- Не беспокойтесь! Я отдохнул! - воскликнул он, легко поднимаясь с лавки. - Мне надо спешить - меня ждет тридцать шестая книга моей "Истории"! Весь смысл моей жизни заключен в этом труде!
- А разве ты не желаешь обновить завивку на своих кудрях?
- Или привести в порядок ногти?
- Как–нибудь в другой раз! - возразил историк и с несвойственной его возрасту быстротой направился к двери: - Мой труд торопит меня…
- Тогда ваша очередь! - разочарованно обратились метеки к триерарху и Эвбулиду.
Снова защелкали ножницы, запахло благовониями.
Ощущая приятный озноб в голове от беглых прикосновений металла, чувствуя, как отмокают пальцы в теплой воде, настоянной на травах, Эвбулид никак не мог взять в толк, что происходит в мире. Странные странности! Римлянин дает ему, греку, в долг, в чем отказали Эвбулиду его соотечественники. А греки, причем такие, как Полибий и Панеций, защищают кровожадный Рим, оправдывая все его убийства и войны, в том числе и порабощение Греции… От этих тревожных мыслей его отвлек финикиянин. Он поднес к лицу Эвбулида зеркало и спросил:
- Может, завить волосы? Это сейчас очень модно, особенно если идешь на званый ужин!
- Да, пожалуй, - согласился Эвбулид. А его сосед триерарх неожиданно захохотал:
- Тогда завивайте меня в три раза крепче, потому что я зван сегодня сразу на три ужина. И, клянусь трезубцем Посейдона, - мрачнея, пообещал он, - напьюсь на них так, что позабуду и Рим, и всех его прихвостней!
2. Двадцатилетняя Гедита
Когда Эвбулид вернулся домой, в мужской половине все уже было готово к приходу знатного гостя.
Клине, всегда покрытые грубым шерстяным сукном, на этот раз были застланы яркими, дорогими покрывалами, приданым Гедиты, вынутым из сундуков; Армен сдвинул их так, чтобы Эвбулиду было удобно вести беседу с Квинтом.
Еще три клине, одолженные у соседей, стояли у стены на тот случай, если Квинт приведет с собой товарищей или заявятся незваные гости - параситы1.
Тазы для умывания, венки из роз, расшитые цветами подушки и пестрые коврики - все лежало на своих местах.
За несколько часов, которые провел Эвбулид в цирюльне, повар, судя по ароматам, идущим из кухни, честно зарабатывал две драхмы.
- Гедита! - громко позвал Эвбулид, довольно потирая ладони.
- Иду–у! - послышалось из гинекея.
Что–то в голосе жены приятно удивило Эвбулида. Таким он слышал его разве что тринадцать лет назад из приоткрытых окон ее девичьей комнаты.
- Гедита! - нетерпеливо повторил он.
- Я здесь…
Эвбулид оглянулся и замер.
На пороге гинекея1 - словно и не было этих тринадцати лет - стояла Гедита! Куда делись хмурые морщинки, старящие ее лицо? Где поселившиеся в ее глазах усталость и недовольство? Всегда покрытые пеплом домашнего очага волосы на этот раз были тщательно уложены волнистыми локонами. Щеки и губы аккуратно раскрашены в нежный румянец. Брови подчеркнуты сажей, веки оттенены углем. Но главное - глаза. Они были прежними - молодыми и счастливыми. А еще духи - Эвбулид сразу узнал их запах и вспомнил: свадебный месяц гамелион, полнолуние, прячущая под покрывалом лицо Гедита и священный гимн, которым встречали их родители и соседи:
"О, Гимен, о, Гименей!.."
Гедита смутилась от долгого взгляда мужа, опустила глаза и ласково, совсем как в дни их минувшей молодости, сказала:
- Эвбулид, наконец–то и наш дом заметили боги… Неужели это были наши рабы?
- Наши, Гедита! Конечно же, наши!
- С такими рабами мы действительно расплатимся с Квинтом! А я так боялась…
- Видишь - и совсем напрасно!
Эвбулид подошел к жене и тоже, как в молодости, взял ее за руки. Шепнул на ухо:
- А знаешь, как мы отблагодарим нашего главного покровителя - Гермеса? Сына, который родится у нас после сегодняшней ночи, мы назовем его именем!
- Эвбулид! Здесь же дети…
Гедита со счастливым укором показала глазами на приоткрытую дверь гинекея, откуда выглядывали Фила и Клейса.
- Ну и что? - воскликнул Эвбудил и подхватил на руки младшую дочь: - Фила, Клейса, скажите маме, вы хотите, чтобы у вас был братик по имени Гермес?
Фила стыдливо закрыла лицо платком и скрылась за дверью. Клейса, забавно выговаривая слова, спросила:
- А он тоже будет из глины, как тот Гермес, что живет у нас за дверью?
- О боги!..
Эвбулид быстро опустил Клейсу на пол и ударил себя кулаком по лбу.
- Забыл! Совсем забыл…
- Что случилось? - встревожилась Гедита. - Эвбулид, на тебе же лица нет!
- Я…
- Ну, говори же, говори!
- Я обманул бога!
- Ты?! Ты, всерьез не обманувший в жизни ни одного человека - обманул бога?! Эвбулид, ты наговариваешь на себя!
- Если бы это было так! - Эвбулид тяжело опустился на клине.
- Сегодня утром я пообещал Гермесу, что поставлю ему в случае удачи каменную статую и новый алтарь, принесу в жертву лучшего поросенка, какого только можно будет найти на агоре! И вот он подарил нам удачу, да что удачу - счастье! А я с этими проклятыми атлетами и цирюльниками забыл о своем обещании!
- Что же теперь делать, Эвбулид? - встревожилась не на шутку Гедита.
Эвбулид вскочил с клине, отталкивая бросившегося к нему на помощь Армена, сам начал завязывать ремешки на сандалиях.
- Скорее на агору! - бормотал он, путаясь с непривычки в ремешках и, в конце концов, позволяя Армену обуть себя. - В лавки каменотесов, в мастерские скульпторов…
Громкие удары железного молотка в дверь оборвали его на полуслове.
- О, Афина! - прижала к лицу ладони Гедита. - Что же теперь будет? Может, Квинт подождет, пока ты сбегаешь? - с надеждой спросила она.
- Квинт? - грустно покачал головой Эвбулид. - Никогда!
Стук в дверь повторился.
- Армен, - слабо надеясь, что это пожаловал Демофонт за старым долгом или кто–нибудь из дружков Диокла, окликнул Эвбулид. - Что стоишь? Иди, посмотри, кто там?
Кряхтя и отряхивая с хитона мучную пыль, принесенную с мельницы, старый раб медленно прошел через комнату. Неторопливо открыл дверь, за которой тут же послышалась ругань, сопровождаемая звонкой затрещиной, и возвратился с несвойственной ему быстротой.
- К тебе гость, господин, - потирая затылок, сказал он. - Велено доложить: Квинт Пропорций, благородный квирит1 всаднического сословия…
3. Благородный квирит
- Эгей, Эвбулид, Марс тебя порази! - прогремело за порогом. - Ты что - нарочно забрался в это проклятое богами место Афин?!
Гедита проворно подхватила на руки заплакавшую Клейсу и скрылась в гинекее. Обычай запрещал ей находиться в мужской половине в присутствии чужих людей, и она не могла даже поблагодарить римлянина за все, что он сделал для них.
Дверь грохнула, закрываясь, словно в нее попал свинцовый снаряд, пущенный из пращи умелой рукой.
Квинт Пропорций стоял на пороге, с недовольством разглядывая заляпанные зловонной грязью сапоги из мягкой темной кожи, скрепленные на подъеме красивой пряжкой в форме полумесяца.
- Или я дал тебе недостаточно денег, чтобы ты мог пригласить меня в более достойное место? - отрывисто бросил он, хмуро осматривая закопченные стены и низкий потолок.
- Не беспокойся, Квинт! - радушным тоном поспешил смягчить раздражение гостя Эвбулид. Он подтолкнул к римлянину Армена и пообещал: - Сейчас мой раб разует тебя и почистит твои дорогие сапоги! Они станут еще лучше, чем когда ты впервые увидел их в лавке сапожника!
- Я вообще не видел их в лавке у сапожника, потому что это подарок брата! - желчно возразил Квинт, скользнул по Армену презрительным взглядом и процедил сквозь зубы: - Разве этот раб годен еще на что–нибудь? Такого я давно бы уже отправил на остров Эскулапа!
Римлянин перехватил благодарный взгляд Армена, принявшего его слова за чистую монету, и нахмурился:
- К тому же он глупец и неуч. Пусть лучше приведет с улицы моего раба и отвяжет твою собаку. Я не желаю, чтобы расплодившиеся в ваших Афинах параситы и бродяги помешали мне приятно провести вечер!
- Но у меня нет собаки! - развел руками Эвбулид. - Мне пока нечего охранять от воров.
- Тогда возьми веревку и привяжи к двери этого старого раба! - проворчал Квинт. - Да вели ему лаять погромче на прохожих. Хоть какая–то польза будет от дармоеда!
Эвбулид незаметно для гостя сделал Армену знак убираться из комнаты. Армен выскользнул в дверь, и почти тут же в дом вбежал смуглый египтянин. Упав на колени перед Квинтом, он ловко снял с него сапоги, пододвинул таз с водой и столик с благовониями, тщательно вымыл ноги своего господина, обильно надушил их. Затем схватил под мышку грязные сапоги и стремглав бросился с ними в угол - приводить в порядок. И все это - без единого слова.
- Твой раб на зависть! - воскликнул Эвбулид, привыкший видеть в чужих домах и на улицах Афин ленивых, вечно огрызающихся рабов. - Но почему он все делает молча? Ты, наверное, недавно купил его, и он еще не понимает ни эллинской, ни вашей речи?
- Он все понимает, мерзавец! - усмехнулся Квинт. - Просто не разговаривает.
- Так он - немой?
- Он более чем немой! - подчеркнул Квинт и, видя, как вытягивается лицо Эвбулида, объяснил: - Я запрещаю своим рабам разговаривать. Зачем? Лишняя роскошь. Рабы - это орудие труда, такие же, как телега или мотыга. Скажи, разве ты видел, чтобы телега разговаривала или мотыга смеялась?
- А если ему захочется поговорить? - с жалостью покосился на чистящего сапоги египтянина Эвбулид. - Мало ли - земляка встретит или случайно что–нибудь скажет?
Квинт равнодушно пожал плечами.
- Тогда, клянусь Марсом, это будут последние слова в его мерзкой жизни. Я прикажу вырвать ему язык. А если после этого он, как ты выразился, "случайно" еще и замычит, - шумно зевнул он, - я велю раздробить ему колени, как последнему беглецу или вору, и выброшу за забор - подыхать!
- И после этого ты не боишься иметь у себя в доме насмерть озлобленных рабов? - зябко поежился Эвбулид.
- Сколько рабов - столько врагов, как говорят у нас в Риме! - усмехнулся Квинт. - Зря что ли я держу у себя нескольких преданных мне надсмотрщиков? Эти негодяи из страха, чтобы я не отослал их на рудники или не продал ланисте в гладиаторы, доложат мне то, о чем еще только начинают замышлять рабы! Они передадут мне мысли даже мертвого! Но я и сам вижу своих рабов насквозь. Как считаешь - о чем сейчас думает этот негодяй?
Квинт кивнул на египтянина, который, вздрогнув, еще быстрее стал водить тряпкой по сапогам. Эвбулид взглянул на раба и предположил:
- О чем еще может думать всегда голодный раб?.. Наверное, слышит вкусные запахи и хочет есть. Ты позволишь Армену накормить его на кухне?
- А это ты сам спроси у него! - предложил Квинт.
- Но ведь ты… вырвешь у него за это язык!
- Конечно!
Римлянин, с усмешкой взглянув на растерявшегося Эвбулида, сам обратился к рабу:
- Как ты посмел не ответить моему другу? Египтянин вздохнул и стал водить тоскливыми глазами по комнате.
- Квинт, не надо! - не выдержал Эвбулид, жалея, что поддержал этот разговор.
Но римлянин не унимался.
- Значит, ты и мне не хочешь отвечать? - с угрозой спросил он раба. - Знаешь, как я поступаю в таких случаях? А ну выбирай, что тебе дороже - язык или голова, с которой ты сейчас же распростишься за неподчинение господину?!
- Квинт! - закричал Эвбулид, с ужасом глядя на сжавшегося раба. Понимая, что еще мгновение, и египтянин не выдержит этой пытки, он хлопнул в ладоши: - Эй, повар!
- Да, господин? - тут же послышалось из кухни.
- У тебя все готово?
- Конечно!
- Вноси!
Эвбулид, словно ненарочно, встал между Квинтом и рабом и стал показывать гостю, на какое клине ему забираться.
Собственноручно пододвинул для удобства под ноги римлянина маленькую скамейку. Остывая, Квинт погрозил рабу кулаком, забрался на покрывало и лег, опираясь на левую руку.
4. Званый ужин
Повар, приветливо улыбаясь, внес небольшой столик, уставленный блюдами из рыбы и мяса. Между ними стояли мисочки с острыми приправами и соусами. С этих возбуждающих аппетит блюд греки всегда начинали свои пиры.
- А где же яйца? - нахмурился Квинт, придирчиво осмотрев столик.
- Я думал, что здесь, в Афинах… - начал было Эвбулид, но Квинт оборвал его:
- Я не собираюсь менять своих привычек ни в Риме, ни в его провинциях! Раз заведено моими предками начинать трапезу яйцами и заканчивать ее яблоками, пусть твой повар так и сделает!
Эвбулид жестом поторопил повара выполнять приказание гостя, и пока тот возился на кухне, выскочивший из угла раб надел на головы пирующим венки из роз. Помогая ему ровнее уложить венок, Эвбулид почувствовал, как дрожат руки египтянина.
- Вот это другое дело! - обрадовался Квинт, замечая в руках вбежавшего повара миску с яйцами. - Молодец!
Повар зарделся от похвалы.
Квинт заметил это и сдвинул брови:
- Но я уверен, Эвбулид, что твой повар - большой мошенник и плут!
- Это не мой повар - я нанял его сегодня на агоре!
- Какая разница! - продолжал злословить в адрес переминавшегося с ноги на ногу повара Квинт. - Все они рады отщипнуть кусок от чужого добра! Мы в Риме держим их в кулаке, и чуть что - наказываем розгами. А у вас, говорят, один повар так обогатился остатками со стола своего господина, что купил себе десять больших домов!
- Ты, наверное, слышал это в цирюльне? - улыбнулся Эвбулид.
- Это еще почему?
- А потому, что тот повар, кстати, звали его Мосхион, и служил он Деметрию Фалерскому, построил себе не десять, а три дома. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что он, действительно, был большим мошенником, и в Афинах даже высокопоставленным семьям приходилось страдать от его наглости.
- И этот из того же теста! - подвигаясь к столику, проворчал Квинт. - Все рабы и вольноотпущенники - воры и мошенники!
Он поводил над блюдами рукой, не зная, с какого начинать. Наконец остановил свой выбор на дымящейся колбаске. Обмакнув ее в щедро сдобренную чесноком подливку, поднес к дрогнувшим от нетерпения губам.
- О–у–гмм! - промычал он, вонзая в нее крепкие зубы. - М–мм!
Эвбулид с недоумением покосился на зажмурившегося от наслаждения гостя. Квинт расправлялся с колбаской так, словно сидел у походного костра, а не в требующем уважения афинском доме. Видя, как тают в мисках колбаски и мясо, Эвбулид заторопил повара, чтобы тот вносил новый столик.
При виде перемены блюд глаза римлянина заблестели. В огромной чаше, обложенный яблоками и зеленью, истекал розовым соком поджаренный до румяной корочки заяц. В маленьких кастрюльках млечно белели сочные кальмары, алели вареные крабы, чернели особым способом приготовленные куски черноморского ската. Вид толстобокого угря, круто засыпанного крупинками соли, вызвал у Квинта восторг.
- Да таким угрем не побрезговал бы сам владыка морского царства - Нептун! - воскликнул он, вырывая обеими руками целый бок у свернутой в кольцо рыбины. - Но, Эвбулид! - в его голосе зазвучал упрек. - Ты хочешь, чтобы я умер от жажды? Где вино? Почему я до сих пор не вижу вина? Эвбулид заколебался1, но все же дал повару знак принести ойнохойю и кратер2.
Огорченный тем, что выпитое раньше времени вино приглушит вкусовые ощущения пирующих, повар принялся разбавлять вино водою. Квинт, наблюдавший за его действиями, не выдержал:
Ты что, - вскричал он, - "питье для лягушек" решил подать старому воину?!
Повар поклонился, скрепя сердце плеснул в кратер еще немного вина, но, увидев, что лицо римлянина наливается кровью, отставил кратер в сторону и налил в кубок гостя неразбавленное вино прямо из ойнохойи.
- Вот так–то оно лучше! - заметил Квинт и, осушив кружку, глазами приказал повару снова наполнить ее. Насмешливо покосился на Эвбулида: - А ты, старый воин, будешь цедить эту болотную жижу?
Эвбулид, не переносивший насмешек, тоже приказал вконец расстроенному повару налить себе неразбавленного вина. Перед тем, как выпить его, вопросительно посмотрел на Квинта:
- Как будем молиться?
- А как всегда! – махнул тот рукой. – Возблагодарим богов за то, что они дали нам все это! Когда умрем, ничего ведь уже не дадут! – хохотнул он.
- Как это? – не понял Эвбулид. – А наше посмертное существование в подземном царстве Аида?
- Это все басни ваших философов да поэтов. Мы, римляне, в них не верим! - отрезал Квинт. - И хоть сирийцы, египтяне, иудеи, да и вы, эллины, сегодня пытаетесь убедить нас в обратном, мы до конца будем верны вере наших предков! Умрем, и все! Лично я не пожалел бы собственного брата, если б он даже только помыслил иначе! Убил бы вот этой самой рукой!
- Но…
- Боги дают нам блага только в этой жизни. Поэтому надо брать от этой жизни все! И никаких "но"! - стукнул кулаком по краю столика Квинт. - И вообще мы живем с ними по принципу - ты мне, я тебе! А если они не выполняют наших просьб, то мы можем и высечь их!
- Как это высечь?
- Очень просто. Взять фигурку провинившегося перед тобой бога, затем прутик, и… Ну а если случается общая беда, мы делаем так всем народом! Что ты так уставился на меня? Что–то имеешь против?
Эвбулид не стал спорить с гостем. Он вдруг понял ответ на утренний вопрос Гедиты, почему римляне, все до единого, так жестоки. С такой верой действительно можно творить в этой жизни любое зло, не опасаясь последствий! Теперь он знал, что надо было ответить жене. Но что бы это изменило?
"А вот Диоклу надо объяснить! - неожиданно подумал он. - А то сегодня он, кажется, неправильно понял меня. Так и жизнь проживет, заботясь лишь о временном и совершенно не думая о вечном. Добиваясь в этой жизни для себя благ всеми правдами и неправдами. Как римляне. Сразу же после этого званого ужина поговорю с ним!"
Решив так, он поднял свой кубок и примирительно произнес:
- Ну? Кто бы ты ни был, Зевс, но, если это имя тебе нравится, я и призываю тебя им. Даруй мне истинное благо, прошу ли я о нем или нет, и отврати от меня зло даже в том случае, если я его домогаюсь.
- Неплохая молитва! - одобрил Квинт. - Только я всегда прошу Юпитера посылать мне то, что он сам считает для меня благом. Боги лучше нас знают, что именно нам нужно!
- Так считал и наш великий Сократ!
- Возможно. Мы, римляне, немало взяли от вас, эллинов. Но, - Квинт поднял палец, украшенный золотым кольцом, - это большая честь для вас!
- А помнишь Карфаген? - поспешил перевести тему разговора Эвбулид. Только теперь он стал замечать, как изменился Пропорций за те десять лет, что они не виделись. - Как мы грелись с тобой у одного костра, как страдали от жадности торговцев? Как пили кислое вино из виноградных выжимок и восторгались им, хотя оно было пригодно только для рабов!
- Костер? - удивленно переспросил Квинт. - Вино из выжимок?! Насколько я помню, в нашем римском лагере всегда было прекрасное кампанское!
- А костер, Квинт? Ну, вспомни: ты еще укрылся моим плащом!
- Нет! - покачал головой Пропорций. - Торговцев помню, проституток помню… Но костер…
- А приезд Сципиона Эмилиана?
- Спрашиваешь!.. Его появления мне не забыть никогда, ведь он едва не приказал своим ликторам отрубить мне голову за, как он выразился, полную вакханалию в моей центурии!