- Как что? - в свою очередь, удивился Пирожек. - Акт изъятия, прием на хранение, форма выдачи, условия отчетности, все как положено, пан майор, не извольте беспокоиться!
- Я и не беспокоюсь. Я уточняю…
Испытывая странное удовлетворение, пан Казимир старательно подписал каждый лист и передал бумаги Пирожеку.
- Теперь вы, пан казначей…
Медленно, с должным достоинством, Пирожек поставил три витиеватых росчерка и преданно посмотрел на пана Казимира.
- Все это будет спрятано вместе с бумагами, пан майор. Я должен сказать, где?
- Нет, не надо. Все это понадобится не скоро… - пан Казимир вздохнул. - Лучше скажите, как вы устроились?
- Неплохо… - ответил Пирожек, благоговейно пряча бумаги в портфель. - Я поступил в транспортный отдел фирмы "Баумгартен и К°". И если пану майору будет нужно, то…
- Отлично! - пан Казимир встал. - Патриотических разговоров не вести. Обо мне и бумагах никому ни слова, ждите распоряжений…
- А как же? - Пирожек растерянно показал на недопитую водку.
- А что, давайте, пан казначей! - и, весело махнув рукой, пан Казимир опустился на заскрипевший под его тяжестью венский стул…
* * *
Всю дорогу от Монополевой на Пяски Пирожек с его бумагами не выходил у пана Казимира из головы. Конечно, с точки зрения конспирации, подписание никчемных актов - ошибка, если не сказать больше, но с другой стороны…
Нет, пан Казимир полностью отдавал себе отчет во всем, что произошло, и в то же время маленький чиновник, преисполненный чувства долга, был первым камешком в той пирамиде, которую твердо решил строить пан Казимир.
Пока что майор и сам не знал, зачем может понадобиться валюта международного класса, но ниточка, протянувшаяся к "военному казначею", уже требовала внимания, и в эфемерной графе "жалованье" даже замаячила сумма, причитавшаяся Пирожеку.
Что же касается собствнно денег, то их у пана Казимира не было. Жалкие крохи, оставашиеся у него, подходили к концу, и этот вопрос предстояло решить. Впрочем, так же как вопрос жилья, документов, легализации и многого другого.
Вообще, если б не Лидия, пану Казимиру пришлось бы совсем плохо. А так, до поры он пользовался ее брошенной квартирой, на всякий случай ночуя на чердаке. Вот только с едой было туго, и время от времени, под видом пациента пан Казимир отваживался заглядывать к Лидии в ее новый кабинет на Колеёвой.
Окрестные мужики, боясь появляться на базаре, все товарообменные операции предпочитали производить, заходя прямо домой к горожанам, и вот тут Лидия не прогадала. Ее кабинет на Пясках оказался единственным местом, где можно было получить некоторую врачебную помощь.
Майору это тоже было удобно, но он предпочитал лишний раз не рисковать. Каждый встреченный по дороге мундир заставлял пана Казимира напрягаться, и лишь возле длинного одноэтажого дома с эмалевой табличкой зубного кабинета на двери, он позволил себе расслабиться.
Окинув последний раз внимательным взглядом невзрачную улицу окраины, пан Казимир отметил про себя, что рядом с домом приткнулся зачем-то приехавший сюда серый "Опель-Адам". Какую-то секунду майор колебался, но потом шагнул на ступеньку, отделявшую вход от тротуара, и открыл дверь.
В зимнем тамбуре было темновато, и, только войдя в приемную, майор смог оглядеться. За второй дверью слышалось жужжание бормашины, звяканье инструмента, и шагнувший было вперед пан Казимир, замер. В единственном кресле приемной, возле плетеного столика, сидел немец.
Его появление тут было столь неожиданным, что майор, уже чувствоваший себя в полной безопасности, растерялся. Не сумев сразу взять себя в руки, пан Казимир глупо затоптался посередине, торопливо сдернул мешавшее ему пенсне и, не спуская глаз с немца, как-то неловко, боком, отодвинулся к стенке.
Немец в первый момент к появлению пана Казимира отнесся равнодушно. Лишь после того, как взгляд майора, поднявшись от лакированных сапог, остановился на странном погоне с перекрещенными лычками, немец забеспокоился. Он тяжело завозился, поднял лицо вверх и начал в упор смотреть на майора.
Пан Казимир хотел отвести взгляд в сторону, но тут что-то заставило его еще раз посмотреть на странного немца. Тот подался вперед, зачем-то наклонил голову, посмотрел на пана Казимира снизу, откинулся назад и вдруг тихо, каким-то севшим полушепотом, спросил по-русски:
- Костя, ты?..
- Васька?.. Не может быть!
Пан Казимир непроизвольно вздрогнул и прикрыл глаза.
- Может, Котька, может! - Червенич сгреб пана Казимира в охапку и, сбивая стулья, закружил по приемной. - Ты ж посмотри…
- Подожди, подожди, Васька… - пан Казимир отстранился. - Ты что, у немцев?
- Ну да, черт бы их всех подрал… - Червенич отпустил майора и захлопал руками по бриждам. - Нет, это же надо! Вот так встреча!.. Столько лет!.. Отметим! Котька, чертяка, в кабак! Поехали, у меня ж машина!..
Червенич потащил пана Казимира к двери, но майор вырвался.
- Это что, твой "опелек" там?.. А где шофер?
- Шофер? - переспросил Васька и недоуменно пожал плечами. - Зачем? Я сам за рулем.
- Постой, Васька, - Пан Казимир наконец решился. - Я доктора предупрежу, а то ж…
- Да хрен с ними, с зубами! - Червенич опять потянул майора к двери.
- Ну уж и хрен!.. - весело рассмеялся пан Казимир. - А тебе не хрен? Сам-то сколько сидел там?
- Ладно! - махнул рукой Червенич. - Три минуты! Я у машины! - и, взмахнув рукой, он выскочил из приемной…
В кабинете пан Казимир притворил дверь спиной и, глядя на Лидию, приложил палец к губам.
- Что? - всполошилась Лидия. - Что случилось?..
- Невероятно!.. - Пан Казимир помотал головой и показал себе за спину. - Там же Васька Червенич, мой однокашник по юнкерскому.
- Это тот немец?..
- Да какой он немец!
- Ну и прекрасно! Вдруг он тебе поможет?
- Да?.. Черт, у меня и в мыслях не было… Он же меня в ресторан пригласил… Что, ехать?..
- Конечно!
- Так… - Пан Казимир сжал руку в кулак. - Ты права, надо ехать. Если что, ты меня не знаешь, я пациент по первому разу, ясно?
- Ясно… - Лидия улыбнулась. - Иди уж! У меня предчувствие. Хорошее…
- Да? - обрадовался майор. - Все, иду!
Пан Казимир толкнул дверь спиной и вышел из кабинета…
* * *
Пан Казимир стоял посередине зала. В углу, на небольшом возвышении пяток музыкантов старательно наяривали разухабистую "Розамунду", причем пианист ухитрялся в каждой паузе отпивать глоток вина, тут же возвращая бокал на уголок крышки, где тот ритмично вздрагивал и пускал вокруг яркие зайчики.
Ресторан "Европейский", обосновавшийся в таком знакомом пану Казимиру доме бывшего КИПа, стал "свойским" и теперь тонул в облаках папиросного дыма. Червенич презрительным взглядом окинул собравшуюся тут публику и бросил подскочившему к ним метродотелю:
- Бедлам! Веди в боковую…
Вдоль одной из стен тянулись задрапированные бархатом уютные кабинки, и там мягкая ткань хорошо глушила музыку. Червенич сам усадил пана Казимира за стол и, ласково заглядывая в глаза, спросил:
- Костенька, я голоден как волк, да и ты, наверное, тоже?
Пан Казимир улыбнулся и кивнул. Тут, скрытый от целого зала, он наконец-то почувствовал себя спокойно.
- Вот что, братец… - Червенич пальцем поманил официанта. - Тащи на стол все что есть! И водки, настоящей! Ступай, видишь, ждем!..
Выпроводил официанта, плотно уселся и восторженно, как будто только сейчас увидел, посмотрел на пана Казимира.
- На отца ты похож, Костя, страшно! Я тебя как увидел, борода, усы, вылитый генерал… Я остолбенел, а потом, как обухом, да это ж ты!
- Постой, постой… - пан Казимир сощурился. - Это когда ж мы с тобой последний раз виделись?
- Да осенью 17-го, когда в Кисловодске долечивались.
Улыбаясь, они молча смотрели друг на друга, и в этот момент появился официант. На столе стали возникать соленья, моченья и прочая снедь. Едва услужающий разлил водку по стаканам, оба выпили, и Червенич, закусив домашней колбаской, спросил:
- Костя, а помнишь, как мы первый раз ко мне на вакации ездили?
- Помню, Вася… - Пан Казимир подцепил на вилку маринованый грибок и понюхал. - Ну точно! Тот же запах. Маменька твоя грибы мариновала….
Лицо Червенича внезапно исказила гримаса, он стукнул кулаком по столу, стоявшая на краю рюмка свалилась, и звон расколовшегося стекла повис в воздухе.
- Выпьем… - звякая вздрагивающим графином, Червенич налил прямо в стакан. - Ты знаешь, Костя, я Гражданскую до конца прошел, и ночь, когда за последний краешек держались, в глазах стоит. Костры, женщины… Исход… И нас, как последний хлам, из России вон! Кто прямо у костра застрелился, а кому ненависть глотку перехватила, дальше - в Харбин… В общем, пока до Парижа доехал, дерьма по уши нахлебался…
Он говорил прерывисто, все увеличивая паузы и постепенно успокаиваясь. Наконец выдохся окончательно и как-то тихо, совсем по-другому, сказал:
- Костя, отец твой там умер. Еще в Чите. Сыпняк… - Червенич тронул майора за плечо. - Не суди его, Костя, он любил тебя…
- Знаю… - пан Казимир вздрогнул и, пересиливая себя, трудно с запинкой, сказал: - Помянем…
На этот раз молчание затянулось, и Червенич, видимо, догадавшись, что сейчас гнетет пана Казимира, спросил:
- У тебя, что… С немцами, не того?
- Вася, - решился пан Казимир. - Я польский офицер…
- Понял… - Червенич вскинулся. - Ты что, боишься, что тебя Васька Червенич германцу на тарелочке выложит?
- Да нет, предупреждаю, - пан Казимир усмехнулся. - У меня ведь и документы липовые, так что, сам понимаешь…
- Понимаю… - Червенич посерьезнел. - Имею один вопрос. Я думаю, отцовской фамилией ты тут не пользовался?
- Нет, конечно, - пожал плечами пан Казимир.
- Ну, тогда все тики-так! - расхохотался Червенич. - Я ж тебе, Костя, рекомендации прямо из Парижа выпишу, елки точеные!..
- Ну, если из Парижа… - махнул рукой пан Казимир. - Тогда пьем.
Некоторое время они молча выпивали, поглядывая друг на друга и улыбаясь, а потом Червенич, как-то сразу начиная пьянеть, рванул воротник мундира.
- Эх, Костя!.. Ты думаешь, если я в эту шкуру залез, так и забыл все?
Крючки не выдержали, мундир расстегнулся, сорочка выбилась наружу, и Червенич, почувствовав облегчение, неожиданно громко, в полный голос, запел:
- "Вот прапорщик юный, с отрядом пехоты, стремится он знамя полка отстоять! Остался один он от всей полуроты, но нет, он не будет назад отступать!.."
Едва пан Казимир успел подумать, что это пение слышно на весь ресторан, как портьера качнулась, и в косом вырезе возник некто белобрысо-прилизанный в аккуратном костюмчике и украинской рубашечке с вышивкой во всю грудь.
- Господа!.. - таращась на пана Казимира и Червенича, белобрысый пьяно качнулся. - Я позволил себе нарушить ваше уединение, позаяк… тьфу, так твою… поскольку…
- К черту!.. - бешено сверкнул глазами пан Казимир.
- Подожди… - остановил его Червенич. - Это артист. Я его знаю.
- Честь имею, подпоручик Кулиш, - вошедший ловко щелкнул каблуками и договорил: - Поскольку ваша песня близка мне, позвольте присоединиться…
- Валяй, присоединяйся… - пьяно махнул Червенич.
- Позвольте, я не один… - Кулиш закрутился на месте. - Он тоже офицер, чудный голос, раньше пел в церкви…
- Давай голос! Давай, хохлацкое войско, кстати… Эй, кто там… Водки! - пьяно заорал Червенич и изо всех сил треснул по столу.
Кулиш исчез, и не успел пан Казимир повернуться, как Червенич привалился к нему и, будто не пил, горячечно зашептал в ухо:
- Костя, это из националистов, они меня ублажают, им военспецы позарез нужны, из военнопленных, а я ж при лагере, я им скажу, и они для тебя в лепешку, в общем, все тики-так, понял?..
Червенич не успел кончить, как портьера снова откинулась, и в сопровождении такого же потрепанного молодца ввалился Кулиш. В руках у него была гитара с роскошным желто-голубым бантом, и он тут же пустил звучный аккорд:
- Офицеров знала ты немало, кор-р-тики, погоны, ор-р-дена… Господа, прошу, поручик Балдарей, воевал, сбежал из-под расстрела, талант!..
"Талант" покосился на богатую закуску, но Червенича уже понесло:
- Р-рекомендую, мой друг, штабс-капитан Ленковский! - актерским жестом Червенич показал на пана Казимира. - Девять лет совместной службы… И, между прочим, сын генерала!
Гости изобразили на лицах восторг, и Кулиш тут же провозгласил:
- Господин штабс-капитан, только для вас!
Он присел к столу, кивнул Балдарею и, изысканно перебрав струны, запел хорошо поставленным голосом:
- Как хороша была та ночка голубая… - Балдарей немедленно подхватил: - Светила из-за туч полночная луна, и ты сказала мне, от страсти-и замир-ра-я…
Дуэт звучал замечательно, но тут Червенич перехватил гриф.
- Друг моего друга - мой друг… Вам будет все, что хотите!
Кулиш поспешно освободил струны и проникновенно сказал:
- Господин Червенич, мы для господина Ленковского, всё!..
Водка ударила майору в голову, и он отрешенно смотрел, как сбоку из-за портьеры с полным подносом вынырнул официант. Пан Казимир хотел что-то сказать, но мысль перебила долетевшая из зала "Милонга", мелодия которой странным образом сливалась со звучанием гитары…
* * *
Улицы Голобова выглядели непривычно людно. Может, так оно и было, а может, Вуксу после лесных похождений это только казалось, но, во всяком случае, шагая рядом со Стусом, он чувствовал себя весьма неуютно. Да и весельчак Стус, сделавший для Вукса все что возможно, молча шел рядом, угрюмо уткнув нос в воротник.
Тогда, после взрыва, прикинув все так и эдак, они с майором решили разойтись в разные стороны, чтоб до поры затаиться. В такой ситуации нужен был человек, который мог чем-то помочь, и Вукс без колебаний решил, что этим человеком для него будет Стус.
И Стус действительно не только с радостью принял поручика, свалившегося как снег на голову, но и при содействии верной Анки отыскал человечка, согласного сделать липовый "аусвайс" за вполне приемлемую цену.
Именно эта кажущаяся легкость настораживала Вукса, и даже сейчас, шагая по цетральной улице к аптеке Даля, возле которой была назаначена встреча, поручик нервничал и уже который раз спрашивал Стуса:
- Это точно, что твой "жучок" сможет сделать мне документ?
- И документ, и фотографию сразу… - привычно-успокоительно отзывался Стус и только глубже прятал нос в воротник.
Навстречу им попался громко гупавший сапогами по булыжнику патруль украинской полиции, и Вукс, сунув руку за отворот тужурки, нащупал теплую, угревшуюся возле тела рукоять пистолета. Не обратив на них никакого внимания, патруль прошел мимо, и Вукс понемногу успокоился.
Потом, мало-помалу взяв себя в руки, поручик начал даже потихоньку посвистывать, и вдруг, совсем рядом с ними, на улице, произошло замешательство. Кто-то испуганно крикнул, кто-то рванулся в сторону, и пока Вукс оборачивался, за спиной у него громыхнул выстрел.
Поручик прижался к стене и увидел, как какой-то грузный, одетый в немецкий мундир мужчина, хватая воздух растопыренными руками, медленно заваливается с тротуарной бровки на мостовую.
Кто стрелял и откуда, Вукс не понял, но сориентировавшийся первым Стус уже подскочил к нему и рванул за рукав.
- Прендзе!..
Вукс бросился в ближайший закоулок и неожиданно для себя оказался в тупике. Бежавший следом Стус задержался возле угла и крикнул:
- Пане поручник, сюда!
Вукс метнулся обратно, и тут полицаи, привлеченные криком Стуса, бросились на них с трех сторон. Еще надеясь уйти, поручик отпрыгнул в сторону, но вывернувшийся откуда-то сбоку полицай ловкой подножкой сбил его с ног. Вукс было приподнялся, но жестокий удар кованого приклада швырнул его назад, на мостовую. Стус самозабвенно кинулся на помощь, но на него навалились сзади, заломили руки, и через пару минут отчаянной борьбы их обоих торопливо обыскивали, безжалостно прижав лицом к тротуару.
В карманах у Стуса было пусто, а вот вытащенный из-под полы пистолет Вукса сыграл с ним злую шутку. Полицаи навалились на него скопом и, пока волокли до "постерунка", избили так, что поручик с трудом держался на ногах.
В полицейском участке, оказавшемся совсем рядом, их встретили крик и неразбериха. Едва увидев задержанных, старший полицай бросился к ним навстречу и завопил:
- Це хто?!
- Поляки!.. Озброени!.. Тикали! - вразнобой доложили полицаи.
- Террористы? - вызверился старший.
- Здається ни… У нього пистоль захованый був…
Отлично понимая, что с него крепко спросят, старший полицай завопил еще громче:
- Цих до камеры! Розберемось потим! Уси на облаву! Треба схопыты терористив!..
Вукса вместе со Стусом втолкнули в вонючий закуток и, прежде чем захлопнуть дверь, мордатый полицай прорычал:
- Ну, поручики, рыла мазурские, мы вам покажем!..
Топот в коридоре затих, полицаи побежали на новую облаву, и в камере воцарилась гнетуще-безысходная тишина. Все произошло так глупо, что и избитый поручик, свалившийся на топчан, и Стус, переминавшийся с ноги на ногу, долго молчали, прежде чем Вукс с полной безнадежностью произнес:
- Похоже, влипли мы с тобой… Ни за понюх табаку, влипли! Кто стрелял, бес его знает, а спросят с нас…
- Это уж точно! - тяжело вздохнул Стус и добавил: - Там, похоже, кого-то важного шлепнули… Ну ничего! Зато знать будут, как людей ни за что ни про что вешать…
Стус нервно забегал по камере, а Вукс привалился на меньше побитый бок, и в камере снова наступила тишина, то и дело нарушаемая возней за стенкой. Похоже, туда запроторили какого-то пьянчужку, который с тупым упрямством тянул коровьим голосом:
- Владзо… Владзо! Дай пшепалиць…
Внезапно Стус остановился у окна, прижался лицом к решетке и через разбитое стекло попытался выглянуть наружу. Окно выходило на какие-то задворки, но под ним уже торчали двое любопытных мальчишек. Они даже подошли поближе, и один озорновато спросил:
- Дядьку, то вы и е террориста, да?
По коридору прогромыхали сапоги дежурного охранника, замок в соседней камере лязгнул, и пьяный, получив вместо желанной сигареты порцию "гуммы", дико взвыл. Стус весело подмигнул мальчишкам и ткнул пальцем за спину.
- Вон, слышите? То там террориста, а я так, гендляр…
- А-а-а… - разочарованно протянул мальчишка и, потеряв всякий интерес к Стусу, начал продвигаться к другому окну.
- А ну постой! - откуда-то из-под подкладки Стус извлек сложенную немецкую марку и помахал ею. - "Гешефт" есть!..
- Ну а цо робить? - мальчишка сразу стал по-деловому серьезен.
- Беги до монопольки у моста. Спросишь уборщицу, Аньку Косюк, скажешь Збышко опять тут. Пусть мою заячью шапку тащщит и что в ней, понял?
- Понял! - мальчишка потянулся за купюрой.
- Ниц, сперва дело, - Стус сжал марку в кулаке. - Анька тут, деньги - тебе, слово чести…
Юный "гешефтмахер" понял, что надувательство не пройдет и, свистнув приятеля, мгновенно испарился…