе сваленной на полу одежды, пропитанной влажными испарениями мертвенно-голубого лунного света; их лица почти соприкоснулись, разделенные одной лишь голубой полоской лунного света; скользнет сейчас кленовый листок-кораблик со снастями из паутинок по серебряной лунной дорожке; по залитому лунным светом газону; осиянный призрачным лунным светом ангел-хранитель остался оберегать то, на что никто и не посягал.
В данных позициях акцентируется голубизна, влажность и призрачность лунного света, что частично соотносится с авторскими интенциями и совпадает с фрагментом русскоязычной картины мира. Примечательно, что оба переводчика "добавили" в репрезентации концепта голубой цвет, с которым в русской лингвокультуре ассоциируется МЕЧТА, связывается представление о жизни молодого мужчины, и тем самым бессознательно поддержали авторские интенции. В переводе Н. Лаврова точнее переданы авторские метафоры, хотя в объективации данного концепта достаточно четко проявилось влияние переводящей культуры.
3.4.3. Репрезентация концепта EYES / ГЛАЗА
В русском языковом сознании концепт ГЛАЗА занимает особое место как "зеркало души", "орудие чувственного зрения" (В.И. Даль). В словарях [213; 215; 225] существительное глаз интерпретируется как 1) орган зрения, а также само зрение, видение как чувство; 2) зрение как действие, смотрение, глядение, в некоторых сочетаниях: присмотр, надзор (например, нужен глаз да глаз); 3) дурной взгляд, сглаз; 4) глазами кого – с точки зрения кого-нибудь, в чьем-нибудь понимании. Существует множество деривационных образований от основы глаз: уменьшительные имена – глазок, глазик, глазки, глазенки; глаголы – глазеть, глазоебничать; прилагательные – глазной, глазковый, глазливый, глазастый, глазобитный, глазомерный, глазоутешный. Словарные данные указывают, что концепт ГЛАЗА относится к метонимическим, поскольку кодирует в русском языковом сознании не просто орган зрительного восприятия, но и мировоззрение, способ поведения человека и самого человека.
В переводе Е. Калашниковой концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – предикат – объект – атрибут, что совпадает с позициями подлинника. Выборка показывает, что субъект глаза сочетается с бытийным глаголом, глаголами зрения, действия и говорения, благодаря чему соответствующий концепт персонифицируется и становится метонимическим, в соответствии с русскоязычной картиной мира и художественной картиной мира Ф.С. Фицджеральда.
Ср.: Over the ashheaps the giant eyes of doctor T.J. Eckle-burg kept their vigil, but I perceived, after a moment, that the other eyes were regarding us less than twenty feet away [195, 79].
Гигантские глаза доктора Т.-Дж. Эклберга бдительно несли свою вахту над горами шлака, но я скоро заметил, что за нами напряженно следят другие глаза, и гораздо ближе – пер. Калашниковой.
Огромные бдящие глаза доктора Т.-Дж. Эклберга парили в вышине над кучами золы и пепла, но я почувствовал, что за нами следят еще одни глаза, находящиеся менее чем в двадцати фунтах от нас, и следят не менее пристально – пер. Лаврова.
В субъектной позиции, как и показывает данный пример, оба переводчика адекватно передают интенцию оригинала, которая содержит информацию о том, что глаза служат средством познания, сравнения и оценки окружающего мира. В переводе Е. Калашниковой встречается и предикат глазел (в оригинале – I stared at it): Из-под дерева открывался один-единственный вид – огромный домина Гэтсби; вот я целых полчаса и глазел на него, как Кант на свою колокольню.
В объектной позиции ГЛАЗА репрезентируются как индикатор чувств, эмоций и мыслей человека. Переводчица часто использует русские фразеологизмы с этим компонентом в глаза не видал; не моргнув глазом; сделал большие глаза и др., то есть, по выражению В.Н. Телия, знаки-микротексты, воплощающие культурно-национальное содержание.
Ср.: Next day at five o'clock she married Tom Buchanan without so much as a shiver, and started off on a three months' trip to the South Seas [195, 49].
На следующий день, в пять часов, без малейшего колебания она вышла замуж за Тома Бьюкенена и уехала на три месяца в свадебное путешествие по южным морям – пер. наш.
А назавтра, в пять часов дня, она, не моргнув глазом, обвенчалась с Томом Бьюкененом и уехала в свадебное путешествие по южным морям – пер. Калашниковой.
На следующий день, в пять часов пополудни, она, как ни в чем не бывало, обвенчалась с Томом Бьюкененом, и молодожены уплыли на три месяца в круиз по южным морям – куда-то в Океанию – пер. Лаврова.
Приведенный пример показывает, что переводчица вербализует концепт ГЛАЗА и тогда, когда в оригинальном тексте использованы другие лексические средства, что позволяет предполагать влияние русской лингвокультуры, отводящей ГЛАЗАМ, взгляду, зрению особую роль.
Атрибутивные параметры репрезентантов концепта в соответствии с исходной установкой представлены в переводе Е. Калашниковой широко и разнообразно: блестящий дерзкий взгляд глаз; яркие, вызывающие, любимые, новые, испуганные глаза Дэзи; серые, утомленные солнечным светом глаза Джордан; равнодушные, не озаренные и проблеском желания глаза Дэзи и Джордан; голубые, выцветшие глаза Уилсона; слепые глаза щенка; слипающиеся глаза Ника; трагически скорбные глаза европейцев; узенькие глазки Вулфшима; трагические глаза Гэтсби; расширенные ревнивым ужасом глаза Миртл; большие черные глаза хорошенькой еврейки; выцветшие, гигантские, огромные блеклые глаза доктора Т.-Дж. Эклберга.
Таким образом, в репрезентации концепта EYE Е. Калашниковой удалось адекватно передать авторскую прагматику, что отчасти было обусловлено сходством аналогичных фрагментов русской лингвокультуры и художественной картины мира Фицджеральда.
В переводе Н. Лаврова, как и в оригинале, концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – предикат – объект – атрибут. Все позиции представлены в КПС практически равномерно. В субъектной позиции лексемы глаза / взгляды сочетаются с бытийными глаголами, глаголами зрения, движения и действия, благодаря чему концепт персонифицируется, становится метонимическим, что соответствует исходной установке. В нескольких контекстах переводчик, как и его коллега, употребляет фразеологизмы с компонентом глаза: нужен глаз да глаз, глаза-омуты и др.
Ср.: Her grey sun-strained eyes looked back at me with polite reciprocal curiosity out of a wan, charming, discontented face [195, 9].
Ее серые глаза с ответным любопытством щурились на меня с хорошенького, бледного, капризного личика – пер. Е. Калашниковой.
Ее серые глаза-омуты смотрели на меня с лукавым прищуром и явным любопытством – пер. Н. Лаврова.
В объектной позиции концепт реализуется в сочетании с глаголами зрения и действия и в субстантивных сочетаниях с конкретно-пространственными предлогами. В переводе Н. Лаврова ГЛАЗА репрезентируются как орган восприятия окружающего мира, что совпадает с соответствующими фрагментами обеих картин мира и представлением писателя – ср.: Дейзи смотрела на него невидящими, полными слез глазами; Вильсон остекленевшими глазами таращился в окно; он безостановочно водил по комнате подслеповатыми слезящимися глазами и др. Кроме того, ГЛАЗА объективируются как зеркало, отражающее мир, – ср.: разыгравшаяся на наших глазах трагедия остается где-то там; я даже не попытался открыть ему глаза на происходящее; в ее глазах я выглядел мелким дешевым шулером; [Вильсон] пристально смотрит в выцветшие глаза доктора Т.-Дж. Эклберга и др. Чаще всего ГЛАЗА представляются как вместилище человеческих чувств и эмоций (грусти, потрясения, непонимания, растерянности, надежды, вызова, восхищения, укоризны и т. п.) – ср.: [Гэтсби] посмотрел на меня с вызовом в глазах; в его тусклых глазах появилось прежнее выражение растерянности и озлобленности; она глядела на коронера честными глазами; он заснул прямо на моих глазах; она прямо-таки пронзила меня тяжелым взглядом громадных черных глазищ; на глаза навернулись крупные слезы; Гэтсби потрясение раскрыл глаза; [Дейзи], широко раскрыв испуганные глаза, уставилась на какую-то точку и др. В данной позиции переводчик полностью сохранил авторскую установку, в основе которой лежит представление о ГЛАЗАХ (зрении) как ведущей системе восприятия мира человеком и в то же время средством его обратной связи с окружающим миром.
Атрибутивные параметры в соответствии с подлинником подчеркивают индивидуальность персонажей: дерзкий взгляд сверкающих глаз, сверкающие от злости, невидящие, остекленевшие глаза Тома; серые глаза-омуты Джордан; восхищенные, испуганные глаза Дейзи; холодные прекрасные глаза Джордан и Дейзи, в которых не было ни проблеска мысли и чувства; влюбленные, потухшие и несчастные, восхищенные глаза Гэтсби; невидящие и непонимающие глаза Дейзи и Гэтсби; пустые и колючие глаза Коди; светло-голубые, сразу же повлажневшие от избытка эмоций, ничего не выражающие, тусклые, остекленевшие глаза Вильсона; пара щелочек-глаз Вульфсхайма; честные глаза Кэтрин; подслеповатые слезящиеся глаза отца Гэтсби; громадные черные глазища хорошенькой еврейки; большие голубые, потускневшие, выцветшие глаза доктора Т.-Дж. Эклберга, возникающие словно из ниоткуда; задумчивые глаза прохожего; неподвижные и ничего не выражающие глаза полисменов; подслеповатые глаза щенка; горящие глаза красотки-цыганки.
Таким образом, в переводах адекватно передана авторская прагматика, что отчасти было предопределено сходством аналогичных фрагментов русской лингвокультуры и художественной картины мира Фицджеральда.
3.5. Концепт ДУША в концептосфере перевода Н. Лаврова
В концептосферу перевода Н. Лаврова как элемент дальней периферии включается концепт ДУША, не отмеченный в оригинале. Уникальность русского культурного концепта ДУША неоднократно являлась предметом рассмотрения лингвистов (А. Вежбицкой, Ю.С. Степанова, С.Г. Тер-Минасовой, О.Н. Кондратьевой и др.); ими доказано, что это важнейший концепт русского языкового сознания, ключевое слово русской культуры.
В словаре В.И. Даля существительное душа определяется как "Бессмертное духовное существо, одаренное разумом и волею; в общем значении: человек с духом и телом; в более тесном: человек без плоти, бестелесный, по смерти своей; в смысле же теснейшем: жизненное существо человека, воображаемое отдельно от тела и от духа, и в этом смысле говорится, что и у животных есть душа" [225, 504]. Как считает Ю.С. Степанов, это определение – наилучшее, оно полностью отвечает тому концепту ДУША, который присутствует в русской культуре и сегодня [143, 569].
Исследуя объемы семантики русского слова душа и английских эквивалентов soul, heart, mind, С.Г. Тер-Минасова отмечает, что для русского народа, у которого в системе ценностей на первом месте стоит духовность, душа – главное, стержневое понятие, превалирующее над рассудком, умом, здравым смыслом, в то время как в англоязычном сознании превалирует здравый смысл (mind) [151, 204–221].
В переводе Н. Лаврова встречается 26 контекстов, включающих лексему душа и ее дериваты душевный, простодушный. В 7 высказываниях данная лексема используется как эквивалент heart: a heart-to-heart talk – поговорить по душам, as if her heart was trying to come out – словно душа ее рвалась наружу и др. В 7 высказываниях переводчик использует лексему душа в качестве контекстуальной замены, например, для слов emotion и temperament, ср.: it wasn't a gesture, but an emotion – это было не притворство, а крик души. Такие замены вполне оправданы, поскольку основное значение имени душа – "внутренний, психический мир человека" [143, 569]. В большинстве же контекстов переводчик использовал добавление, один из наиболее частотных приемов в его идиотехнологии.
Ср.: I tried to think about Gatsby then for a moment, but he was already too far away – Я попытался сосредоточиться на Гэтсби, но его бессмертная душа была так далеко от грешной земли; So he waited, listening for a moment longer to the tuning-fork that been struck upon a star – И он медлил, словно боялся спугнуть мгновение, прислушиваясь к самым чувствительным струнам своей души, камертонам Творца и хрустальным колокольчикам звезд.
В последней группе высказываний включение лексемы душа представляется достаточно спорным, однако такой прием переводчика повышает эмоциональность переводного текста, его соответствие русскому национальному характеру и, следовательно, делает его более близким и понятным русскоязычному реципиенту.
Концепт в переводе образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – предикат – объект – место действия – атрибут. Субъектная позиция встречается в следующих контекстах: душа ее рвалась наружу, стыдливо кутаясь в нелепые, но милые словесные одежды; хрустальное вместилище его души лопнуло с жалобным звоном; больше не появилось ни одной живой души; его бессмертная душа была так далеко от грешной земли; бессмертная душа его, алчущая благолепия, была умиротворена. В данной позиции душа сочетается с бытийными глаголами и глаголами действия, благодаря чему концепт персонифицируется, акцентируется изменчивый, беспокойный характер человеческой души. В данной позиции акцентируются постижимость и уязвимость души, человеческая душа репрезентируется как вместилище эмоций, хрупкое, как хрусталь, и струнный музыкальный инструмент.
Предикатная позиция представлена в следующих контекстах: нашлись бы и такие, кому пришлась бы по душе пикантность создавшейся ситуации; Дейзи надумала поговорить с Ником по душам; новая [машина] вам не по душе. Все контексты включают идиоматические выражения с компонентом душа, что эксплицирует сильное влияние национально-культурной концептосферы на переводческие решения (предпочтения).