Глава 5. Черная жемчужина
– Должен вам признаться, мсье Бекель, вы умудряетесь удивлять меня при каждой нашей встрече, – весело сказал Мишель де Граммон. – Да что удивлять – я поражен! Какими судьбами? Пардон… Юнга, принеси еще одно кресло для господина капитана! И ром.
– Позвольте вам ответить тем же – я тоже был поражен, когда узнал о ваших приключениях. О вас на Мейне начали слагать легенды.
– Не заставляйте меня краснеть от смущения. Удача в нашем деле, словно южный ветер: только что он дул во всю мочь, и паруса были как грудь молодой девицы, как вдруг наступает штиль, притом в самый неподходящий момент, и знатная добыча уходит из-под носа на веслах.
Появилось кресло, и Филипп Бекель, приветливо улыбаясь, сел напротив Мишеля, попробовал ром и молвил:
– Однако… Какой великолепный напиток! Я на Мейне много лет, но пить такую прелесть еще не приходилось. Оказывается, вы гурман.
– А, пустяки… – отмахнулся де Граммон. – Я пью все, что добавляет перца в кровь и веселит душу. Это заслуга моего кока. Он здорово разбирается в спиртных напитках. Во Франции он был виноделом, но разорился, попал в долговую кабалу и, недолго думая, сбежал на Мейн, благо не имел семьи. Кстати, как насчет того, чтобы отобедать? Мой кок не только знает толк в винах, но еще и отменно готовит.
– Благодарю вас, нет возражений.
Отдав соответствующие распоряжения, Мишель продолжил:
– Кстати, кок называет ром "барбадосской водой". Это, говорит, его изначальное наименование, потому что ром впервые сделали на Барбадосе. Лично мне все равно, где он появился. Лишь бы был покрепче и без разных добавок, которые так любят женщины. Главное, чтобы ром был выдержан в дубовой бочке не менее пяти лет. А то в иных тавернах подают такую гадость, что ее можно пить, лишь имея луженую глотку и железный желудок.
Какое-то время они болтали о том о сем, предавались воспоминаниям, но Мишель чувствовал, что Филипп Бекель явился к нему в гости не просто, чтобы пообщаться со старым знакомым, даже, можно сказать, товарищем; у него была какая-то иная цель, далеко выходящая за рамки дружеской попойки.
Наконец кок самолично принес любимую еду флибустьеров – сальмаганди. На огромном блюде высилась горка рубленых овощей и зелени – укроп, петрушка, сердцевина пальмового дерева, огурцы, капуста, плод манго, лук, оливки – с острой приправой, которая включала растительное масло, соль, уксус, перец, горчичный порошок и другие специи, которые были тайной кока. А вокруг лежали куски маринованного в вине и поджаренного на решетке черепашьего, голубиного и утиного мяса вперемешку с вареными яйцами.
Аппетит у Филиппа Бекеля был отменный. Он пил, ел да нахваливал кока и гостеприимного хозяина. Когда они насытились и закурили, Мишель спросил:
– У вас по-прежнему пинасса?
– Что вы, мсье. Пинасса была началом. Не очень удачным, кстати. В первом же бою испанцы едва не отправили меня кормить рыб. Еле ноги унес. Но затем все пошло как по маслу. Так что сейчас под моим началом три корабля: корвет, пинасса и небольшая барка. И банда головорезов, готовых отправиться хоть на край света.
– Вполне приличная эскадра. Вас можно поздравить.
– Благодарю. Все это так, да вот беда – мои люди заскучали. Сидим на Тортуге без дела почти месяц.
– Что так?
– Испанцы закусили удила. Слишком много мы насыпали им соли на хвост. У меня есть сведения, что они отправили на Мейн две сильные карательные эскадры, так что нашему брату нужно поостеречься. Да и англичане недовольны положением вещей на Антильских островах – мы им испортили всю малину, выступая в качестве конкурентов. На Ямайку теперь не сунешься.
– Ну, если в море на нас пошла такая серьезная охота, значит, нужно обратить более пристальное внимание на сушу. Там тоже есть чем поживиться…
– Или на прибрежную полосу, – подхватил Бекель. – Вот об этом я и хочу с вами потолковать.
– Простите, не понимаю… Но я весь внимание.
– Есть хороший шанс сорвать большой куш, напав на ловцов жемчуга. Это более безопасно, чем перехватывать испанские галеоны в открытом море, а добыча может быть не меньшей.
– И где находится это благословенное место? – осторожно поинтересовался де Граммон.
– Я имею в виду Ранчерию, там есть богатая жемчужная отмель, где каждый год испанцы добывают много великолепного жемчуга, попадаются и большие черные жемчужины. А они стоят в Европе бешеных денег.
Мишель де Граммон уставился на Филиппа Бекеля таким взглядом, словно перестал его узнавать, а затем вдруг начал хохотать как сумасшедший. Бекель даже забеспокоился, уж не тронулся ли он умом, а если да, то по какой причине. Насмеявшись вдоволь, Мишель достал кружевной платок, оставшийся у него после визита к очередной даме, вытер набежавшую слезу и сказал:
– Повеселили вы меня, мой друг… Совсем недавно я слышал историю про нападение на ловцов жемчуга. И как раз в указанном вами месте. Должен вам сказать, что все закончилось весьма печально. Вы тоже хотите подергать тигра за усы? Насколько мне известно, флотилия, которая добывает жемчуг на Ранчерии, значительно усилена после неких событий. Так что ваш замысел, по-моему, безнадежная авантюра.
– Если к любому делу подойти с умом, то даже безнадежная авантюра может обернуться легкой добычей и поистине золотым дном.
– Что ж, желаю вам удачи. Но позвольте спросить: я-то здесь при чем? Как я понимаю, вы открыли мне большую тайну. Зачем? Ведь никто из нас так просто не расскажет другому о своих планах. Всегда существует возможность если не предательства, то перехвата инициативы. Кто-то другой может опередить вас и воспользоваться вашим замыслом.
– Кто-то другой – да, но не сьёр Мишель де Граммон.
– Вы мне льстите.
– Отнюдь. Я пришел просить вас присоединиться ко мне. Добычу поделим поровну – я не претендую на особые условия. Думаю, там хватит всем.
– Я ведь сказал – в удачу вашего предприятия не верю. Отговаривать вас от этой безумной затеи, на мой взгляд, нет смысла. Вы уже все решили. Но предупредить я обязан, поскольку отношусь к вам с уважением.
– Но вы еще не знаете деталей моего плана…
– Да, это так. Но считаю, что вам лучше ничего мне не рассказывать. Я сам склонен к поступкам, противоречащим здравому смыслу, но не до такой же степени.
– А если я изложу вам свои соображения и вы найдете их вполне приемлемыми, могу я надеяться, что мы станем партнерами?
Мишель задумался. Уверенность, с которой говорил Филипп Бекель, его подкупала. Тем более что у бывшего предводителя шайки разбойников был немалый опыт в подобных вещах. А вдруг?
"Это было бы неплохо. Совсем неплохо, черт возьми! Мои люди, да и я сам, начали покрываться плесенью от безделья. Две недели на берегу! Все, что могли, мои парни уже пропили и проиграли в карты и кости и теперь ждут от меня продолжения пира. Чем-то ведь надо их занять. Иначе разбегутся, как крысы с корабля, у которого пробоина в борту".
– Что ж, я готов выслушать. Но никаких гарантий!
– Принято. Так вот, добытый жемчуг, в отличие от прежних времен, хранится до отправки его в Картахену не на барках, с которых идет его добыча, а на берегу!
– Потрясающе! Но ведь там его взять гораздо проще!
– Э-э, сьёр, не скажите… Испанцы построили небольшой, но хорошо укрепленный форт и посадили туда гарнизон – пять десятков солдат с орудиями. Весь добытый жемчуг свозят в форт. Оттуда его потом отправляют в Картахену под усиленным конвоем.
– То есть подойти к форту со стороны моря очень трудно, если не сказать – невозможно, потому что его защищают орудия кораблей. Конечно, можно подобраться к нему по берегу, но в случае нападения на помощь гарнизону высадится десант. Напавших возьмут в клещи, а если кому-нибудь все же удастся сбежать в сельву, там его сожрут дикие звери. Хорошенькое дельце, ничего не скажешь…
– И все-таки выслушайте до конца. Мнимая безопасность расслабляет, а поскольку на Ранчерию давненько никто не нападал, у нас есть возможность застать гарнизон форта врасплох. Главное, все хорошо обдумать. И здесь ваш опыт будет бесценным… как и ваши корабли.
– Ладно, рассказывайте дальше…
Филипп Бекель склонился к столу и начал говорить очень тихо, почти шепотом, будто боялся, что его кто-нибудь может подслушать…
Индейцы Мейна добывали жемчуг с незапамятных времен. Каждый год испанские галеоны доставляли в Европу крупные молочно-голубоватые горошины. Высоко ценился и розовый грушевидный жемчуг, но особенно дорогими считались черные жемчужины. В 1579 году Филипп II Испанский получил огромную, в 1000 гран, жемчужину с острова Маргарита, чем еще больше подогрел азарт как тех, кто занимался добычей жемчуга, так и пиратов, грабивших суда с драгоценным грузом.
Мишель де Граммон, сидя на дереве, не без интереса наблюдал за жемчужным флотом Картахены. Добычей жемчуга испанцы заставляли заниматься негров-рабов вместо непокорных индейцев Мейна, отказывающихся принимать христианство, которых они называли индиос-бравос. Жизнь раба-ныряльщика ничего не стоила, они часто умирали, но господ это мало волновало – наловить новых негров, умевших добывать жемчуг, не составляло для испанцев особого труда.
План, предложенный Филиппом Бекелем, был совершенно сумасбродным, но именно из-за этого Мишель и согласился принять участие в безумном походе, как он сразу назвал предстоящий набег на ловцов жемчуга. Чтобы авантюра стала реальностью, нужно было заручиться поддержкой индейцев, они могли провести отряд корсаров к форту не по берегу, где их точно заметят, а через сельву.
Оставив Матиса Дюваля командовать своей маленькой эскадрой, Мишель возглавил сухопутный отряд. Он набрал команду из разного отребья, шатающегося по тавернам Тортуги без дела. Имя де Граммона уже звучало по всему Мейну, поэтому найти хороших, опытных бойцов не составило особого труда. Он мог бы взять в поход и своих матросов, но ему не хотелось ими рисковать. Экипаж его флагманского корабля "Ла Тромпез" был дружным, крепко спаянным, и терять кого-либо Мишель не желал. А в том, что налетчики могут оказаться пушечным мясом, если что-то пойдет не так, он не сомневался.
Конечно, Мишель здорово рисковал – буйным, трудноуправляемым пиратским сообществом командовать нелегко. Но он заставил всех поклясться на Библии, что они будут исполнять его приказы беспрекословно. Как это ни странно, морские волки, готовые загрызть, разорвать в клочья любого, были очень богобоязненными и никогда не забывали посещать церковь, особенно перед выходом в море, когда служили большую мессу.
Кроме того, для подстраховки де Граммон взял в поход своего боцмана – верзилу по имени Пьер Лагард – и Реми Гайлара, которому довелось побывать в плену у индейцев, живших в сельве неподалеку от Рио-де-Аче. Он был там на положении раба; его заставляли делать всю черную работу, но, как ни удивительно, относились к нему куда мягче, чем испанцы к своим невольникам.
Улучив момент, Реми сбежал. Это оказалось очень просто – он бросился в воду бурной горной речки, и она вынесла беднягу к морю, где его подобрала команда пиратского корабля, отправленная на берег, чтобы наполнить бочки свежей водой. Увы, только спустя три года после своего пленения Реми узнал, что индейцы считают эту реку священной, не купаются в ней, не ловят рыбу и даже не спускают на воду каноэ. Иначе он сбежал бы гораздо раньше. Гайлар хорошо изучил язык индейцев, и Мишель взял его с собой в качестве толмача, хотя Реми был пьяницей, каких свет не видывал, – наверстывал упущенное за время неволи.
Мишель де Граммон уже знал, что раньше индейцы торговали с флибустьерами, поставляя им все, в чем они нуждались, – маис, касаву, всякие овощи, а также кур, свиней и прочих животных. Пираты отдавали им в качестве оплаты старые ножи, топоры, железные инструменты, кораллы и разные побрякушки. Флибустьеры всегда могли найти среди них прибежище. Но однажды они поссорились с индейцами, и ни один пират больше не появлялся в этих местах. А все началось из-за того, что морские разбойники выкрали у индейцев девушку и убили мужчину; с тех пор они не желали иметь никаких дел с флибустьерами.
Задача склонить на свою сторону индейцев, чтобы они дали проводника, была чрезвычайно сложной; своей несговорчивостью они могли перещеголять любого упрямца.
– Не проще ли захватить какого-нибудь краснокожего, показать ему нож, и он доведет нас туда, куда нужно, без лишней дипломатии, – неодобрительно заметил Пьер Лагард, когда де Граммон рассказал ему о своем плане.
– Проще, – ответил Мишель. – Но тогда у нас в тылу появится враг, который захочет отбить пленника или в крайнем случае отомстить. Индейцы не прощают таких обид. Лучше их просто подкупить. Друзьями они не станут, но услугу нам будут обязаны оказать.
– Вечно вы все усложняете, сьёр… – пробормотал боцман и отправился на рынок закупать стеклянные бусы и другие европейские безделушки, которые очень нравились индейцам, – дешевые, но блестящие.
Реми Гайлар не стал мудрствовать, а привел отряд к тому поселению индейцев, где жил в плену. Он не раз ходил с ними на охоту – его заставляли тащить на своих плечах добычу, – поэтому Реми хорошо знал все лесные тропинки. На подходе к поселению разведчики де Граммона заметили индейцев; отряд быстро окружил их, и Мишель подозвал Гайлара:
– Скажи им, что мы пришли с миром.
Толмач перевел его слова, но они произвели совсем не тот эффект, которого ожидал Мишель. Индейцы вдруг бросились врассыпную, пираты схватились за мушкеты, но де Граммон возвысил голос и приказал:
– Не стрелять! Взять живыми!
Пиратам удалось поймать всего троих. Один оказался совсем юным, второму исполнилось не более двадцати лет, но третий индеец, мужчина в годах, очевидно, занимал в племени высокое положение – на нем красовался широкий пояс из древесной коры, закрывавший бедра. Реми Гайлар по пути к Ранчерии рассказал Мишелю, что такие пояса обычно носят уважаемые люди, и не только старейшины, но и удачливые охотники. Пленник имел отличительный знак своего высокого статуса – золотую пластинку в виде бородки шириной в три пальца и три дюйма длиной; она свисала на шнурке через отверстие в нижней губе.
Остальные двое были совершенно голыми. В руках они держали дротики из дерева пальмисте примерно семи футов в длину. Для крепости дротики были обожжены на костре, а на конце, противоположном острию, имелся крюк. Для чего он предназначался, Мишель не знал, а Гайлар не рассказывал.
– Это вождь племени! – взволнованно сообщил толмач.
– Повезло… – цинично хмыкнул Пьер Лагард.
– Повтори ему: мы пришли с миром, – обратился Мишель к толмачу. – И принесли племени дорогие подарки.
Реми Гайлар начал что-то бормотать, стараясь не глядеть вождю в глаза. Тот стоял прямо, как столб, и смотрел на него с отвращением. Когда толмач закончил свою речь, он с презрением сказал в ответ всего несколько слов и снова застыл, как скала, с отсутствующим выражением на лице, покрытом татуировками.
– Что он говорит? – спросил де Граммон.
Толмач замялся.
– Переводи все! – рявкнул Мишель. – Дословно!
– Он сказал: "Сломаный Зуб, нет тебе веры. Твой язык раздвоенный, как у змеи, и слова твои лживы".
– Сломанный Зуб? – Де Граммон невольно улыбнулся – во рту Гайлара и впрямь торчал обломок зуба; остальные или отсутствовали, или были гнилыми. – Забавно… Вот что, мсье… – Мишель подошел вплотную к вождю и вперил в него беспощадный взгляд. – Или мы сейчас договоримся, или станем смертельными врагами. Но тогда я убью всех твоих соплеменников и сожгу селение. Нам всего лишь нужен проводник, который хорошо знает сельву. Вы получите за него щедрую плату. И это все! Больше нам от вас ничего не нужно. Переводи, Гайлар!
Толмач перевел. Вождь какое-то время размышлял, а затем что-то сказал.
– Он просит показать наши дары, – оживился Гайлар.
– Чего проще… – Де Граммон любезно улыбнулся, сделал широкий жест, и перед вождем бросили несколько пальмовых листьев, на которых разложили бусы и прочие украшения.
И в этот момент солнечный луч нашел щель в сплошной лиственной крыше и упал на "сокровища", лежавшие у ног индейца. Стеклянные бусы засверкали как бриллианты, засветились и другие поделки – колокольца, гребни, броши, заколки и прочее. Очарованный вождь от неожиданности даже ахнул и мигом потерял всю свою важность и неприступность. Он пожирал глазами бесценные для него дары пиратов, но все-таки сумел совладать с эмоциями; подняв взгляд на Мишеля, он приложил ладонь правой руки к груди и что-то сказал.
– Вождь приглашает вас, сьёр, меня и еще одного человека, вашего помощника, в селение, чтобы заключить договор, – перевел Гайлар.
Корсары переглянулись, и Пьер Лагард пробормотал:
– Капитан, я бы не советовал лезть в это осиное гнездо…
– У тебя есть лучшее предложение? Нет? Тогда пошли… – де Граммон возвысил голос. – Лероа! Остаешься за старшего. Рассыпьтесь по лесу и держите мушкеты наготове. Если услышите выстрелы, спешите на помощь. Все ясно?!
– Так точно, сьёр! – по-военному ответил Жиль Лероа.
Лероа, отставной королевский гвардеец, прибыл на Тортугу в свите Бертрана д’Ожерона, но пристрастие к спиртному сыграло с ним дурную шутку. Изрядно набравшись, он убил на дуэли известного торговца, и только заступничество губернатора спасло его шею от веревки. С государственной службой ему пришлось попрощаться. Жиль Лероа примкнул к пиратскому сообществу и прослыл надежным товарищем, неплохо разбирающимся в военном деле. Мишель решил, что после авантюры с походом на ловцов жемчуга он обязательно возьмет Жиля на "Ла Тромпез" вторым помощником – Лероа импонировал ему своей исполнительностью.
Селение оказалось немаленьким. Примитивные хижины стояли на столбах, стены представляли собой переплетенные жерди, а крыши – пальмовые листья, не пропускающие воду. Корсаров индейцы встретили настороженно и даже враждебно. Де Граммон заметил, что между хижинами снуют вооруженные копьями и луками молодые люди, но его отряд сопровождали в основном дети, которые всегда очень любопытны. Вождь с золотой пластиной-бородкой привел их к сооружению, напоминающему длинный сарай. Реми Гайлар шепотом объяснил, что это место для общих собраний племени. Возле него лежали окоренные колоды, заменявшие индейцам скамьи. Вождь предложил Мишелю и его спутникам отдохнуть, а сам скрылся в большой хижине. Туда же проследовали и несколько старейшин – посовещаться, как понял де Граммон.