- Да, он крутой человек!
- Еще бы! Но если б не он, мы до сих пор торчали бы под Карфагеном.
- И погонял же он нас тогда на учениях! Я едва волочил после них ноги! - пожаловался Эвбулид.
- Без тех учений пунов нам было не одолеть! - строго заметил Квинт. - И без порядка, что навел Сципион, тоже.
- А помнишь, как ночью, без единого шороха, мы полезли на высокую стену крепости?
- Как не помнить! Нас вел тогда за собой сам Тиберий Гракх. Но знаешь, меня давно интересует один вопрос: я вызвался на эту рискованную вылазку потому, что нужно было как–то заглаживать вину перед консулом. И потом, в случае успеха, меня ждал дубовый венок за храбрость и слава. А вот что ты, эллин, забыл на той стене?
- Не знаю!.. - пожал плечами Эвбулид. - Ваш Тиберий, вызывая добровольцев, так горячо говорил по–эллински перед нашим отрядом, что ноги сами вынесли меня к нему!
- Это могло плохо кончиться для тебя! - заметил Квинт. - Особенно после того, как часовые заметили нас и подняли шум…
- … и мы пошли небольшой горсткой на открытый штурм! - подхватил Эвбулид.
- Честно скажу тебе, такого я больше не видел ни в одном бою! Туловища без голов, головы без туловищ… ошпаренные горящей смолой рожи со сваренными глазами! А сверху - копья, пики, стрелы, раскаленный мелкий песок, который продирает до самых костей!.. Не хотел бы я, - передернул плечами римлянин, - чтобы такое приснилось мне, не то что увиделось бы еще!
Он сам, не дожидаясь повара, наполнил до краев свой кубок и выпил его единым залпом. Заново переживая ту страшную ночь, Эвбулид последовал его примеру.
- Мало кому из счастливчиков удалось увидеть вершину стены! - вздохнул он.
Квинт стукнул дном кубка по столику:
- Но мы–то с тобой увидели! И отвоевали у проклятых пунов башню! А все - Тиберий!
- Да, он первый, подавая пример, перешел по перекинутой доске над пропастью… Как было отставать от этого совсем еще юноши?
- Выпьем за него, дружище!
- За Тиберия Гракха! - охотно поднял кружку захмелевший Эвбулид.
- За Сципиона Эмилиана!
- За Сципиона!
- За…
- … тебя, Квинт! - воскликнул, перебивая гостя, Эвбулид.
- Спасибо, дружище.
- Судя по твоим дорогим одеждам - ты скоро выбьешься в сенаторы? Знал ли я, спасая на карфагенской стене простого центуриона, что дарю Риму его будущего сенатора?
- Увы! - вздохнул Квинт. - Я только лишь всадник, хотя, поверь, это немалая и уважаемая должность по нынешним временам. После войны с Коринфом я накопил четыреста тысяч сестерциев, необходимых для того, чтобы попасть в это второе сословие Рима, и теперь вот, - приподнял он край тоги, показывая узкую пурпурную полоску на тунике. - Эта полоса, да еще право носить на пальце золотое кольцо. А в сенат мне не пробиться. Эта должность предназначена с пеленок только самым знатным - таким, как Сципион или Гракх. Отец старается провести на высшую должность сына, дядя - племянника, дед - внука, брат - брата. Что им какой–то Квинт Пропорций?
- Не какой–то, а самый благородный и храбрый квирит! - ревниво поправил Эвбулид. - И если ты мне возразишь, то я… убью тебя!
- Эх, дружище! Даже трижды благородному и храброму всаднику доступ в сенат закрыт уже потому, что мы, всадники, занимаемся ростовщичеством и ведем крупную торговлю. А это ка–те–го–ри–чес–ки запрещено отцам–сенаторам! Так что лишь какое–то чудо, величайшая заслуга перед отечеством может помочь мне пробиться в сенат и заслужить право оставить потомкам свое почетное восковое изображение…
- И это чудо произойдет! - воскликнул Эвбулид. - Я прошу об этом гору и землю!
- Да будут твои слова услышаны всеми небесными и подземными богами!
- Я пью за твою новую тунику с широкой пурпурной полосой!
- А я за процветание твоей мельницы! Кстати, надеюсь, она уже работает?
- Еще как, Квинт! Армен говорит, что мука выходит из–под жерновов легче пуха! А все ты, Квинт. Все благодаря тебе!
- Какие могут быть счеты между старыми друзьями! - упрекнул Эвбулида гость. - Я же говорил, что эта мельница принесет тебе немалый доход. И девять оболов на мину1 с того, что ты получил от меня, покажутся тебе сущей безделицей!
- Как девять?! - не понял Эвбулид. - Ты шутишь, Квинт?..
- Дружище!
Римлянин поднес ко рту остатки угря, шумно захрустел солью.
- Мы теперь с тобой деловые люди, - не переставая жевать, пояснил он. - К тому же старые друзья. У тебя сегодня радость - заработала мельница. А у меня - несчастье. Брат сообщил, что пираты захватили две триеры, которые везли из Александрии наш товар. Если бы не это, конечно, я назначил бы тебе шесть оболов на мину, как делают у вас в Афинах, и, поверь, даже еще меньше. Но теперь не могу.
"Вот она, месть Гермеса!" - быстро трезвея, подумал Эвбулид. Он проглотил комок в горле и с трудом сказал:
- Хорошо, Квинт. Твое несчастье - это мое несчастье. Как говорим мы, эллины, только больная душа может быть глухой к чужой беде. Кому, как не нам, старым друзьям, выручать друг друга? Девять оболов, так девять… Хотя теперь мне, конечно, куда труднее будет выбраться из нищеты!
- Ну, это уже твои заботы, - нахмурился Квинт. - Мне по горло хватает и своих. Да, надеюсь, тот облезлый раб, которого я у тебя видел, не из тех, кого ты купил сегодня?
- Что ты, Квинт! - оживился Эвбулид, вспоминая, что не сказал самого главного. - Мне удивительно повезло! На сомату привезли пятерых сильных, как Геракл, рабов! О них уже даже ходят легенды по городу!
- Надеюсь, это были сирийцы?
- Нет! Клянусь, ни за что не угадаешь!
- Фракийцы?
- Нет!
- М–мм… Геты?!
- Нет, Квинт, нет! Это были сколоты!
- Сколоты?..
-Да! Огромные светловолосые скифы с голубыми глазами! Я оказался первым на "камне продажи" и купил их всего за десять мин.
- Как! Всех?!
- Да! - торжествуя, ответил Эвбулид. - Ну, что скажешь?
Он взглянул на гостя, ожидая удивления, одобрения своей покупки. Но Квинт неожиданно для него покачал головой и скривил губы:
- Скажу, что ты дурак, Эвбулид! И я уже начинаю жалеть, что дал тебе в долг немалые деньги.
- Но почему? - воскликнул ошеломленный Эвбулид.
- Он еще спрашивает! Ты что - никогда не имел больше одного раба?
- Нет…
- Тогда все понятно!
- Что все?!
- Ты нарушил сегодня главное правило хозяина нескольких рабов, - объяснил Квинт: - Нельзя иметь в своем доме даже двух рабов одного племени!
- Почему?!
- Потому что нельзя! Ты удивился тому, что я сплю спокойно, хотя у меня дом полон насмерть озлобленных рабов?
- Да!
- А я спросил, о чем думает этот подлый раб!
- Да…
- Думаешь, я это сделал случайно? И этот раб, и все те, что остались у меня дома и на вилле, день и ночь думают об одном: как бы убить меня, причем самым страшным и мучительным образом. И, если они сговорятся, будь уверен - так оно и будет!
- Но ты сам сказал, что запрещаешь своим рабам разговаривать! - напомнил Эвбулид.
- Правильно, - согласился Квинт. - Но если эти сволочи из одного племени, они договорятся между собой жестами! И отруби им руки - глазами! Выжги глаза - все равно сговорятся на бунт или побег одним им известным способом!
- Но твои надсмотрщики…
- Надсмотрщики - те же рабы, только самые подлые и хитрые! Они первыми предадут тебя при удобном случае!
- Так почему же ты спишь спокойно?! - вскричал Эвбулид.
- А потому, - приблизил к нему лицо Квинт, - что у меня в доме и на вилле - рабы из самых разных племен, воюющих у себя на родине друг с другом, уводящих друг у друга в плен жен и детей. Рабы, которые не понимают язык и никогда не поймут друг друга! Они следят один за другим, живут как кошка с собакой, а я только поощряю это. И верь, они никогда не объединятся против меня, как это случилось в Сицилии, где мои друзья нарушили главное правило, которое сегодня нарушил и ты! Раб Евн, а теперь, говорят - царь Антиох! - сириец, его жена - сирийка, своих подданных, бывших рабов, он тоже называет сирийцами. В каждом сицилийском доме было по нескольку рабов из непокорной Сирии, и хозяева жестоко поплатились за это. Но скоро все это кончится - вот–вот на остров двинется консульская армия. До чего дожил Рим - консульская армия против царства беглых рабов! Я лично имею на этот счет свое мнение!
- Какое же? - уныло спросил Эвбулид.
Квинт усмехнулся.
- Еще как–то отец рассказывал нам с братом, что в одной стране, пока господа воевали, оставшиеся у них дома рабы подняли бунт. Мерзавцы захватили все их имущество и жен. Вернувшимся господам, как ты сам понимаешь, ничего не оставалось другого, как отстаивать право на свою собственность мечом и копьем. Но у рабов тоже было оружие, и они недурно им владели. Неизвестно, чем бы все это кончилось, говаривал отец, если бы один из господ не догадался отложить в сторону меч и взяться за плеть. Услышав знакомое щелканье, рабы побросали оружие и бросились наутек. Вот как с ними надо разговаривать!
- А мне что теперь делать? - простонал Эвбулид.
- Одного сколота оставить, а остальных продать, пока не поздно! - отрезал Квинт. - Сдать их, в крайнем случае, внаем на лаврийские рудники!
- Не могу…
- Тогда сделать все, чтобы они ни словом, ни жестом, ни даже взглядом не могли обменяться друг с другом! - подумав, сказал Квинт.
- Хорошо!
- Спать укладывать в разных местах!
- Я сделаю это!
- Залить уши воском!
- Залью, Квинт!
- Вырвать им языки и забить рты паклей!
- Это ужасно… но я сделаю и то, и другое!
- А главное, - Квинт вплотную приблизился к Эвбулиду. - Страх! Надо выявить того, кто способен организовать бунт или подбить остальных на побег, и на глазах у всех избить так, чтобы всю память вышибло из его непокорной головы!
- Кажется, я знаю, о ком ты говоришь… - медленно проговорил Эвбулид и закричал: - Армен!
Старый раб вошел в комнату, с опаской покосился в сторону Квинта.
- Слушаю, господин…
- Бегом на мельницу, скажи надсмотрщику, чтобы оставался там до утра! - приказал Эвбулид. - Пусть уложит сколотов спать во всех четырех углах и завяжет им рты, глаза и уши самой крепкой материей!
- Но рабов пятеро, господин… - осторожно напомнил Армен.
Квинт громко хмыкнул, всем своим видом выражая презрение к Эвбулиду за то, что тот позволяет своим рабам возражать ему.
- Не перебивай! - упрекнул Армена Эвбулид. - Пятого сколота надсмотрщик пусть привяжет за руки к петлям под потолком и бьет его…
- Истрихидой!
- Хорошо, истрихидой, - согласился Эвбулид. - Но только предупреди, чтоб не перестарался! Этот раб самый крепкий и выносливый - он еще будет нужен на мельнице! А завтра утром я найму кузнеца, и он прикует всех пятерых к жерновам навечно.
5. Месть Гермеса
Отпустив Армена, Эвбулид осушил еще один кубок вина и благодарно взглянул на Квинта:
- Дружище, ты снова спасаешь меня! Теперь, благодаря тебе, мои сколоты до самой смерти не отойдут от жерновов. Эти жернова отныне станут для каждого из них и алтарем, и обеденным столом, и ложем, и надгробием. Выпьем, Квинт, и давай продолжим наше веселье! Эй, повар! - хлопнул в ладоши хозяин. - Ты не забыл о своем обещании поразить моего лучшего друга кикеоном и знаменитыми пирожками?
- Как можно, господин! - отозвался повар, внося новый столик, уставленный печеными яствами. - Прошу отведать вторую часть трапезы, которая называется у нас, в Греции, симпосионом!
Раб–египтянин проворно выбежал из угла, полил на руки пирующим воду, сменил венки и быстро очистил пол от костей и объедков.
- Сим–по–си–он, говоришь? - с трудом выговорил длинное слово Квинт и надкусил пирожок. - М–мм!
- А вот этот - соленый, господин! - зарделся, увидев довольное лицо римлянина, повар. - А это, - пододвинул он новую миску, - на меду, с козьим сыром и маслом! А вот - кикеон!
- М–мм–ммм! М–м! А этот пирожок с чем?
- Господин никогда не догадается! В нем - заячья требуха с горным медом!
- Значит, ты можешь приготовить и такое блюдо, что гости, даже побившись об заклад, ни за что не угадают, из чего оно сделано?
- Конечно, господин!
- Это сейчас очень модно в Риме, - объяснил Эвбулиду Квинт и сказал повару: - Поедешь со мной!
- Конечно, господин! - обрадовался повар новому нанимателю. - С завтрашнего утра до самой полуночи - я в твоем распоряжении!
- Это само собой, - кивнул Квинт. - А после того, как я закончу все дела в Афинах, поедешь со мной!
- Куда, господин?..
- В Рим.
- Как в Рим?!
Радость на лице повара сменилась недоумением, недоумение - ужасом.
- Господин! - взмолился он. - Позволь мне остаться в Афинах!
- Поедешь со мной, - повторил Квинт. - Будешь услаждать меня дома такими лакомствами! С таким поваром, Эвбулид, мне позавидует любой из сенаторов! Но горе ему, если он утащит хотя бы кусок с моего стола!
- Но, господин, у меня здесь дом, семья… Я хоть и метек, но свободный человек, я, наконец, у себя дома! - видя, что римлянин отрицательно качает головой, вскричал повар.
Квинт впервые с любопытством взглянул на него, как смотрят на диковинную обезьяну или породистую собаку. Изучив усталое лицо, блестящие от печного жара глаза, красные руки, он усмехнулся и посоветовал Эвбулиду:
- Дружище, объясни своему земляку, что в любом греческом доме - о жалких метеках я уже и не говорю - настоящие хозяева мы, римляне, а вы - только гостьи! Не хочет ехать свободным - поедет рабом!
Повар с мольбой посмотрел на Эвбулида, но тот отвел в сторону глаза. Мысли Эвбулида путались, язык плохо повиновался ему, - Эвбулид был пьян. Но даже пей он не вино, а родниковую воду, что бы он мог возразить Квинту?
Он проводил глазами повара и взял в руки новую ойнохойю:
- Отведай, Квинт, этого вина! Мы называем его "молоком Афродиты". Не правда ли оно сладкое и благ…гоухает цветами? Под такое вино хорошо вести философские беседы. Ты готов вести со мной философскую беседу? Эй, Клейса! - закричал Эвбулид. - Где павлин?
- Да! - встрепенулся начавший было клевать носом Квинт. - Где павлин?
Дверь гинекея скрипнула. В мужскую половину, важно ступая, вошел яркий павлин.
- А вот и наш павли–ин! - пьяно протянул Эвбулид. - Цыпа–цыпа… Птица Зевса, Юпитера, по–вашему - орел. Афины, или вашей Минервы, сова. А павлин - птица Геры! Между прочим, стоики говорят, что павлины существуют на свете ради своего красивого хвоста. И комары, утверждают они, живут только для того, чтобы будить нас, а мыши - чтобы мы учились лучше прятать продукты. Насчет продуктов и комаров я еще могу согласиться. Действительно, для чего иначе комарам и мышам рождаться на свет? Но хвост… То есть я хотел сказать, павлин… Квинт!
Эвбулид перехватил взгляд римлянина в сторону двери, откуда во все глаза смотрели на него Гедита и Диокл с девочками:
- Ты не слушаешь меня! Это же не павлин, а моя жена и дети!
- Жена? - лицо Квинта растянулось в похотливой улыбке. - Ты никогда не говорил мне, что у тебя такая красивая жена. Да и старшая дочь, как я гляжу, совсем уже невеста! Кстати, почему ты не пригласил на ужин парочку гетер или - еще лучше танцовщиц? Мы бы с ними прекрасно по–об–ща–лись!
- Эй, вы! - махнул рукой на Гедиту и детей Эвбулид. - Кш–ш! Марш в свой гинекей! И ты тоже марш–ш! - бросил он остатком пирожка в павлина. - А ты, Диокл, стой! Иди сюда! Не забыл, что я наказывал тебе перед уходом?
Диокл подошел к столику, не сводя с римлянина восторженных глаз. Золотое кольцо, богатая одежда так и притягивали его взгляд.
- Мой сын, - важно представил Диокла Эвбулид и сделал строгое лицо: - Начинай!
Диокл быстро кивнул и, как это было принято в школе, глядя на канделябр с изображением Гелиоса, торжественно стал рассказывать:
- Был у Солнца–Гелиоса от дочери морской богини, Климены, сын. Звали его Фаэтон. Надсмеялся однажды над ним его родственник, сын громовержца Зевса Эпаф. "Не верю я, что ты сын лучезарного Гелиоса, - сказал он. - Ты - сын простого смертного!" Фаэтон тотчас отправился к своему отцу Гелиосу. Быстро достиг он его дворца, сиявшего золотом, серебром и драгоценными камнями.
"Что привело тебя ко мне, сын мой?" - спросил бог.
"О свет всего мира! - воскликнул Фаэтон. - Дай мне доказательство того, что ты - мой отец!"
Гелиос обнял сына и сказал:
"Да, ты мой сын. А чтобы ты не сомневался более, проси у меня, что хочешь. Клянусь водами священной реки Стикса1, я исполню твою просьбу".
Едва сказал это Гелиос, как Фаэтон стал просить позволить ему проехать по небу вместо самого Гелиоса в его золотой колеснице.
"Безумный, ты просишь невозможного! - в ужасе воскликнул Гелиос. - Сами бессмертные боги не в силах устоять в моей колеснице. Подумай только: вначале дорога так крута, что мои крылатые кони едва взбираются по ней. Посредине она идет так высоко над землей, что даже мной овладевает страх, когда я смотрю на расстилающиеся подо мной моря и земли. В конце дорога так стремительно опускается к берегам Океана, что без моего опытного управления колесница стремглав полетит вниз и разобьется. Наверное, ты ожидаешь встретить в пути много прекрасного. Нет, среди опасностей, ужасов и диких зверей идет путь. Узок он, если же ты уклонишься в сторону, то ждут тебя там рога грозного тельца, там грозит тебе лук кентавра, яростный лев, чудовищные скорпионы и рак. Поверь мне, я не хочу быть причиной твоей гибели. Проси все, что хочешь, я ни в чем не откажу тебе, только не проси этого. Ведь ты просишь не награду, а страшное наказание!"
- Но ничего не хотел слушать Фаэтон, - вздохнул, увлекшись рассказом, Диокл. - Обвив руками шею Гелиоса, он просил исполнить его просьбу.
"Хорошо, я выполню ее. Не беспокойся, ведь я поклялся водами Стикса", - печально ответил Гелиос. Он повел Фаэтона туда, где стояла его колесница. Залюбовался ею Фаэтон: она была вся золотая и сверкала разноцветными каменьями. Гелиос натер лицо Фаэтону священной мазью, чтобы не опалило его пламя солнечных лучей, и возложил ему на голову сверкающий венец.
"Сын мой, - сказал он. - Помни мои последние наставления, исполни их, если сможешь. Не гони лошадей, держи как можно крепче вожжи. Не подымайся слишком высоко, чтобы не сжечь небо, но и не опускайся низко, не то ты спалишь всю землю. Все остальное я поручаю судьбе, на нее одну и надеюсь. Бери крепче вожжи… Но, может быть, ты изменишь еще свое решение? Не губи себя!.."
Резкие удары в дверь оборвали Диокла на полуслове.
- Что? - вскинулся осоловелый Квинт. - Кто?!
Он обвел сонными глазами комнату, подозвал раба–египтянина и показал пальцем на дверь:
- Гони! Скажи, что в этом доме отдыхает благородный квирит, который не желает дышать одним воздухом с афинскими бродягами!
Раб подскочил к двери, отворил ее и в испуге отпрянул.
На пороге стоял окровавленный человек. Хитон и гиматий его были изорваны.
Эвбулид с трудом узнал в вошедшем нанятого утром на сомате надсмотрщика.
- О, моя жалкая судьба! - завопил тот, валясь на пол. - Кто заплатит мне за страшные раны и побои? Кто заплатит мне за одежду?
Хмель мгновенно вылетел из головы Эвбулида.