- Армен! Жив!.. - обрадовался Диокл. Я все слышал! - Он обернулся и погрозил кулаком светящимся полоскам в двери дома. - Мать довел до того, что она не может сказать ни слова! Ну, пусть подождет, он еще мне ответит! За все! Дай только время…
Армен взглянул на заходящее солнце, сделал попытку подняться и вскрикнул от боли.
- Тебе больно? - участливо спросил Диокл.
- Оп–поздал… - прошептал Армен.
- Что?
- Солнце зайдет… через полчаса…
- Успеем! - Диокл вскочил и пронзительно свистнул. - Эй, сюда!
Из–за поворота выбежали одетые в лохмотья люди. Ничего не понимая, Армен чувствовал, как они поднимают его, бережно кладут на носилки и несут куда–то по улицам Афин. Его - простого раба, как самого важного и знатного господина!..
- Это честные и надежные люди! - блестя глазами, кричал бегущий рядом Диокл. - На них всегда можно положиться! Вот, что они дали нам!
- Что это? - прошептал Армен, почувствовав, как на его грудь лег небольшой узелок.
- Здесь тридцать драхм, правда, мелкими лептами и оболами, все, что было у них! - прокричал Диокл, показывая глазами на молчаливых носильщиков. - Ну… и еще тетрадрахма, помнишь - та самая, которую я украл у родителей! Отдай их отцу незаметно, чтоб не увидели пираты. Может, в трудную минуту пригодятся… И себе тоже возьми - двенадцать драхм!
Армен протестующе покачал головой.
- Нет, Армен! - настойчиво повторил юноша. - Я не хочу, чтобы меня когда–нибудь упрекнули, что я питался на деньги раба!
Армен шумно вздохнул, хотел ответить, но слова застряли у него в горле. Слезы навернулись на глаза, мешая видеть. Он только чувствовал, что они уже миновали улицы города и приблизились к морю, влажное дыхание которого все отчетливее ощущалось на щеках.
- Пришли! - вдруг сказал Диокл. Носильщики остановились, опуская Армена на землю, - За поворотом - море. Там парусник. Он ждет тебя… Но… теперь нас могут заметить! Ты сможешь добраться сам?
- Да, - кивнул Армен. Он сделал несколько глотков из амфориска и с трудом встал на колени. - Доползу… И верь, Диокл, я все сделаю, чтобы спасти твоего отца…
Долговязый пират в афинской одежде приказал гребцам перенести Армена на палубу парусника. Показывая подошедшему Артабазу на обмякшее тело с беспомощно свисавшими вниз руками, он усмехнулся:
- До чего же не любят родственники наших пленников расставаться со своими деньгами!
- Привез? - обрадовано спросил грузный пират.
- Еще бы! Ведь я следил за ним по всем Афинам! - принялся объяснять долговязый. - Он везде вел себя, как надо. Видно, ты здорово напугал его тем, что повесишь на собственных кишках! Этот старик показал такую прыть, что мне некогда даже было зайти в харчевню!
- Так я тебе и поверил!
- Ну, почти некогда… Правда, когда он был в доме у какого–то храма, что–то там произошло. Одна женщина выскочила из дома, побежала куда–то. Я уж подумал, пора сматываться, пока не поздно. Но гляжу - он выходит, да такой веселый!
- Этот раб? - удивился Артабаз. - Веселый?!
- Да! Он улыбался! - подтвердил долговязый. - Он все время прикладывался к амфориску и бежал.
- К этому? - вынул из–за пояса Армена красный амфориск пират, сделал из него глоток и поморщился: - Гадость… А посуда ничего, сгодится!
Он вытряхнул из амфориска остатки жидкости и сунул его себе за пояс:
- Ну, а что было дальше?
- Дальше я заскочил на пару глотков вина в харчевню… - замялся долговязый. - И когда вышел - то его уже нигде не было… Я побежал по дороге к морю и увидел раба уже в этом состоянии. Но… он был не один!
- С охраной?!
- Нет - это были грязные, оборванные люди. Они несли его на носилках!
- Эй, ты! - пнул застонавшего Армена пират. - Почему тебя несли на носилках? Кто тебя доставил к морю?!
Армен открыл глаза, обвел мутным взглядом парусник и прошептал:
- Мои друзья…
- Непонятно… И подозрительно! - покачал головой Артабаз и закричал капитану парусника: - Прибавь парусов!
- Представляешь, друзья у раба! - возмутился долговязый, заискивая перед Артабазом.
- Меньше надо было сидеть в харчевнях! - оборвал его пират и пригрозил: - Все расскажу Аспиону! То–то обрадуется Пакор, когда узнает, что появился еще один штрафник, и ему наконец–то нашлась замена!
Переругиваясь между собой, пираты ушли под навес.
Оставшись один, Армен взглянул на крутые волны за бортом, на туго натянутые паруса и представил, как Эвбулид ждет не дождется сейчас выкупа, надеется, разве что не молится на него, своего раба, а денег ему нет. Страшно подумать - он везет два таланта, ровно столько, сколько нужно Эвбулиду, чтобы завтра же встретиться с Гедитой, обнять Диокла, - и кому: совершенно чужим людям! Причем таким, которых неохотно выкупают даже их собственные родственники!
Да они только были бы рады, если бы эти Писикрат, Конон и Клеанф, в конце концов, погибли или попали в рабство! - подумал он, представив расстроенное лицо Эвбулида.
Мысли Армена путались; вместо того, чтобы лететь вперед, как этот парусник, они стали тянуть его назад, в прошлое.
Когда–то вот также тугие паруса привезли его в неведомые Афины. Купивший его у свирепых парфян торговец говорил, что его живому товару удивительно повезло: нет в мире другого такого места, где бы еще так привольно жилось рабам, как в Афинах. "Господа разрешают им иметь здесь жен! - уверял он. - Здесь рабы едят почти досыта, многие пьют, некоторые даже становятся пьяницами! А самое главное - один раз в году, по древнему обычаю, хозяин разрешает делать своим рабам все, что им только пожелается, усаживает их за свой стол, и сам прислуживает за ним!"
Обрадованный такими словами, сильный двадцатилетний Армен с легким сердцем сходил с палубы корабля на землю афинской гавани. Она поразила его невероятным шумом и обилием товаров. Что только не выгружалось здесь с многочисленных судов! Зерно и бычьи ребра из Фессалии, подвесные паруса и папирус из Египта, кипарисовые деревья для статуй богов из Крита, ковры и пестрые подушки из тогда еще великого Карфагена, ливийская слоновая кость, родосские изюм и фиги, рабы из Фригии, наемники из Аркадии…
Казалось, народы и племена всего мира работают и существуют лишь для того, чтобы жили в избытке и неге великие Афины, чтобы жители этого богатейшего города всегда видели голубое небо, чистое от дротиков и стрел, которые могут закрывать солнце, как это случилось с родным селением Армена…
"Никогда мне больше не видеть моей Армении…" - с неожиданной тоской вдруг понял Армен, чувствуя, как наваливается на него неодолимая слабость и холодеют кончики пальцев. Он поискал руками амфориск и не нашел его. Вздохнув, стал вспоминать своего первого хозяина - тощего, суетливого владельца небольшой гончарной мастерской. Как звали его: Эврисфей? Пасион? А может, Архидем?.. Уже не припомнить - у греков такие трудные и разные имена, редко когда одно повторяет другое…
Как досадовал он на себя за то, что так свято поверил словам торговца.
Может быть, в других домах рабы и ели хорошо, и пили вино. А он видел лишь горсть гнилого чеснока с несколькими сухими маслинами в день. Да знал работу с раннего утра до полуночи.
Подгоняемый плетью хозяина, он долбил и долбил кайлом глиняный раскоп, наполняя жирной глиной один мешок за другим. Если же он медлил или поднимал за день мало мешков, хозяин лишал его даже этой жалкой пищи.
Потом, разорившись, владелец гончарной мастерской продал его булочнику, булочник крестьянину, тот - носильщику…
Сколько же еще было хозяев у него? Молодцеватый атлет, тренировавший перед Олимпиадой на нем свои удары… Всегда недовольный архонт… Скульптор, который лепил с него умирающего варвара. Он заставлял надсмотрщика бить Армена, колоть его иглами и подолгу всматривался в лицо…
Каждый из этих хозяев недолго держался в памяти, оставив лишь боль в сломанных ребрах да корнях выбитых зубов.
С Эвбулидом же с первого дня все было иначе.
Этот молодой, счастливый женитьбой на красавице Гедите грек, купив его сразу после возвращения с войны, обращался с ним спокойно, почти ласково. Нет, он не сажал его с собой за один стол, разговаривал всегда свысока, без улыбки. Но ни разу не ударил. И всегда кормил тем же, что ел сам.
Всегда завидовавший другим рабам, Армен вскоре почувствовал себя счастливым и привязался к Эвбулиду. А когда пошли дети - Диокл, Фила, Клейса, его дом стал для него родным. Он понимал, что Эвбулид страдает от своей нищеты, и сбивался с ног, желая хоть чем–то помочь ему. После ухода подвыпивших гостей хозяин нередко протягивал ему мелкую монетку и говорил добрые слова, Армен знал за что.
И лепта, и обол нужны были ему, - но еще приятней было услышать от Эвбулида доброе слово. Собирая пекулий, он не растрачивал его, как соседские рабы, на вино и продажных женщин, желая помочь Эвбулиду, когда подземный бог позовет его в свое царство.
После побоев и нечеловеческих мук, что довелось испытать ему на площади перед судом, когда хозяин отдал его на пытки, он несколько дней лишь на короткие мгновения приходил в себя. Видел над собой то лекаря, то Гедиту, то Клейсу. Однажды - он до сих пор не может понять, бред ли то был, или явь, он увидел Эвбулида. Господин сидел на краешке его лежанки и тихо гладил его руку.
Было ли это на самом деле? Или нет?.. Спросить же Эвбулида он так и не решился…
Потом все опять пошло по–прежнему, хотя силы с каждым днем оставляли его. Но даже то, что Эвбулид отдал его судебным палачам, не изменило его отношения к господину. Спроси кто у него, простил ли он Эвбулида за это, и он несказанно бы удивился. Разве бездомная собака после удара плетью не облизывает руку хозяина?
И вот теперь он везет Эвбулиду гибель…
"Афины будут только рады избавиться от Писикрата, Конона и Клеанфа, которых не любят даже собственные дети и жены! - вдруг снова промелькнула навязчивая мысль. - И разве не заслужил Эвбулид эти два таланта?!"
Купец Писикрат, триерарх Конон, пьяница и мот Клеанф напоминали ему теперь владельца гончарной мастерской и атлета, скульптора и архонта, - безжалостных, жестоких, ненавистных. Нет, не им везет он эти два таланта! Не им!!
"Теперь я и без амфориска дождусь встречи с Эвбулидом! - подумал Армен, закрывая глаза, чтобы сберечь остатки сил. - Потому, что не гибель везу я ему, а свободу!..
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Глоток свободы
В то время как Армен полз, царапая землю ногтями, и лежал на палубе парусника, несущегося навстречу "Горгоне", Эвбулид по–прежнему сидел в душном трюме пиратского судна. Положив подбородок на скрепленные в узел руки, он то и дело проваливался в короткий, смутный сон, тут же испуганно встряхивал головою и снова зорко приглядывался к сколотам. Несмотря на внешнее их спокойствие, в каждом он чувствовал силу согнутой в дугу упругой лозы.
Рядом тихо переговаривались гребец–фракиец с вольноотпущенником.
- Целых четырнадцать лет я был самым старательным рабом в Афинах! - рассказывал вольноотпущенник. - Из подмастерья я стал мастером–кузнецом! Не было на свете такого крепкого раба, который смог бы разбить о камни сделанные мной кандалы и наручники!
- Да, - вздохнул гребец. - Не завидую беглецам в твоих наручниках!..
- Что делать - мечта о возвращении домой ослепила меня, заставила забыть о чужих страданиях… Четырнадцать лет я работал день и ночь, не зная ни праздников, ни сна, откладывая обол к оболу, драхму к драхме! И вот девять лет назад накопил пятнадцать мин, которые затребовал за мое освобождение хозяин.
- И он отпустил тебя?..
- О, это был самый счастливый и… самый несчастный день в моей жизни! Получив деньги: хозяин тут же повел меня в храм. Там мы взошли на алтарь, и он, показывая меня всем, трижды крикнул: "Кратер освобождает Сосия!"
- Так в чем же было твое несчастье? - изумленно воскликнул фракиец.
- Слушай дальше… Когда, выйдя из храма, я спросил Кратера, могу ли я отправляться на родину, он расхохотался мне в лицо. А потом объяснил, что и на свободе я буду целиком зависеть от него, помогать его семье, и смогу покинуть Афины только после его смерти! Так я стал метеком, отрастил волосы, изменил имя, став из Сосия - Сосистратом. И изо дня в день девять лет ждал смерти Кратера, которого я по–прежнему содержал, даже став свободным. И вот - дождался! Не мешкая ни минуты, я сел на "Кентавра", который отправлялся в мой родной Понт, но - видно проклятие богов висит на мне - на нас напали пираты. И вот я снова раб! И теперь уже раб навечно, потому что мне уже никогда не выкупить себя! У меня не осталось на это сил… Пламя кузницы почти совсем выжгло мне глаза, оно иссушило мое тело. Но главное - теперь во мне умерла вера в свободу. Где, скажи, где в этом проклятом мире можно укрыться, спрятаться от рабства?!
- Ты прав, такого места я не встречал нигде, хотя повидал, пожалуй, все города мира, - согласился гребец, и они замолчали.
Наверху гудел ветер, свистел, запутавшись в снастях, ревел, ударяясь в мачту. Волны сильно раскачивали поскрипывающее всеми досками судно.
- Такую бы погоду вчерашней ночью! - сокрушенно крутил головой триерарх Конон, чутко прислушиваясь к каждому звуку. - Тогда б я сидел не здесь, а у себя в каюте, за кувшином доброго вина!
- А мне что пираты, что шторм - все страшно… - пробормотал Писикрат, с ужасом глядя на качающиеся стены. Он ухватил триерарха за локоть и залепетал: - Ты много плавал, только ты можешь понять меня… Скажи - это опасно? Мы… не утонем?!
Конон с усмешкой взглянул на бедного купца и похлопал ладонью по деревянной обшивке:
- Успокойся! Такие стволы можно найти разве что в священной роще Артемиды!
- Деревья из священной рощи! - в ужасе вскричал Писикрат и запричитал: - Это же святотатство! Великая богиня–охотница покарает нас за это! Умереть в этом грязном,
вонючем трюме - какая беда… какая беда!..
- Не вижу никакой беды! - уверенно возразил триерарх. - Это прекрасное судно выдержит и не такой шторм! А деревья, что пошли на его борта, скорее всего, повалила молния или буря. А уж потом жрецы продали их на какую–нибудь верфь.
Купец благодарно взглянул на Конона.
- Правда?! Ты уверен в этом?
- Ничуть не меньше, чем в том, что завтра вечером я буду пировать у тебя дома! - засмеялся триерарх и хлопнул ладонью купца по плечу: - И мы за кубком славного винца еще посмеемся над твоими сегодняшними страхами!
- Конечно, конечно! - зачастил купец. - Завтра вечером я непременно жду тебя в своем…
Крышка трюма скрипнула, приоткрываясь, и он, не договорив, быстро втянул голову в плечи.
- Эй, вы! - раздался сверху голос часового. - Не задохнулись еще от вашей дохлятины?
- Надо вынести умерших! - подняв голову, крикнул Аристарх.
- Так выносите! - разрешил пират. - Да поживее!
- Поверь! - вдруг услышал Эвбулид шепот Дорофея, отстранившего от себя дочь. - Другого такого случая подняться на палубу нам не представится! Всего одно мгновение - и ты будешь свободна от позора, стыда, страшных мук…
- Но отец! - давясь рыданиями, возражала девушка. - Мне страшно!
- Значит, ты хочешь, чтобы они все надругались над тобой, а потом сделали рабыней какого–нибудь мерзкого старика, и он…
- Отец, не продолжай! - воскликнула девушка и едва слышно добавила: - Я… согласна!
- Послушай! - успокаивающе кивнув ей, тронул Эвбулида за плечо Дорофей. - Помоги нам вынести на палубу одного из этих несчастных. Вдвоем нам не справиться…
- Тебе? На палубу? - изумился Эвбулид. - С ней?!
- Так надо… - в голосе Дорофея послышалась тоска.
Сколоты в углу зашевелились, поднялись. Эвбулид, опасаясь нового нападения, кинулся, опережая Лада, к лежащему у самых ступенек мертвецу, схватил его за ноги и заторопил Дорофея…
- Ну! Чего же вы?
Оказавшись наверху, он вдохнул полную грудь свежего воздуха, повернулся к часовому:
- Куда его?
Пират равнодушно скользнул глазами по мертвому пленнику, за которого нельзя уже было получить даже обола, и, не глядя, кивнул в сторону волн. Неожиданно глаза его оживились, острый язык облизнул прикрытые бородой губы: часовой увидел поднявшуюся из трюма девушку.
- Ай, какая красавица! Стой здесь! - приказал он ей. - Сейчас я познакомлю тебя со своими друзьями! Мы будем пить вино, и нам будет очень весело! Это будет лучше любого выкупа!
Часовой быстрыми шагами направился к капитанскому помосту, у которого пираты, обнявшись, тянули заунывную песню. Подойдя к ним, он начал что–то объяснять, показывая на стоящую у трюма девушку. Несколько пиратов тут же вскочили со своих мест.
- Но Посейдон будет гневаться за нарушение слова! - донесся до трюма голос Аспиона.
- Разве Посейдон не мужчина? - закричали в ответ пираты. - Он поймет нас! И простит, Аспион!
- Скорее! - заторопил Эвбулида Дорофей.
Вдвоем они подтащили тело к борту, раскачали его и бросили вниз. Мелькнула и тут же скрылась в волнах голова, блеснули кисти рук…
- Вот и все! - выдохнул Дорофей и окликнул дочь: - Ниса!
Девушка мгновение помедлила, но тут же рванулась к отцу. Тот крепко взял ее за руку, - Эвбулиду показалось, что девушка вскрикнула от боли, - и… шагнула вперед, в кипящее море. Волны вздыбились над их головами, обдав палубу холодными брызгами.
Широко раскрытыми глазами Эвбулид глядел на опустевший край палубы.
Вдали мелькнула белая рука, а может, то сверкнул гребень волны или взыграла опьяненная штормом рыба. И все… Вокруг снова катились пустынные волны. Высокие, темные, они ударялись о "Горгону", изгибались, обрушивая на Эвбулида столбы воды и, раскачивая судно, продолжали свой неукротимый бег.
Отчаянно ругаясь, пираты бросились к бортам.
Пользуясь тем, что на них никто не обращает внимания, сколоты положили тело умершего гребца на палубу и подкрались к возвратившемуся часовому. Не ожидавший нападения, он не успел ничего понять, как его меч и кинжал оказались в руках у пленников…
Короткий замах… Сдавленный крик… Свист блеснувшей полоски металла…
Эвбулиду показалось, что все это происходит с кем–то другим: мимо него по палубе пробежало квадратное, безголовое тело в ярких персидских одеждах. Сделав несколько шагов, оно рухнуло на доски и забилось в судорогах.
С глухим стуком что–то упало на палубу, покатилось, ткнулось в носок Эвбулиду. Он глянул под ноги и отпрянул, увидев залитую кровью бороду… изумленно приоткрытый рот… вытаращенные глаза…
Крик ужаса и гнева пронесся над толпой пиратов. Доставая на бегу оружие, они бросились к пленникам, едва успевшим изготовиться для отражения нападения.
Встав по краям, Дивий и Драга - один с мечом, другой с кинжалом - умело отразили первые удары нападавших. Лад ловко подставлял мечам и пикам мертвое тело гребца, орудуя им, как щитом. Свободной рукой он пытался сам выхватить у противников оружие.
- Так, так, Дивий! - подбадривал он товарищей. - Рази их, Драга!
- Не сробеем, Лад! - с силой били те по мечам, махайрам, пикам…
Упал, получив страшную рану в грудь, один пират… Взвизгнул и пополз на коленях назад другой, зажимая лицо руками, сквозь которые лилась кровь…
В третьего, раненного Драгой мечом в шею, Лад с силой бросил труп и, подхватив выпавший короткий испанский меч, с радостным воплем вонзил его в грудь пирата по самую рукоять.