Ангел на игле
I
Золотому Ангелу
шепчет Небесный на ухо,
Подле него, неподвижного,
над панорамой паря:
"Чудится, будто Петровская
зашита столица наглухо
В погребальный мешок беспросветного января".Лик опустил страдальчески,
в линии улиц вглядываясь,
Избороздивших морщинами
мертвенность города страшную.
"Где твоего заступничества,
брат златокрылый, - клятвенность?
Что с твоей сталось вотчиной? -
именем Отчим спрашиваю!.."Но, на своей высокой сидя игле,
Слова не молвит Хранитель столицы северной:
Скорбному небу взор вверяя рассеянный,
Немо он тонет в надленинградской мгле,
Тонет в ладанном плаче живого брата -
Столь безутешен подле парящий брат…Ночь. Два неравных Ангела: нерв и злато.
Выше - лишь звёзды.
Ниже - лишь Ленинград.
II
Заживо запелёнана
тишью столица сажевой;
Рвётся из города в звёздную рябь
шпиля поблекший шип.
Ангел молчит на его острие,
точно на кол посаженный,
Золотом плоти, как Ленинград,
в плен мешковины зашит.Братец-то стонет вокруг него,
высь кругами расчерчивая,
Реет над градом, который вмёрз
в адовый круг кольца.
Тянется времени нерв вороной,
словно нить гуттаперчевая;
Нервный Ангел верен себе:
не поднимает лица,Рвано рыдая рьяной пургой
в крыши. Парализован
Город внизу. Город манит его
зорким беззвонным зовом.
Рушится камнем горячая плоть
в омут столицы северной.
Ангел в городе. Тот поглотил
страсть его - толщею серой.Ангел видит Град изнутри.
Видит бескровные улицы,
Те, по которым когда-то текла
жизнь неизбывным движением.
Тычется в стёкла ослепших домов
здраво-настойчивой умницей,
Вздорно осмеян
собственным в них отражением.Слепы дома так, что Сын Высоты
видит их тусклыми склепами;
Слепы, словно из глины сна
Смертью самою слеплены.
Только вот этот один, угловой,
в пару других шириной,
Манит его огоньком нутряным,
искрою - тёплой, шальной.Бабочкой Ангел летит на огонь,
что заприметил в окне;
Телом к разбитому льнёт стеклу, крылья кромсая в кровь.
В комнате - стол. У стены - кровать.
Печь пылает, как нерв.
Женщина-призрак ломает стул, чтоб отопить кров.Зло исступлён истопницын труд. Мечется пара рук,
Серых, что ветки иссохшие, рук. Пламя, полней пылай!..
Наледь паркета, кровать у стены. Девочка-полутруп
Взором зелёным грызет потолок.
Кашель раскрошен в лай.Ангел-то смотрит за часом час,
чуть не лишаясь чувств,
Тело изранив битым стеклом,
душу же - тем, что глядел.
Думает, бедный: "Как воздух чёрств!.. Точно не докричусь".
Над Ленинградом - блокадная ночь. Скоро - блокадный день.Женщина, ветками рук дрожа,
падает грудью на стол;
В зеве печурки кровавым цветком
теплится жизнь ещё.
Женщине страшно: у самой стены
дочь на кровати - пластом.
Женщина видит её глаза
и худобу щёк.Женщине страшно: немеет рот,
сердце звенит, как гонг;
Зверем несётся к полкам она, книги сгребает с них…
Обезобложенный Пушкин - в огонь,
голый Гоголь - в огонь;
Лермонтов - следом, товарищей потеснив.
III
Ангел-то смотрит за часом час
(хоть и смотреть - невмочь),
Кровью небесной на битом стекле
не устаёт рдеть.
Пламень отцвёл. Выдыхая пар,
мать и бледная дочь
Греют друг друга, в кровати дрожа
парой живых сердец.Бледность небес над Столицей Петра -
ночи блокадной предел.
Тяжко, как солнце с востока - ввысь,
мать с кровати встаёт.
Ангел видит: немощь её
крепче мощи людей;
Видит икону, икону в руках,
серых, как невский лёд……В комнате стол. На столе хлеб -
граммов двести на глаз.
Наледь паркета, кровать у стены. Девочка, кажется, спит.
Пламя в печи отдаёт золотым, точно иконостас;
Женщина рвано рыдает в окно:
слёзы жгучи, как спирт.Завтракать скоро. Хлеб на столе.
Это строжайший пост.
Пост - только красный угол-то гол…
то есть, конечно, пуст.
В лужах паркет, что асфальт по весне. Пламя, что райский куст,
В печке цветёт. За разбитым окном
город тих, как погост.Ангельской кровию в этом окне
новая рдеет заря:
Тонет пурпурная сладость её
в надленинградской мгле.
Женщина хлебом кормит дочь,
всхлипывая втихаря.
Женщина верит: заступник златой
прочно сидит на игле.
Совершенство
Ты, обернувшийся мне красотой
С глазами зелёно-весенними, -
Стать
не хочу
для тебя
лишь Той,
С кем породниться-бы-семьями.Ведь
умеют же
две реки
Слиться в единую реку:
Я хочу
Быть с тобой - вопреки,
Веря в упрёки - редко.Мне не срастаться
с другими
в Жизнь,
Другом не льнуть
к ровне:
Я от природы - шальной пейзажист,
Пишущий собственной кровью:Волк-одиночка,
квадрат холста
вырвавший собственной шерстью, -
Лишь бы векам подарить, красота,
Тень
твоего
совершенства.
* * *
Ведьма-судьба, отчего мне теперь темно,
Словно до дна кто выхлебал свет дневной?
В безотрадном вертепе верчусь, как веретено,
Ради тоненькой нити - в жизненный путь длиной.Свет до донышка высосан - так, что ни капли - на дне;
Только толку о том толковать сотню раз на дню?
Недоеден тоскою, но с нею наедине -
Я вплетаюсь плотней в непроглядную западнюИ схожу на нет, нитью, словно нытьём, исходя -
Обесформиваясь в прообраз привычных пугал.
Мраком угольным выжжен, с сердитым усердьем гвоздя
Не согнуться стремлюсь, всё прочней забиваясь… в угол.В угол - загнан, я самоставлюсь в его главу,
Пауком обретаясь ретивым во ртути рутины.
Ради тоненькой жизни, натянутой в тетиву;
Ради нити пути в полотне мировой паутины.
Летопись разлуки
(цикл)
Счастью по имени Ярослав.
* * *
Вдоль линий жизни
наскрипываю
строки:
В тиши - свет клином
на исто-искристом
звуке.
Я - хроникёр, что по крохам
(с усердием строгим!)
В клети своей
клеит летопись клятой
разлуки:Нашей разлуки,
несчастного лета нашего…
Надвое "Мы" раскололось - тосклив раскол.
Я хроникёр, по скреплённому сердцу - наживо
Скорбным скрипом скребущий свой протоколСъёжившегося в дюжину дней - одиночества.
Млечность крови выдаиваю из мгновения
Всякого бестебянного. То - чернила.
Перышко мечется, мученику - бормочется.
Вмочь - только ветром безвыходного вдохновения
Алым по чёрному мчать, чтобы откровения
Эти - увечная вечность в очах сохранила.Как на цепи, я на цепкой судьбинной ленте;
Благо, язык
не осмелился
затупиться…
Словно сердечко, сам замурован в клети, -
Книгу разлуки
творю рукой
летописца.
1
Сквозь рябость полусна я вижу потолок,
Что, люстры пятерню хрустально растопырив,
Ей тянется ко мне. Ночь - эпилог.
Судьбой-разлучницей вновь поймана в силок,
Выкашливаю душу звёздной пылью вСветлицу - где и впрямь светло жила,
Теперь же - стыну тягостно, рассвета
Последнего, как казни, ожидая.
Грядою горной груда барахла
Венчает кресло. Бирюза браслета
Мой впитывает пульс. Лежу, худаяДа - раз дитя - раздетая. Один
Лишь месяц (неусыпен, словно кочет)
Сияньем сытым рёбра мне щекочет.
Последней ночи первый паладин,Ты сам - в силках, оконной узник рамы…
С постели вижу я, с трудом привстав,
И стол (поверх - тетрадь о ста листах),
И стены. Да, по ним змеятся шрамы
Причудливых растений… Скоро в путь.
В светлицу плачем прочного причастья
Вышёптываю жарко: "Не забудь!
Хранить очарованье не отчайся
Души излитой…" Тьма рябит. Вздремнуть.
Ребёнком рядом спит родное счастье,
Мне положивши голову на грудь.
Рассвет грядёт: сочтёмся как-нибудь,
Раз стены стонут: "Странник, возвращайся…"
2
Поезд. Двое на верхней полке:
Лежим обнявшись, глаза в глаза.
Соседи снизу режутся в покер,
Беззлобно спорят, хлеща нарзан.Нам было душно - окно открыли,
Впуская ветер - да в сумрак свой;
Его я узнала по свежим крыльям:
Ерошат волосы, пахнут листвой.И с ним полощется, пляшет знамя
Подолом платья - стяг во плоти.
Назад? Платили. Москва - за нами,
В моё мы детство с тобой летим.Распутье. Руки, как на распятье,
Раскинул приветственно Град-Отец.
Я - в ночи до Питера, в мятом платье,
В твоих объятьях - сейчас и здесь.Соседи снизу близки к попойке;
Бледнеет солнца дрожащий рот…
Теснясь, смеёмся на верхней полке:
Мы вместе, вместе!.. Вперёд, вперёд!..
3
Я вижу поезд, в разлуку тебя увлекающий:
Ты - свет его окон, которым питаюсь пока еще.
Молчу молодчиной, молочно-бледна. Истуканище -
Из ткани счастья пошитую скорбь надень!..
Надела. Не дело - но деревом, парализованным
Бесстыжею стужей, врастаю в перрон. И взорванным
Нутром, что наружу - острожно-тяжёлым взором,
Сограждан страшу, леденея среди людей.За час однозначно заточена под заточение,
Затычкою в бочке тягучего злоключения
Я значусь. Ничейность в двенадцать ночей мучения
Жевать начинаю, ища облегченья в еде.А в горле - сердечко комом. Да что с ним станется?
Шатаюсь по станции, вдаль норовя уставиться.
И греет лишь то, что с тобой прогорим мы до старости
И вместе - потухнем. Обнявшись. В один день.
4
Я думала, боль-самозванка подменит тебя -
Спасительнейшим из участливых субститутов.
Солёной души моей ссадины теребя,
Коварной заступницей - мысли, как волосы, спутав,Обнимет по-твоему: сразу со всех сторон;
Как страх, разрастётся в теле - дрожащем, липком.
…Я думала: оголодалая, выплесну в стон,
В стол - невозможность твоим насытиться ликом.Надежда - ошибка из тех, на которых - учусь,
В квартире пустой объедая глазами обои.
Черствея чуткостью чёткой привычных чувств,
Кричу - тщетно корчась от неощутимой боли.Любила б я боль как залог того, что жива;
Любила б! - лелея во всяком суставном сгибе…
Но нет её. В мощные онемев жернова,
Мелю чепуху. Чепуху, безвкусностью с гибель.И пресностью разной напрасно ноздри дразню,
Бесстрастно сопя с подозреньем на неизлечимость:
С твоим разлучившись запахом, я мазню
Иных (и немилых) - враз различать разучилась.Глазам, по тебе сголодавшимся, всё - песок:
Твоей красотой не питаясь, пришли в негодность…
Я точно оглохла для каждого из голосов,
Который - не твой голос.И, загостившись в том мире, что был нам - дом,
Как будто горжусь неизбежностью угасания…
Её осязаю кожей - однако, с трудом,
Заиндевевши без твоего касания.…Я думала - боль изловчится побыть тобой,
Но славная роль оказалась неисполнимой.
В стостенной пустыне квартиры и воздух - рябой.
Безжизненно зиждусь, заждавшись в тоске тупой -
Назад тебя, мой внезапно незаменимый.Тебя, воскреситель почти зачерствелых чувств,
Умеющий Богу угодным согреть глаголом…
Уехав, вернёшься. Пока что - не докричусь.
Пока что - не стон, но стихи. Хоть в стол, хоть горлом.
5
Я тебя - невыразимо, невозразимо
Буду любить - внесезонно, как в эту зиму -
Вечно. Пожаром взора - звонным рыданием гонга;
Буду - солено, коли на сердце - горько.Буду любить тебя сладостно - с миной порою кислой;
Ходом крёстным, рукастою Реконкистой.
Свежими виршами - в уши, словно в уста - вишней…
Буду тебе - лучшей, покуда - не лишней.Не уставая казаться, не переставая сниться,
В каждом абзаце выстраданной страницы
Всякой моей новой - твой воскрешать образ
Буду, покуда оба
ползаем
порознь.Буду, пока не покончит
стерва-судьбина
с местью,
Пока кипяточек двух сердцебиений - смесью
Жаркой не станет: живительной смесью единой;
Буду (покуда разлука
верна
парадигмой)Верной - тебе. Буду верной тебе, верной -
Телом и духом, кровью и самой веной;
Верной,
как до расставанья,
теперь - до встречи;
После же - вечно;
прочно,
как дар
речи.
После же - верь мне,
безвременный Дар Божий, -
Буду любить тебя - так же,
но ёмче,
больше.
Знаю и нынче, что бы там не кажись мне:
Буду.
Покуда хватит - не сил,
но жизни.
6
В ольховой мгле, как олух во хмелю,
Я чепуху дней ласковых мелю:
Непрошено они мне прошлым стали.
Об этой сплывшей прочь нептичьей стае
Скорбя всерьёз, вернуться их молю
Без устали - глазами и устами,Оставлен в сонме вспоминаний голых
Глодать голодным глыбы тех глаголов,
Что Отжили своё. Навеселе -
Невесел, слёзы лью о журавле,
В руках душа синицу - словно олух,
Хулящий мглу ольхи в ольховой мгле.
7
Пока из моих трусливых костей - трясина
Не высосала нутряные остатки меня,
Я план побега как славного выношу сына
И в срок разрожусь - надрывно, не временя;И брошусь в небо, устав на своём фрегате
Вольготного моря бескрайнюю скуку ругать.
Я вырвусь с корнем из горько-покорной гати
И, высью нависнув над нею, постигну, что гатьКонечна при всей неизбывности осточертения.
Презрев её прелесть, как всякий - кто окрылён,
Сквозь толщу времён понесусь против их течения,
Сквозь толщу туч - к тебе, мой Единственный Он.Пучины, беспечно почившие в розовых ризах
Закатного пламени, - вспять не пустят пути…
Покуда лелеешь мой полузабытый призрак -
Лелею надежду предстать пред тобой во плотиБеглянкой темницы, осколком тоски насущной,
Который над Известью всех неизвестных Голгоф
Раскрошится в звёзды… Воссоединимся - на суше,
Слившись с тобой на одном из иных берегов.
8
Помнишь письмо своё? "Вот бы однажды - в сон,
А, пробудившись, увидеть тебя - подле!.."
Мне - до того не забыть, что ужаленным псом
Пятую ночь ворочаюсь. Кажется - боле.
Милый, я воин: в сонме немилых персон,
Хоть и одна одинёшенька в этом поле.Воин - а значит, пахота мне - воевать;
Страшно - впрягаться, но гибельней - не напрягаться.
Скарб паковать - всё равно что латы ковать,
Коль толковать в мерзком русле мирской навигации.
…В жёваный одр освежёванная кровать,
Гроб каюты. Пора!.. Ой пора - выдвигаться.Ночь над рябым простором, подобно льву,
Пасть распахнула. Я, малорослый рыцарь,
В лунном рычанье измазан, - победно реву
Перед тем, как во ртутной пучине скрыться.
…Если прочно держится на плаву
Судно - бегут с него храбрецы, не крысы.С палубы - в путь. С целой тьмою матёрых волн
Бьюсь я одна, отхлебнувши солёного бою:
Бою, солёного потом врага. Его
Рать борозжу, бережёная светлой тропою…
Помнишь письмо? Раз почишь ты. И - о волшебство! -
Кожей внезапно почуешь, что я - с тобою.
30.06. -8.07.2013 г.
Мой Ангел
маме
Горя чужого с ладоней своих не лакав,
Я, ротозей, в грозовое небо глазею.
Ангелов видно, толпящихся на облаках -
Но не смелейших, что предпочли
землю,Чёрную землю. Один - тот самый, с икон,
В скромном, однако, обличье знакомый немногим -
Там, где родился, привык ходить босиком -
Здесь посему
постоянно стирает
ноги.Там, где родился, светить не умел он святей
Прочих, по святости равных ему, собратьев.
Нынче, попав в паутину земных путей, -
Пух зашивает в подушки своих детей
Таинство ангельских крыльев на то истратив.Сыну да дочке на счастье тогу пустил,
Им на удачу свои переплавил нимбы…
Лишь бы росли, никогда не бросая расти,
Тихим всесильем его незаметно хранимы.Ангел в заботах земных поострел лицом,
Строго-прекрасным, что небо над грешным градом.
Он втихомолку выходит на связь с Творцом -
Нежной прося молитвой за тех, кто рядом.С небом по-прежнему дружен, порожним загружен,
Молит о ближних - батрача, готовя ужин
И засыпая пообок с больным мужем,
Бога в оконных экранах ища голубых.Именем светским подобен святой княгине,
Утром встает на работу, как все другие,
Только страдает дыхательной аллергией,
Здешнего воздуха так и не полюбив.Горе чужое - микстурой, в час по глоточку,
Пьёт через силу, уже нахлебавшись вдоволь.
Ангел просит за сына. Но чаще - за дочку,
Блудную дочку, которой не встретишь дома.А, исчерпавши лимит-то суточных просьб,
Плачет - слезами. На деле - небесной манной…Ангелов видно. Их путь на земле - непрост:
Я одного из таких
называю
мамой.
Из окопа
Милая!.. Говорю с тобой - из окопа,
Каждое слово бабочкою выпуская
В мирное, мирное небо твоей души.То, что - вслух - онемелым никак языком-то;
То, что - огромно, как перезвон пасхальный, -
Сердцем кричу тебе. Слышишь? Оно дрожит.Нет… Не кричу. Рокочу! - огромной любовью,
В мякиш крошечной жизни зубами вцепясь.
Слышишь ведь: знаю, готовый к любому бою,
Кроме того,
в каком суждено -
…пасть.Милая, мы четвёртый день под обстрелом!.. -
Эдак поймёшь, отчего пугают огнём.
Густо-седой,
воздух кажется
постарелым -
Чёрт! - точно всякий из нас, стону… тонущих в нём.Чёрт подери!.. Страшно, милая, как ни крепись мы -
Мы, не просившие ни золочёных - на лацканы,
Ни горячих, гремучих, свинцовых - в живот.Знаешь, я ненавижу… себя - за письма
Тем матерям, чьих безусеньких, недоласканных,
Хоронил,
стыдясь того,
что живой.Братьев! Своих - хоронил в солёную грязь
Словно в бреду - рыдая и матерясь.Милая… Слева! Славка, наш активист, -
Навзничь! И замер - глазами - пустыми, сурьмяными.
Справа
умолк ничком
под вселенский визг -
Макс.