А позади них бушевал ураган пламени. Загорелось земляное масло, затем смола, и наконец раздался оглушительный взрыв – это огонь добрался до мешочков с порохом. Пинасса превратилась в вулкан, который плевался горящими древесными обломками и тлеющей ветошью. На галеонах начались пожары, которые нельзя было потушить. Потрясенные до глубины души колонисты в оцепенении наблюдали страшную картину, представшую перед их глазами. Но вскоре они и вовсе обезумели от ужаса – три корабля спустили испанские флаги и подняли свои. И на одном полотнище – на черном, которое развевалось над большим бригом, – красной краской была нарисована бычья голова с острыми рогами!
Над берегом послышался общий вопль:
– Пираты! Это Красный Бык!!!
Хорхе Альварес, который имел острый слух, хищно оскалился. Для маронира это было сладостное мгновение. Что может быть лучше мести!
– Лево на борт! – скомандовал Красный Бык Альварес. – Канониры готовы?
– Да, сеньор!
– Ну, тогда с Богом, дети мои!
И грянули залпы! Флейт, на капитанском мостике которого стоял Тим Фалькон, проделал тот же маневр, что и бриг марониров, и его пушки вмиг превратили борт испанского фрегата в труху. В ответ не прозвучало ни единого выстрела – все канониры испанцев были на берегу, пили вино и ждали праздничного угощения. А тем временем орудия брига "Буканьер" под командованием Гийома Перра обрабатывали форт – его пушки могли помешать флибустьерам на обратном пути. Когда от форта остались одни пылающие развалины, бриг присоединился к флейту Тима Фалькона.
Спустя час или менее того с кораблями испанцев было покончено. Некоторые из них горели, в том числе галеон, с других сбежали экипажи, фрегат еле держался на плаву, а на второй галеон высадилась абордажная команда марониров, и там, под их дикие завывания, началась страшная резня.
Тимко приказал спустить на воду шлюпки, и флибустьеры, поддерживаемые огнем орудий, пошли на штурм берега, где командиры испанцев пытались организовать сопротивление, соорудив баррикаду из подручных средств. Одна шлюпка, круто изменив курс, пришвартовалась к борту плавучей тюрьмы, и вскоре обалдевшие от неожиданного спасения буканьеры во главе с Гуго Бланшаром, которые уже приготовились к смерти, оказались в объятиях товарищей.
Глава 7. В салоне Бордельмаман
Ничто так высоко не ценилось на Тортуге и в Пти-Гоав, как женская ласка. Губернатор Бертран д’Ожерон, еще тот хитрец, хорошо знал, чем привязать к своим владениям людей, которые ни во что не ставят не только чужие жизни, но и свою. Чем больше корсаров и флибустьеров появлялось на островах, принадлежащих французской короне, тем значительнее были прибыли колонистов, его самого и Вест-Индской компании, которую он же здесь и представлял.
Бертран д’Ожерон был великолепным администратором. Он выписывал колонистов из Европы, заботился о безопасности мирных жителей и надежно охранял их от набегов испанцев, положивших глаз на пиратский форпост. Губернатор верил в своих подопечных, а они платили ему за это звонкой монетой и поддержкой. Свято следуя предложенному д’Ожероном кодексу, коммерсанты приобретали в собственность земли острова, колонисты обзаводились скотом и домашней птицей, а пираты платили налог и выкупали привезенных из Франции женщин, которые становились их портовыми женами.
Существовало лишь одно исключение. Дух коммерции был присущ не только мужчинам, но и женщинам. Так на Тортуге появился первый бордель, который привезла из Франции аббатиса мадам Лулу. В ее заведении девушки не могли принадлежать какому-нибудь конкретному мужчине, они были общими, а если кто-то пытался качать права, то усмирял буяна… карлик по прозвищу Веселый Жак. На его лице постоянно блуждала улыбка, но от нее почему-то становилось жутковато даже самым кровожадным разбойникам, посещавшим салон мадам Лулу.
У Веселого Жака за поясом всегда торчали три пистолета, которые он пускал в ход немедленно, без лишних разговоров, едва какой-нибудь пират начинал обижать девушек. Стрелял он метко, поэтому убитых не было, но получить рану в борделе считалось большим позором, и после нескольких неприятных случаев флибустьеры и корсары в салоне мадам Лулу старались держать себя в рамках приличия. А если между ними и возникали ссоры, то они решали их на берегу, в укромном месте, подальше от любопытных глаз.
Мишель де Граммон не имел постоянной женщины. Его миновала стихия любви, он не имел амурных привязанностей, но салон мадам Лулу, или, как ее прозвали местные острословы, Бордельмаман, посещал часто и с большим удовольствием, меняя партнерш как перчатки. После набега на ловцов жемчуга слава о Мишеле достигла небывалых высот, тем более что результаты превзошли все ожидания. И женщины к нему стали липнуть, словно они пчелы, а он намазан медом.
При дележе добычи ему досталась большая черная жемчужина, которую местный ювелир оправил в золото, и теперь Мишель носил ее на цепочке, вызывая завистливые взгляды других флибустьеров и корсаров, которые любили одеваться пестро и обвешиваться всевозможными ювелирными украшениями. А как не завидовать, если, продав черную жемчужину даже не в Европе, где за нее дали бы просто баснословную цену, а здесь, на Мейне, можно было купить полностью оснащенный бриг и приобрести на него провиант.
Непоседа Филипп Бекель после совместной операции не стал задерживаться на Тортуге и снова вышел в море. Он хотел продолжить успешно начатое сотрудничество, но Мишелю пришлось пойти на поводу у своей команды, которая горела желанием спустить в тавернах Бас-Тера деньги, вырученные от продажи жемчуга. Да и сам он не прочь был повеселиться, попить всласть доброго рома и поволочиться за женщинами. Поэтому не было ничего удивительного в том, что капитан Мишель де Граммон, получивший статус местной знаменитости, стал постоянным клиентом салона мадам Лулу.
Нужно сказать, что это был самый просторный и красивый дом в Бас-Тере, по крайней мере внутри. Бордельмаман имела неплохой вкус, и комнаты в ее заведении были отделаны как кукольный домик – с разными рюшечками, финтифлюшками, розовыми занавесками, гобеленами на стенах, мягкими диванчиками и внушительной стойкой бара, обитой кожей, где подавали любые спиртные напитки, какие были в ходу на Мейне. Бордель был двухэтажным; на втором располагались комнаты девиц, где клиенты предавались любовным утехам. Таверна при борделе никогда не пустовала – после "трудов праведных" обессиленные флибустьеры спускались вниз, чтобы пропустить стаканчик-другой рома или еще чего-нибудь.
Расслабленно откинувшись на спинку дивана, Мишель курил и вспоминал, глядя на размалеванных кукол – девушек мадам Лулу. Он как раз стоял в гавани, когда по всему побережью разнеслась весть о скором прибытии в Бас-Тер целого выводка сладких курочек во главе с маман. Увы, среди пиратов было мало счастливчиков, которые имели портовых жен. А тут на горизонте вот-вот должен появиться бордель из Парижа в полном составе, в котором на женщин не распространяются права собственности – самого святого на Тортуге.
Жизнь флибустьеров и корсаров протекала по определенным законам, нарушать которые никто не имел права, в том числе и капитан. Каждый пират превыше всего дорожил независимостью. Он мог делать все, что ему заблагорассудится, например, горланить во всю глотку песни, даже если все спали. Жаловаться на шум или неудобства не имело смысла, пираты были обязаны сносить трудности безропотно. Как ни удивительно, пираты считали себя порядочными людьми и гордились своей честностью. Они всегда держали слово, не могли ему изменить ни при каких обстоятельствах. Особенно жестоко морские разбойники наказывали воров. Если кто-то обокрал своего собрата, а тем более увел у него женщину, за которую тот заплатил немалые деньги, такому человеку вырывали ноздри и уши, а потом высаживали на необитаемый остров, где в одиночку выжить почти невозможно.
В тот ясный солнечный день Тортуга являла собой дивное зрелище. Изумрудный остров вставал из окаймленного пеной бирюзового моря, небо было таким прозрачным и глубоким, что, казалось, можно увидеть хрустальные чертоги Господа, – если, конечно, хорошо присмотреться и не обращать внимания на сотни мужчин, усыпавших берег. Не успело судно бросить якорь, как его окружил рой шлюпок, лодок и каноэ. И все эти суденышки были битком набиты пиратами, которые неотрывно смотрели на женщин, тесной толпой собравшихся на палубе. Мужчины стояли в лодках как статуи, не произнося ни единого слова. Большинство ждало этого момента с волчьей алчностью. Некоторые даже клялись, что, когда корабль с женщинами войдет в порт, они не смогут сдержать себя и кинутся на абордаж, настолько их будоражила мысль, что за добыча может достаться им на сей раз; каждый хотел быть первым в очереди.
Но вот к борту судна подошло несколько шлюпок с солдатами, отряженными губернатором обеспечить порядок во время высадки. А сам д’Ожерон ждал мадам и девушек на берегу; он лично прибыл поздравить их с благополучным завершением путешествия. Губернатор был само добросердечие; он обращался к женщинам с такой приветливостью, что разом покорил их сердца. Кроме того, в сравнении с мрачным корабельным трюмом местные домики смотрелись дворцами. Это и вовсе успокоило бедняжек, тем более что в целом флибустьеры выглядели даже пристойнее, чем те молодчики, с которыми им приходилось сталкиваться в прошлой бурной жизни…
Задумавшись, Мишель де Граммон пропустил начало ссоры, которую затеял один из его людей, верзила по прозвищу Длинный Гастон, или Бом-брамсель. Среди пиратов был распространен обычай давать клички; подлинное имя почти каждый морской разбойник старался скрыть, чтобы потом, по возвращении домой, его не преследовали власти. Если, конечно, судьбе будет угодно оставить его в живых и наградить приличным состоянием.
Боцман Длинный Гастон сцепился с флибустьером в элегантном испанском костюме черного цвета, расшитом серебряными нитками. Соперник Гастона тщательно ухаживал за своей внешностью. Его длинные черные волосы были вымыты с пальмовым маслом, широкие плечи и узкая талия предполагали недюжинную силу, а загорелое лицо с длинными усами, не характерными для пиратов Мейна, было словно вырезано из железного дерева и выражало жесткую непреклонность и решительность. Но больше всего Мишеля удивила сабля, висевшая у пояса незнакомца, – она была гораздо длиннее кутласса. Человек, хорошо владеющий таким оружием, несомненно, весьма опасен.
Это был Тимко – капитан Тим Фалькон. В салон мадам Лулу он заглянул случайно. Ему надоели таверны, где всегда одно и то же: бессмысленная пьянка, пустые разговоры, драки, а потом примирение и братание, опять-таки заканчивающееся неумеренным возлиянием. Посетить бордель его надоумил Гийом Перра – большой охотник до женских прелестей. И впрямь, в заведении мадам Лулу все было чинно и благопристойно, никто не напивался до бесчувствия, а присутствие девушек и вовсе придавало салону приятный шарм, позволяющий расслабиться и отдохнуть душой и телом.
Пока Гийом Перра развлекался на втором этаже, Тимко заказал бренди и, покуривая, погрузился в свои мысли – Бордельмаман никогда не торопила клиентов заняться тем, для чего предназначалось ее заведение, ведь она получала хороший доход и от продаж спиртного, которое в салоне было гораздо дороже, чем в тавернах. У Тимка из головы не выходил образ красавицы, которую ему довелось встретить в Гонаве. Видимо, она успела сбежать – среди пленниц ее не оказалось. Это сильно огорчило Тима Фалькона; капитан буканьеров решил непременно завладеть зеленоглазой испанкой и готов был за нее сразиться хоть с самим Хорхе Альваресом.
Отыскать ее не удалось, и Тимко тешил себя мыслями о прекрасном лике девушки. В конечном итоге он постепенно размяк, и на месте испанки вдруг появилось румяное личико Ядвиги, хотя Тимко долго и упорно старался забыть прошлое. Воспоминания властно подхлестнули воображение, изрядно зачерствевшая душа флибустьера растаяла, как снег весной, и в ней зацвели подснежники.
Его состояние тут же заметили. В одежде испанского идальго Тимко был красив той мрачной красотой, какую так любят женщины. Белокурая Мими, симпатичная молодая особа, на которой пока не очень сказалась ее профессия, оставила имевшего на нее виды Длинного Гастона, пока он с увлечением хлестал ром и о чем-то спорил с приятелем, и села на диванчик рядом с Тимком.
– Угостишь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, отхлебнула из стакана Тимка. – Бр-р… Какая гадость! Все внутренности обожгла… Ты кто? Я тебя не знаю.
– Тим Фалькон, – недовольно ответил Тимко – Мими грубо вырвала его из сладких грез.
– Прелестно! – воскликнула Мими. – Сокол! Достойное имя для достойного мужчины. А почему ты одинок? Неужели все наши девочки заняты? Хочешь, сегодня я буду твоей подружкой?
– По-моему, у вас уже есть друг, – сдержанно ответил Тимко.
Ему не хотелось ввязываться в драку из-за женщины, тем более легкого поведения. Хотя близость женского тела его взволновала.
– Гастон? Фи! – Мими сморщила изрядно напудренный носик. – Он грубиян и хам! И потом, я не его собственность.
Неизвестно, в каком ключе продолжался бы этот ни к чему не обязывающий разговор, но тут Длинный Гастон случайно глянул в их сторону и подскочил как ошпаренный – его резвушку Мими готов увести какой-то незнакомый франт! Мими, которая в постели просто богиня!
– Три тысячи чертей! – взревел Длинный Гастон. – Это что же творится?! Я отвалил за нее такие деньжищи, зафрахтовал на сутки, а какой-то хлыщ хочет лишить меня удовольствия?!
Он подскочил к диванчику, где сидел Тимко, с силой дернул его за плечо и выпалил:
– Эй, ты, как там тебя! Поди прочь! Это моя девка!
Внутри у Тимка словно что-то взорвалось. Он едва не выхватил нож, чтобы тут же разобраться с грубияном, – статус капитана не позволял сносить такие обиды, иначе пираты перестанут его уважать – но, вовремя вспомнив, где находится, только встал и резко ответил:
– Придержи руки и закрой рот! Иначе я сам это сделаю – вобью твои зубы тебе в глотку.
– Ты… мне… вобьешь зубы?! Разрази меня гром! Ты кто такой, чтобы так со мной разговаривать?! Да я тебя!..
Совсем потеряв голову от гнева, Длинный Гастон замахнулся – и улетел в другой конец помещения; рука у капитана Тима Фалькона была тяжелая, а удар точный и молниеносный. Гастон слушал шмелей в голове, тупо уставившись куда-то в пространство, а когда пришел в себя, вскочил на ноги, взревел, как раненый бык, и схватился за свой кутласс.
– Мсье, пожалуйста, ведите себя прилично, – раздался тихий спокойный голос, и дорогу верзиле заступил Веселый Жак, хранитель порядка и спокойствия в салоне мадам Лулу. – Вы не на палубе корабля, сюда люди приходят отдыхать, а не дебоширить.
Как обычно, он приятно улыбался, но серые глаза смотрели холодно, а рука лежала на рукояти пистолета. Несмотря на дикую ярость, Длинный Гастон остановился как вкопанный – слишком хорошо он знал, на что способен этот малыш.
– Он ударил меня! – рявкнул Гастон. – Меня! Как посмел?! Медуза мне в печень, если я не поквитаюсь с этим наглым щеголем!
– Я согласен, что вас обидели. Но прошу выяснять отношения не здесь, а в каком-нибудь другом месте.
– Дуэль! – радостно взревели флибустьеры, присутствовавшие в салоне мадам Лулу. – Дуэль!
Разбойники мигом повеселели – дуэль! Это увлекательное зрелище всегда вызывало у пиратов повышенный интерес, оно напоминало театральное действо, только без мишуры и искусственных декораций. Все происходило взаправду, в том числе и смерть одного из героев, если сильно не повезет. Взбодрились даже те, кто изрядно набрался; они присоединились к общему хору: "Дуэль!" Бордельмаман поощряла неумеренные возлияния в своем салоне, ведь всем известно, что человека щедрее пьяного пирата трудно сыскать.
– Бом-брамсель, что случилось? – строго спросил Мишель де Граммон, поторопившись к месту стычки.
– Капитан, он наложил лапу на мою девчонку! – прорычал Гастон. – Эта портовая крыса посмела меня ударить! Я убью его!
– Успокойся! Остынь… Убьешь, но не здесь. Мсье, из-за чего вышел спор? – обратился Мишель к Тимку.
Он не узнал своего бывшего матроса, почти невольника, в одежде испанского идальго и с золотой цепью на груди. На палубе "Вандома" Тимко щеголял в таком рванье, что его лохмотьями даже нищие попрошайки побрезговали бы. Мишель считал его погибшим.
– Этот господин решил, что я хочу отбить у него девушку, – спокойно ответил Тимко. – Но это не так. Подобного у меня и в мыслях не было. А вот он меня оскорбил, и я надеюсь на его извинения.
– Извинения?! Да этот щеголь не в своем уме! – воскликнул Гастон. – Бом-брамсель еще никогда и ни перед кем не извинялся! Эй, да похоже, он трус! Он боится! Все слышали?
Мишель де Граммон неожиданно почувствовал непонятное волнение. Где он мог видеть это строгое, резко очерченное лицо? Длинные вислые усы, хищный орлиный взгляд, глаза… Глаза! Опасный огонь, который все время тлел где-то в глубине зрачков, забыть было трудно.
– Не может быть! – воскликнул ошеломленный Мишель. – Тим Фалькон! Вы живы?!
– Как видите, капитан, – мрачно улыбнувшись, ответил Тимко. – Рад лицезреть вас, сьёр, в полном здравии.
– С ума сойти… – Мишель де Граммон в полном изумлении покачал головой. – Вы просто невероятный счастливчик! Нужно отметить нашу встречу!
– Э-э, капитан! – вмешался Длинный Гастон. – Не так быстро! Не знаю, что это за гусь и каким боком вы с ним знакомы, но дуэль никто не отменял. Он оскорбил меня, а такое у нас без ответа не остается!
– Дуэль, дуэль! – снова подхватили пираты.
В салоне мадам Лулу стало тесно; весть о предстоящем выяснении отношений непонятно каким образом мигом разнеслась по Бас-Теру, и народ ринулся к месту события. Прибежали флибустьеры из команды Тима Фалькона, подоспел и Гуго Бланшар, а со второго этажа спустился полуодетый Гийом Перра.
– Капитан, что тут за переполох? – строго спросил Гуго Бланшар, смерив Длинного Гастона тяжелым взглядом с головы до ног.
Роста они были почти одинакового, только Гуго в плечах пошире, а ручищами он подковы гнул.
– Капитан?! – Мишель де Граммон с удивлением воззрился на невозмутимого Тимка. – Это новость…
– Ну, не совсем новость… – ответил Тимко. – А по поводу вашего предложения отметить нашу встречу скажу: всегда готов, в любой момент. Ведь я ваш должник, сьёр, и благодарен вам за многое. Но мы посидим только после поединка с этим месье.
Он грозно сверкнул глазами, нахмурился и кивнул в сторону Длинного Гастона.
– Помечтай, пока жив… – злобно буркнул Гастон; он и впрямь отменно владел абордажной саблей, а против его звериной силы мало кто мог устоять.
– Дьявол! – в досаде воскликнул Мишель. – Гастон, и что тебя вечно несет на рифы?! Лучше бы ты сегодня остался на вахте.
– Не волнуйтесь, сьёр. Я быстро ему уши отрежу.
– Ну-ну… – с сомнением сказал де Граммон и отошел в сторону, освобождая проход; он уже имел возможность наблюдать, как сражается этот коссак, поэтому исход поединка предугадать не взялся бы.