* * *
Время еле ползло. За стеной тихо подвывал избитый пьянчужка, ворочался и глухо стонал на своем топчане Вукс, и только Стус, не в силах совладать с собой, то бежал к двери послушать, что делается в коридоре, то опять бросался к окну, нетерпеливо ожидая появления Аньки.
А она все не появлялась. Зато вместо нее прибежал под окно один из мальчишек и шмыгая носом, деловито потребовал:
- Дядьку, гонить гроши, прийшла ваша Анка!
- А ну не бреши… - Стус завертел головой, стараясь заглянуть дальше, чем позволяло окно. - Я казав, сюда привести!
- А я цо?.. Я казав. Так що гонить гроши, дядьку, а не то я полицианта скричу…
Мальчишка оказался тертый, и, чем сильней он наглел, тем больше беспокоился Стус. Марка, зажатая в кулак, была последней надеждой, и неизвестно, как бы все кончилось, если б не появилась сама Анька. Она торопливо шла вдоль стены, и Стус облегченно вздохнув, швырнул марку мальчишке.
- На, проваливай!
Мальчишка мгновенно исчез, а Анька, увидев машущущего из окна Стуса, спотыкаясь от спешки, подбежала и вцепилась в него.
- Ой, Збышечку, то що ж воно за лышенько?!..
- Шапку, шапку давай! - Стуса аж затрясло от нетерпения.
- Даю, Збышечку, даю… - Анька начала неловко проталкивать старую облезлую шапку между кромкой отбитого стекла и решеткой.
Ощутив наконец в руках твердый комок, Стус облегченно-сердито пробормотал:
- Я ж сказал, чтоб быстрее шла…
- Ой, Збышечку, та я розумию! - запричитала Анька. - Я ж полициантив глядела, их трое тута, а вси инши по городу бигають, ты скорише…
- Трое, говоришь? - Стус секунду подумал. - То добре… А ты кидай все, бижи до дому и зараз же у село до родичив.
- Ой, Збышечку, дорогенький! - Анка испуганно всплеснула руками. - А ты як же?
- Ну!.. - вызверился Стус. - Щоб тебе через пивгодыны в городи не було! Загинем инакше! Бижи, а я до твоих у село сам прийду…
Анка тотчас умолкла и, поминутно оглядываясь, засеменила прочь. А Стус, не глядя больше в окно, начал разворачивать спрятанный в шапке сверток. На пол полетело промасленное тряпье, и через секунду Стус повернулся к Вуксу, держа в руке заряженный наган-самовзвод.
- Ну, пан поручник, чи пан, чи пропал, вы як?..
- А ты что думал, я сдох? - лихорадочно сверкнув глазами, Вукс враз вскочил на ноги и вырвал у Стуса наган. - Я сам! А ты кричи!
Вид у поручика был решительный, движения стремительно-точны, и Стус, опасавшийся за исход полицейских побоев, сразу успокоился. Мгновенье бывший жолнеж как бы примеривался, потом с размаху кинулся на дверь и, закрывая спиной глазок, отчаянно заколотил ногой по железу.
- Ай-яй-яй!.. Рятуйте!.. Видпустить, пане поручнику!.. Рятуйте!.. Вбивають!.. Пане полициант, я житы хочу!.. Я все скажу, видчинить!..
Вопли Стуса подействовали сразу. Засов загремел, но Стус уперся каблуками и, не переставая орать, еще некоторое время удерживал рвущихся в камеру полицейских. Толчки снаружи стали мощнее, и, улучив момент, Стус отскочил в сторону. Дверь с грохотом распахнулась, и трое полицаев кубарем полетели на пол.
Одного Вукс сразу ударил револьвером в затылок. Второму, успевшему приподняться, Стус двинул сапогом "под дых", и, пока он корчился на полу, они с Вуксом навалились на третьего. Через минуту все было кончено, и Вукс, держа револьвер наготове, выскользнул в коридор. Стус, действуя как по наитию, выбросил грязный треух в окно, стащил с одного из полицаев мундир, подхватил валявшийся у двери карабин и опрометью бросился за поручиком.
Увидев на Стусе мундир полицианта, Вукс вызверился:
- На кой черт ты его натянул?
- А вы на себя гляньте, пане поручник! Воны ж вас измордовали, по улице не пройдешь. А так я за конвоира сойду…
Через пустовавшую дежурку беглецы беспрепятственно вышли во двор, потом в переулок и, еще не веря в свое спасене, забились в щель между домами. Где-то на северной окраине постреливали, и Стус, застегивая непослушными пальцами чужой, резко пахнущий табаком мундир, посмотрел на Вукса.
- Пане поручник, надо через главную…
Вукс молча кивнул и, сунув наган под рубаху, вышел на тротуар. Потом заложил руки за спину и, сбычившись, первым, как бы под конвоем Стуса, зашагал в ближайший переулок, который, если пересечь новопереименованную Герингштрассе, выводил их к ограде заброшенного парка старой графской усадьбы…
Перед тем как выйти на центральную, Вукс замедлил шаг, а Стус выждал возле угла, проверяя, не обратит ли кто внимания на их маскарад. Но пока все было благполучно, и они перебежали следующую улочку, отделявшую их от бывшей усадьбы Тарновского.
Беглецы стремились сюда из-за того, что панский парк позволял выйти на глухую окраину в стороне от основного тракта, вдоль которого вытянулось местечко. О там, чтоб спрятаться в самом Голобове, не могло быть и речи: едва полицаи узнают о побеге, они тут же перевернут вверх дном весь городок.
Кирпич парковой ограды уже начали растаскивать, и, маскируясь кустами, густо разросшимися вдоль остатков стены, Стус уверенно вывел поручика к заброшенной полевой дороге. Дальше густо чернели поля окрестных хуторов, а за дальним увалом виднелась спасительная гребенка леса.
Совсем обессилевший Вукс буквально свалился на обочину, а Стус, чутко уловив такое желанное бренчание сбруи, присел за кустом и, доотказа вытянув шею, попытался разглядеть, кто едет. На их счастье, тарахтевшая по дороге бричка оказалась селянской. Едва уяснив это, Стус гаркнул и, размахивая карабином, выскочил из засады. Разглядев полицейский мундир, возница тотчас осадил лошадей и покорно замер, ожидая самого худшего.
Похоже, хуторянин тоже пытался стороной выехать из городка, но Стусу было не до выяснений. Подхватив совсем обессилевшего Вукса, он вытащил поручика на дорогу и взвалил на повозку. Пока ошалевший дядька растерянно хлопал глазами, Стус прыгнул в бричку и бесцеремонно ткнул хозяина карабином.
- А ну паняй до лису, не то!..
Дважды повторять не пришлось. Дядька "загорлав" на коней, упряжка пошла вскачь, сухие комья застучали по передку, и лес на ближайшем увале стал быстро приближаться…
* * *
Наломав в ельничке лапника, Малевич удобно устроился на солнечном краю взгорбка, укрытом от ветра густым языком лещины. "Драгунка", приткнутая стволом к толстой ветке, была под рукой, петлявшая в распадке едва накатанная лесная дорога просматривалась чуть ли не на версту и, посвистывая от удовольствия, Малевич бездумно шевелил рукой нагревшийся за день коврик опавших листьев.
Внезапно под пальцами почувствовалось что-то твердое. Малевич перестал свистеть, разгреб подстилку и вытащил глянцевито-коричневый лесной орех. Примерно с минуту он сосредоточенно мял его в пальцах, потом улыбнулся, воткнул на прежнее место и аккуратно присыпал землей.
Малевичу вдруг представилось, как набрякнув за зиму сыростью, орешек по весне выбросит упруго-тоненький стебелек и через пару лет к этим высоким, посвистывающим на ветру кончиками ветвей зарослям присоединится еще один молодой кудряво-зеленый куст…
- Только прорасти обязательно! - прошептал Малевич и почему-то подумал о себе.
Вообще-то за последнее время к нему как бы само собой вернулось прежнее, казалось давно забытое восприятие леса. Совсем как в детстве Малевич ощущал себя частичкой этого шелестящего и потрескивающего мира, непонятно почему вселяющего страх в сугубо городских людей.
Правда, последнее время Малевичу тоже бывало страшно. По ночам, особенно в полусне, ему порой начинало казаться, что кто-то подкрадывается к его укромному шалашу, и тогда он напряженно вслушивался, стремясь уловить среди лесного шороха чужие шаги…
Ожидание на солнышке затягивалось, и Малевич начал время от времени нетерпеливо поглядывать в конец дороги. Наконец издалека долетел характерный перестук копыт, и на дальнем увале появился всадник. Как только он спустился к дороге, Малевич вскочил и дважды сделал отмашку правой рукой. Всадник остановился, высоко поднял левую руку и очертил в воздухе плавный круг. Малевич подхватил "драгунку" и трусцой побежал по косогору навстречу.
Меланюк, а именно его ждал здесь Малевич, был весьма озабочен. Торопливо поздоровавшись, он отъехал поближе к зарослям и, не слезая с седла, подал Малевичу небольшой мешок, перевязанный поперек бечевкой.
- Ось, товаришу комиссар, тут бельишко, харчи, та инше…
Принимая мешок, Малевич молча кивнул. Однако странное перечисление привезенного выдавало беспокойство товарища.
- Да ты, никак, торопишься? - Малевич снизу посмотрел на Меланюка. - Или случилось что?
- Вам, товаришу комиссар, теж поспишаты треба…
Меланюк потянул повод, и гнедой жеребец, храпя и перебирая ногами, сдал крупом в кусты.
- Тогда дело, - Малевич вскинул мешок на плечо и, словно опасаясь, что Петро не даст ему договорить, взялся рукой за кожаное крыло седла. - Как со связью?
- Тричи вже посылав. Якщо дийшло, то, може, щось й буде…
- Ясно. - Тревога Меланюка передалась Малевичу, заставив его говорить коротко и по делу: - А мне куда?
- У тому списку, що я дав вам, такий Панасюк е…
- Это Бирюк который? - уточнил Малевич.
- Он самий… Не пойму только, чего его Бирюком кличут.
- Я его хату видел, живет на отшибе, вот и Бирюк… Так что?
- А то що выявилося, хлопци до нього ходять наши, а солтис выследив и донес, паскуда. - Петро сердито осадил никак не стоявшего на месте жеребца и наклонился к Малевичу. - Тепер полицаи засидку робыты збираються. Вы скочьте до нього, попередьте, а мени вертатысь треба. Зараз по всий гмини облавы почнуться…
- По всей округе? - удивился Малевич. - А это с какого дива?
- В Голобове на вулыци коменданта подстрелили. Полицаи двох полякив схопылы, а поки инших шукалы, хтось на постерунок напав. Полицаи на лисовикив валять, а немцы зли, кажуть, щоб з лису ген усих повыловлювалы…
- Ну, то мы еще посмотрим, кто кого повылавливает! - Малевич сердито выругался и протянул руку Петру. - Бывай, друже, сейчас сразу до Бирюка побегу.
- Нехай щастыть вам, товаришу комиссар! - Петро энергично пожал руку Малевича. - Зустринемось як обычно, а зараз, выбачте. Я поскакав…
Гнедой жеребец взял с места галопом, и, пока все уменьшавшаяся фигура всадника не исчезла за дальним увалом, Малевич смотрел вслед и улыбался. Потом подкинул мешок поудобнее, сделал шаг назад, и его серая маринарка как бы растаяла в зарослях…
Теперь, когда встревоженный Меланюк ускакал в свой "постерунок", у Малевича, шагавшего лесом, было время поразмыслить над сказанным. Сама предстоящая облава мало его беспокоила. Он хорошо представлял, что нужно сделать, чтобы отыскать людей, прятавшихся по лесам. Вряд ли полиция и немцы соберут достаточно сил, чтобы прочесать всю округу. Но перейти на другое место было необходимо, перед этим, конечно, захватив Бирюка…
Вообще-то поиск людей шел у Малевича трудно. До сих пор ему так и не удавалось напасть хоть на какой-то след. То ли списки, переданные Меланюком, составлялись "наобум лазаря", то ли все подозреваемые хорошо спрятались, если не ушли куда дальше. А может, и вид Малевича, державшегося слишком уверенно, не внушал доверия.
Поэтому сообщение о слежке за Бирюком, признаться, даже несколько ободрило Малевича. Теперь-то он мог без опасений говорить с человеком и, если повезет взять с собой не только его, но и тех, за кем так следил уж больно ретивый солтыс…
До своего шалаша Малевич добрался минут за двадцать. Быстро собрав немудрящий скарб, он напоследок окинул взглядом временное пристанище и закинул за спину мешок с харчами. Потом деловито подтянул ремень винтовки и, по-охотничьи перекинув "драгунку" сволом вниз, пошел неслышно-широким шагом, держась строго поперек тени деревьев…
* * *
Укрывшись в молодом дубнячке, Малевич почти час присматривался к невзрачной хатке, отмежевавшейся от плохо обработанного поля жердяной оградой. Не заметив ничего подозрительного, он выбрался из укрытия и, на всякий случай держась ближе к опушке, подошел к хутору.
Дальше, за безымянным болотистым ручейком, поля расширялись, и там потемневшими шапками грудились соломенные крыши другого хутора. Людей ни в поле, ни возле хат не было, и только над дальней крышей растекающейся синеватой струйкой вился дымок.
Убедившись, что никакая опасность ему не угрожает, Малевич поднял попавшуюся под руку палку и громко постучал ею по врытому в землю столбику. Потом, нагнувшись, той же палкой принялся старательно счищать налипшую на постолы грязь.
Расчет оказался верным. Некрашеная дверь хаты скрипнула, и на "ганок" вышел мужик в галычанском киптарике . Не спуская с Малевича настороженного взгляда, он неторопливо сошел со ступенек и приблизился к ограде.
Малевич отбросил ненужную теперь палку и выпрямился. Явное нежелание хозяина здороваться первым, непривычный для этих мест "ганок" и карпатская вышивка безрукавки заставили Малевича прибегнуть к галицкому обращению.
- Добрый день, вуйку, то не вы часом Панасюк будете?
- Добры день… - пристальный взгляд хозяина задержался на стволе "драгуни". - Ну я Панасюк…
В ответе хозяина Малевич не уловил ожидавшегося галицийского выговора и ругнул себя за неосмотрительность. Теперь не оставалось ничего другого, как задать вопрос "в лоб".
- А скажить, люди що в лиси ховаються, до вас часом не ходят?
На какой-то миг в глазах Панасюка промелькнул испуг, но он тут же еще сильнее "набычился".
- А то вы… вуйку… часом, не с полиции будете?..
Малевич сразу отметил, что Панасюк не побоялся отплатить ему той же монетой, и улыбнулся.
- Я-то нет… а вот на той стежке, по которой они до тебя ходят, полицаи их сегодня ждать собираются…
- Это про какую такую стежку вы мову ведете, га?..
- Не знаю, я по ней не ходил, а вот солтыс ваш выследил, понял?
- Заждить, заждить… - Панасюк не сумел скрыть беспокойства. - А вы про це звидки знаете?
- Сорока на хвосте принесла, - Малевич дружески подмигнул хозяину и, уже поняв, что попал в точку, добавил: - Вот так-то, Бирюк…
Панасюк оторопел и молча смотрел на Малевича, который спокойно поправил винтовочный погон и, всем своим видом демонстрируя конец разговора, шагнул в сторону. Хозяин, никак не ожидавший такого оборота, засуетился.
- Да зачекайте же, зачекайте… Вы сами-то хто будете?
- Я?.. - Малевич приостановился и вдруг вспомнив солнечный взгорбок, с усмешкой ответил: - Лещина.
- А чого я вам маю вириты?
- Ты лучше-ка слова мои проверь, а то жаль будет, если полицаям попадетесь.
Сейчас Малевичу незачем было затягивать разговор и, оставив недоумевающего Панасюка у ограды, он повернулся и не спеша пошел назад на опушку. Позже, когда Малевич оглянулся, Панасюка возле ограды уже не было.
Вернувшись в тот же самый дубняк, Малевич сел на замшелую колоду, поставил "драгуну" между колен, устроился поудобнее и, посматривая через поле на Бирюков хутор, задумался. Он понимал, с налета у него ничего не вышло. Панасюк вряд ли ему поверил, и надо было хотя бы выждать.
Придя к такому выводу, Малевич начал подумывать, не пойти ли ему к Бирюку на ночь, и тут внезапно хлестнувший со стороны хутора выстрел заставил его вскочить с места. Из леса, с одной стороны подходившего к самой хате Панасюка, одна за другой начали выбегать черные фигурки, и уже на глазах Малевича трое цивильных, выскочив из хаты, перепрыгнули ограду и стремгав понеслись через поле.
Полицаи, оказавшиеся чуть сбоку, явно стремились захватить беглецов живьем и, охватывая поле дугой, время от времени палили в воздух. Но неподстегнутые полы шинелей и амуниция мешали им бежать по пахоте, и задуманная петля не получалась.
Малевич, понимая, что пальба в воздух вот-вот прекратится, быстро занял позицию и напрягся. Буквально в следующую секунду один из преследователей умело припал на колено, и темная черточка его винтовки вытянулась горизонтально.
Поймав в прицел замершую черношинельную фигурку, Малевич мягко, стараясь не завалить мушку, нажал спуск. "Драгунка" сильно ударила в плечо, стоявший на колене вскинулся и, наверняка задетый пулей, закрутился на месте.
Полицаи сразу сбились с темпа и один за другим распластались на пахоте. Замешательство оказалось недолгим, но, пока преследователи пришли в себя, беглецы один за другим скрылись в дубняке.
Малевич, все время следивший за Панасюком, выскочил из своего укрытия и кинулся за ним.
- Бирюк, это я!..
Оглянувшись на бегу, Панасюк резко остановился. Не давая ему опомниться, Малевич выкрикнул:
- С тобой кто?
- А це вы… - Бирюк наконец-то узнал Малевича и тяжело, хватая ртом воздух, ответил: - Хлопцы… З сильрады…
Бешеная гонка явно далась ему нелегко. Бирюк с трудом перевел дух, внимательно посмотрел на Малевича и неожиданно попросил:
- Ссадить-но ще одного…
Малевич оглянулся. Сквозь деревья можно было рассмотреть уже подбегавших к опушке полицаев. Разумней было бежать, но Малевич, понимая, что этот выстрел - последняя проверка, без колебаний сделал шаг вперед, плотно прижал "драгуну" к старому дубу и плавно повел стволом, выбирая цель. Сейчас, упираясь плечом в шершавую кору, Малевич не волновался, он знал: промаха не будет. Лесной орех начал набирать соки…