- Из подъезда не выходил, но ребята видели его у лифта. Они беседовали с Вартаняном, а потом зашли в его квартиру.
Оба генерала, а с ними Тихий и Катя метнулись наверх. Тут на лестнице, ведущей с третьего этажа на четвертый, сидели два парня - из отряда Тихого. Старрок у них спросил:
- Жилец из средней квартиры выходил?
- Да, выходил. У лифта они встретились с соседом из правой квартиры и затем зашли к нему. С тех пор прошло с полчаса. Они не выходили.
Генерал Муха позвонил в квартиру Вартаняна. Тот быстро открыл дверь.
- Каратаев у вас?
- Какой Каратаев?.. А–а–а!.. Жилец из средней квартиры? Нет, не заходил.
- Как же?.. - воскликнул охранник, но Старрок поднял руку: тише, мол, парень, не мешай нам. И к Вартаняну: - Позвольте нам войти.
- Это что - обыск? А какое у вас право?
Старрок показал удостоверение:
- Я генерал милиции.
Показал свой документ и Муха. Металлическим голосом проговорил:
- Вам придется подчиниться.
- А с какой стати? Я вас не приглашал.
Из–за плеча Старрока выступила майор Катя и направилась в глубь квартиры. Но Вартанян с криком рванул ее за плечо. Катя повернулась и со всего размаха залепила ему пощечину, а генерал Старрок схватил его за отворот шелкового халата, злобно зашипел:
- Ну, ну - озеро Севан - мальчик Вартанян, показывай нам свои золоченые апартаменты, где тут находится наш человек Олег Гаврилович Каратаев.
- Какой еще Каратаев? Не видел я никакого Каратаева. Ваши охранники его спрятали, а на меня валят. Ваши это фокусы, сами и разбирайтесь!
Катерина обежала все комнаты, заглянула под кровати, за все портьеры, во все углы - Олега не было. Она и без того едва держалась на ногах от волнения, а тут и совсем ноги ее подкосились. Она на минуту даже присела в кухне на угол диванчика. Сердце ей говорило: с Олегом случилась беда и, может быть, непоправимая.
В кухню зашли оба генерала, Старрок крикнул:
- Олег Гаврилович! Отзовись!..
Квартира хранила тишину. Генерал Старрок со своим пронзительным всепроникающим умом подумал: "Из квартиры есть ход в другую квартиру". И решительно направился в спальню, которая по всем его расчетам должна соседствовать с квартирой в другом подъезде. А Муха обратился к Тихому:
- Из соседнего подъезда люди выходили?
- Минут двадцать назад подъезжала машина скорой помощи и в нее внесли человека, закрытого простыней.
Сказал и осекся: "Это же мог быть Каратаев!" О том же подумали оба генерала и Катерина. А Муха подступился к Вартаняну:
- Говорите правду, и это облегчит вашу участь. Если же будете врать, получите двадцать лет строгого режима.
Тем временем Тихий подошел к подозрительному месту в стене спальни и двинул по нему плечом. Стена подалась, лязгнули запоры - тут была дверь. Вартанян закричал:
- Не надо ломать! Я все расскажу. Тут были люди - их прислал Автандил. Они схватили моего соседа, что–то прыснули ему под нос и унесли. Это все, что я знаю. Ей–богу! Кто эти люди, куда повезли - ничего не знаю. Автандил знает. Он наш человек, кавказский барон - мы все его люди.
Старрок позвонил дежурному по своему отделению, спросил, у себя ли Автандил? Нет, его не было на месте. И на квартире его нет. Может быть, он находится в пути.
Генерал позвонил по сотовому телефону. Но Автандил и с дороги не отвечал. Было ясно: он скрылся.
Генерал Муха позвонил в ГАИ, просил усилить контроль на дорогах, сообщил приметы Объекта.
Началась обычная в таких случаях операция по поимке похитителей.
Вартаняна арестовали.
Катюша едва держалась на ногах. Силы ее покидали. Она вдруг вспомнила: "Москва - Мадрид". Схватила за рукав Старрока:
- Поезжайте в Быково, а я во Внуково. Рейс: "Москва - Мадрид". Задержите, проверьте - там наш Объект! Я слышала, как говорил Автандил. Ну же!..
Сама кинулась вниз, села в машину и - понеслась в аэропорт Внуково. В голове колотилась мысль: "Полчаса назад. Его увезли полчаса назад!"
И уже по дороге подумала: "Что же это я… одна. Ни Тихого, ни Артура".
Вылетела на шоссе, заняла ряд, где удобно было обгонять. И в местах, далеких от очередного поста ГАИ, разгоняла большую скорость, шла на тройной обгон, - встречные шарахались от нее, а она все жала и жала педаль газа, выходила на самолетную скорость и, только заметив впереди гаишников, "садилась" на скорость обыкновенную, "крейсерскую".
У раскрытых ворот аэропорта, куда въезжают большие начальники, остановилась, спросила у дежурного милиционера, на какой рейс идет посадка, и, услышав "Москва - Мадрид", метнулась в машину. Сказав постовому: "Я - майор милиции", помчалась к самолету. Под крылом подкатила к лестнице и увидела картину: молодой парень, подхватив за талию Олега, ведет его к бортпроводнице. Та преградила им дорогу, не пускает. Что–то говорит: очевидно, объясняет, что пьяного не пропустит, но парень объясняет: не пьяный он, а больной. Катя вскочила на капот машины, с него на крышу кабины и, кошкой перемахнув через перила лестницы, вцепилась в Олега, а проводнице совала под нос удостоверение: "Я майор милиции, этого человека выкрали!" И тянет за рукав Каратаева, который в полубессознательном состоянии смотрит на нее и не может понять, что происходит. А Катя, - откуда только взялись силы? - потащила Олега вниз, и он, валясь на нее всем телом, следует за ней. И вот уже миновали последние ступени лестницы, как сверху, из самолета, раздался голос Автандила: "Катерина!.. Кто позволил?.." И полковник, - он был в форме, - ринулся вниз и настиг их уже в машине, рванул дверцу заднего салона, и в тот момент, когда Катерина дала газ и помчалась к воротам, в которые только что въехала, она вдруг почувствовала резкую боль под лопаткой. Ее точно ужалила оса. И перед глазами поплыли земля и небо, и она, сбросив газ и нажав на тормоз, уронила голову на плечо еще не пришедшего в себя Олега. Слышала, как к машине подкатил мотоцикл и как Автандил с кем–то объяснялся: "Я полковник милиции, вот мои документы…" И больше она ничего не слышала.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Пробудилась Катерина ночью, в комнате, освещенной голубоватым светом луны. Луна была полной, выглядывала из–за листьев каких–то деревьев, высвечивала сетку, которой были зарешечены два окна.
"Где я?.. Что со мной?.. Где Олег?.."
Вопросы эти подняли ее над подушкой, и она услышала шум в голове, болезненное кружение. Вспомнилось все, что произошло на аэродроме. И вдруг ясно, с физически ощутимой зримостью поняла все, и даже представила, как сует ей Автандил под лопатку иглу с желтоватой жидкостью, от которой временно наступает потеря сознания. У нее в сумочке лежит коробочка с дюжиной "заряженных" игл, - их дал ей Автандил на случай, если кого придется уложить на несколько часов.
Нащупала над карманом жакета мини–телефон: то ли пуговица, то ли брошка. Хорошо, что не сняли и никто не догадывается, что это за зверь у нее на жакете. Пошарила в сумочке: там, среди мелочей женского туалета, лежит еще один, запасной аппаратик. Хотела позвонить маме, Старроку, Тихому или Артуру, но раздумала. Вдруг как ее подслушивают? Попыталась встать - голова кружилась. Слегка поташнивало. Лежала, смотрела в потолок, думала. Настроение было самое удрученное. Не знала, где Каратаев. Но чутьем разведчицы понимала: за границу его не увезли. Была уверена, что органы и милиция подняли все силы и контролируют дороги, поезда, аэропорты. И еще высчитывала, как далеко могли ее, или их с Олегом, завезти от Внуково. Яд иглы действует пять–шесть часов, - значит, дальше чем за двести–триста километров не увезли. А скорее всего, они на даче Автандила и Олег здесь же, где–то рядом. Вспомнила рассказ полковника о каком–то совхозе, у которого он купил гектар земли с дубовой рощей на склоне, а под склоном бежала небольшая речушка. Интересно, знает ли о его даче Старрок?..
И снова ей захотелось позвонить Старроку, но осторожность взяла верх и она решила как следует оглядеться.
Луна сползла в нижний угол окна, и в комнате стало темнее. В душе воцарялось успокоение, думалось ей, что с ними ничего не случится, что Олег, такой находчивый и сообразительный, найдет средство ей помочь. Ему–то уж наверняка они ничего не сделают. Он всем нужен живой и здоровый, и те, кто их похитил, наверняка неглупые люди и сделают все, чтобы создать для него хорошие условия. А Олег, думала она со сладостным чувством удовлетворения, не может обрести душевный комфорт, не зная о моем положении, не будучи уверенным в том, что я нахожусь в безопасности.
Катерина имела ту счастливую особенность, что в любых обстоятельствах искала не минусы своего положения, а плюсы и быстро их находила, и тотчас же, ухватившись за них, тянула и тянула себя из бездны, плела все новые кружева своего спасения и, наконец, обретала такое состояние духа, которое помогало ей бороться и побеждать.
Успокоившись, она скоро заснула. А проснулась при ярко светившем солнце и, оглядев комнату, увидела прекрасную мебель, большой ковер посредине комнаты, круглый стол и на нем в хрустальном графине букет разноцветных полевых цветов.
Голова почти не болела, и лишь далекий тонкий звон слышался в ушах. Подумала: "А уж это вот тебе, Автандил, даром не пройдет". При своей безбрежной доброте и жалостливости Катерина умела быть мстительной.
На койке она лежала нераздетой; это обстоятельство ей понравилось. Было бы хуже, если бы ее кто–то раздевал.
Поднялась, прошлась по комнате, заглянула в одну дверь - там была другая комната, видимо гостиная, заглянула в другую: тут были ванная и из нее дверь в туалет. Оглядела потолки, стены - подумала: отсюда можно говорить по телефону. Набрала цифры домашнего телефона. На испуганный вопрос матери "Где ты?" тихо ответила: "Не волнуйся, со мной все в порядке. Позвоню тебе позже".
Позвонила Старроку. Его вопросы и восклицания не слушала, тихо проговорила: "Меня спрятали на даче. Об Олеге ничего не знаю".
Вышла из ванной, прошла в гостиную. В углу комнаты разглядела небольшую дверь; прошла в нее: здесь кухня, газовая плита, холодильник, шкаф для посуды.
Все обошла, осмотрела, снова зашла в ванную. Здесь нашла свежие полотенца, мыло, шампунь - все необходимое для туалета. И дверь изнутри закрывалась.
Встала под душ и долго, с наслаждением мылась. А затем растиралась полотенцем.
Лицо от инъекции паралитической жидкости мало изменилось; только румянец на щеках алел пуще прежнего да глаза горячечно блестели. Но это могло быть и от волнения, от нетерпеливого желания скорее узнать судьбу Олега и то, как дальше будут развиваться события.
Где–то внизу послышались шаги, мягкие, неторопливые. Вначале раскрылась дверь на кухне, а затем и в гостиной. На пороге появилась грузинка лет пятнадцати. Не поднимая на Катерину глаз и не поздоровавшись, робко проговорила:
- В десять часов вас будет ждать в столовой полковник.
- А где столовая?
- Я за вами приду.
Повернулась и скрылась за дверью. Речь чистая, даже без акцента; видно, выросла в Москве или другом русском городе. До десяти часов оставалось сорок минут, и Катя хотела звонить Старроку, но решила подождать, выяснить, где находится дом, в котором ее заперли, что с Олегом.
Прошла в ванную и здесь тщательно привела в порядок прическу, ногти. Косметикой она не пользовалась, даже брови и ресницы черным карандашом не подводила. Внимательно разглядывала девиц, которые щедро уснащали свое лицо красками и белилами, и почти всегда находила, что "рисуют" они свое лицо зря: молодые лишают себя неповторимой прелести обаяния юности, а те, кто уже в возрасте, придают лицу неестественность выражения. Катя была хороша своей изначальной сутью, и всякое вмешательство могло лишь испортить столь изумительное создание природы.
За пять минут до десяти набрала телефон Старрока и включила свой аппарат на прослушивание и записывание. Знала, что лента рассчитана на три часа беспрерывной работы, была уверена, что генерал в это время обязательно появится в своем кабинете.
В десять пришла грузинка и повела ее вниз по сияющей лаком и живописно отделанной лестнице. Вначале они вошли на веранду, а с веранды прошли по коридору, освещенному двумя люстрами, а уж отсюда попали в большую комнату, где у празднично накрытого стола в парадном мундире милицейского полковника стоял Автандил, а в кресле у стены под портретом какого–то старого грузина сидел Каратаев. Он был спокоен и улыбался. В первую минуту Катерина испытала бурный порыв радости и чуть было не кинулась к нему в объятия, но его спокойствие и благодушная улыбка ее охладили, она лишь сказала:
- Здравствуйте, Олег Гаврилович!
Он поднялся и порывисто схватил ее за плечи:
- Я безумно рад, что вижу вас собственными глазами!
- А какими же глазами вы должны были меня увидеть?
- Не знаю, какими глазами я мог еще вас увидеть, но то, что вижу вас собственными глазами, и здоровой и невредимой, радует меня безмерно.
Катя на полковника не смотрела; давала понять, что не намерена прощать ему коварного укола. Стояла возле Олега и не поднимала глаз на полковника. А он заговорил тем характерным неспешным говором, который отличал от всех народов мира, и от грузин в том числе, вождя мирового пролетариата.
- Я ваш начальник, и вы не хотите со мной здороваться. Это невежливо, но я вам прощаю. Прошу садиться, будем завтракать.
Полковник сел во главе стола, а Каратаев и Катя расположились поодаль. Стол ломился от обилия яств.
Автандил говорил:
- У нас нэт времени на церемонии; я буду краток. Вы должны решить, с кем вы, господа?
Ответила Катя:
- Мы служим государству, русскому государству.
Наступила пауза, после которой полковник спросил:
- Вы все сказали?
- Да, все.
- Другого ответа я от вас не ожидал. Вы дэвушка молодой и не могли давать другой ответ. А я вам скажу: государства русского, российского нэт! Народа русского тоже нэт. В Москве есть две силы и одна из них скоро победит.
- Это какая же сила должна победить? - почти выкрикнул Олег.
Полковник продолжал спокойно есть. Отвечать не торопился. И потом, не поднимая глаз на собеседников, тихо проговорил:
- Победит та сила, которая держит в руках продовольствие. Пойдите на московские рынки и посмотрите: кто держит в руках продовольствие?.. Если у вас есть глаза, вы должны были видеть, что тряпками торгуют русские, а продуктами - кавказцы. Без тряпок я прожить могу, а без хлеба, масла, овощей, фруктов вы можете прожить?.. Можете?.. Вот так. Продовольственные рынки у нас. И престижные, элитные дома, которые строят русские люди в Москве, Петербурге, во всех других городах России, - они строят для нас. И Москва уже давно перестала быть столицей России; она - Вавилон! Раньше говорили: Москва - большая деревня, теперь говорят: Москва - большой аул. И Крым, и Черное море, и Каспий с несметными залежами нефти - и это все наше. Алиев, Шеварнадзе, Масхадов, Аушев - владыки мира, который в начале века назывался Россией. Мы потихоньку заберем у вас все, а вам оставим только черные работы и голодную жизнь. А еще у вас до конца дней останется надежда, что есть еще на свете государство русских. Без надежды человек не живет.
- Я жил в Америке, - мирно заговорил Каратаев, - и там все уверены, что власть в России принадлежит евреям. Евреи, конечно, страшный народ, но они хоть головы не режут, как чеченцы. Уж лучше нам с майором Катей генерала Старрока поискать, чем идти в услужение к кавказцам. К тому ж все ваши сородичи с утра до ночи толкутся на рынках - вам недосуг заниматься государственными делами. Вас нет в армии, в Думе, в Кремле. Да и в Москве–то хотя мэр Лужков, он же Кац, и понастроил для вас фешенебельных домов, но все равно вас мало, и сидите вы у нас на шее до первой бузы, а как буза начнется, вас как ветром сдует из московских рынков и со всех столичных улиц.
Каратаев говорил спокойно, мирно, он явно издевался над полковником, но Автандил, ослепленный ощущением своей силы, не замечал тонкой иронии собеседника. Кавказцы, и все вообще азиаты, и евреи включительно, никогда не понимали русского юмора. Им по этой причине непонятен Чехов, и уж совсем чужими кажутся Гоголь и Салтыков - Щедрин. Юмор азиатов всегда замешан на отношении к женщине, на том, как ее обманывают, как над ней издеваются. И потому их юмористы скорее походят на пошляков и циников, чем на остроумных собеседников. Недаром же евреи свой юмор называют хохмами - от нашего русского слова хохотать, гоготать. А над подлинным юмором не хохочут, разве что грустно улыбнутся. Иногда и засмеются, но сквозь слезы или глубокую думу. Именно такая ирония слышалась в словах Каратаева. Многое в речах Автандила он находил верным, и эта–то правота чужого злобного человека навевала грустные думы.
А полковник, задетый словом "буза", услышав в нем скрытую угрозу новым оккупантам, вышел из–за стола, долго раскуривал трубку, а затем отставил в сторону руку, державшую ее, - это тоже шло от Сталина, - тихо, выпевая каждое слово, продолжал:
- Плохо, когда человек не имеет информации. Позволю себе немного статистики. Еще совсем недавно, при Хрущеве, Москва насчитывала четыре с половиной миллиона человек. Но и тогда русских было меньшинство: всего два миллиона. Еврей Андропов, а затем человек, который хуже еврея, Горбачев широко раскрыли двери столицы, и сюда хлынули евреи, а за ними и кавказцы. Сейчас в Москве восемь миллионов, - это только те, кто имеет прописку. Прибавьте сюда два миллиона человек, живущих как птицы - без бумаг и постоянной площади. Итого: русских остается два миллиона, а остальные евреи и наши. Одних только чеченцев в Москве двести тысяч! А грузин, армян, азербайджанцев, узбеков, татар, таджиков… Пять–шесть миллионов! Теперь и корейцы есть, и китайцы, и вьетнамцы. Вавилон! И все они организованы: свои землячества, религиозные конфессии, этнические лидеры… Племена и роды даже селятся рядом и скоро обнесут свои дома заборами. И дежурства установят, свои вооруженные отряды заведут. А если прибавить к этому, что, как показала чеченская война, на одного чеченца нужна рота русских… То и получится: не вам, русским, грозить нам своим кривым ружьишком!..
Автандил зарапортовался; он вылез из окопа и себя обнаружил, вывернул наизнанку свое истинное нутро, а Катя и Каратаев по–прежнему сохраняли спокойствие. Полковник хотя и больно задел их национальное чувство, но вида никакого они не подали. И даже бровью не повели, не переглянулись между собою. Катя лишь тихонько возразила:
- Раньше вы были интернационалистом. И меня призывали любить всех одинаково. А тут ишь как заговорили!..
Автандил ускорил шаг, раскуривал и без того дымящуюся как паровоз трубку, дышал неровно, тяжело.
- Я не против русских, я только хочу, чтобы вы поняли, что не Тель - Авив правит бал в столице России, а кавказская диаспора. И неизвестно еще, кому служат генералы Старрок и Муха. Бутырская тюрьма у Ибрагима, а Лубянка со своими подвалами у кого?.. Вы знаете? Вы забыли, что еще совсем недавно там сидел грузин Берия?.. Вы умные люди и должны выбрать себе хозяина. Умный слуга идет к тому хозяину, у кого и дом краше, и кто живет богаче. Я вам позволяю быть вместе и решить, с кем вы, любезные?..